Струя пива вылетела из носа, когда я поперхнулась, услышав последние слова Ким. Кашель, сопли, смех, рвущийся из горла, — всё навалилось сразу.

— Да как вообще тебе это в голову пришло? Представлять нас с М-Майком…

— А вот так, — хохотала Ким. — Мне казалось, вы никогда не доходите до дела. Всё время друг над другом подшучиваете, прикалываетесь. Ваш брак в моих глазах был чуть ли не кровосмесительным. Мы же росли вместе. Ты была мне сестрой, как и Майкл, — братом. Откуда в вас могла взяться страсть, если ты ему одному из первых сообщила, когда у тебя пришли месячные.

Продолжая смеяться, я задумалась над словами Ким. Действительно, что бы ни происходило в нашей жизни, Майк всегда был моим другом. И, когда он умер, в первую очередь мне не хватало его надёжного плеча. Да, Ким права — мы были близкими родственниками, в равной степени замещая друг другу всё, что не хватало нам в жизни: Майк заботился обо мне так, как в детстве заботился папа, и, выйдя за него замуж, я, выражаясь официально, перешла под его юрисдикцию. Привыкшая к самостоятельности, позже я частенько ловила себя на мысли, что была к Майклу довольно снисходительна, относилась к нему как к ещё одному своему ребёнку. Даже не так: он был моим первым ребёнком, и, после того как появился Макс, я стала матерью для них обоих. Майк принимал это. Если бы ему что-то не нравилось, он бы точно об этом сказал. Он творил что-нибудь глупое, а я всего лишь крутила у виска, называла его ребёнком и, немного подувшись, почти сразу прощала. Ну а насчёт занятий любовью… тут Ким была не права: с этим у нас всё было хорошо. Правда, до той поры, пока у меня не появилось с чем сравнивать. Вернее — с кем.

Я не кривила душой, когда говорила Дилану, что не могла забыть о нём, занимаясь любовью с мужем. Это было ужасное чувство, и впервые, когда мы начали делать это по возвращении из отпуска, у меня случилась истерика: прямо под Майклом, когда, целуя, он запустил руку в мои пижамные шорты. Тогда я его резко остановила, а он не стал настаивать, полагая, что это наказание за сорванный второй медовый месяц. После, когда Майк уснул, я долго плакала в ванной, вспоминая Дилана, коря себя за эти воспоминания и ежеминутно повторяя, что подобное больше никогда не повторится. Что всё надо забыть и не обижать Майкла, иначе это будет не жизнь. Я запрещала себе думать о губах другого мужчины, когда губы мужа ласкали моё тело. Но, Боже мой, как трудно это было, нечеловечески трудно! Вскоре я обнаружила, что беременна, и наши сексуальные контакты стали довольно редки: всегда можно было сослаться на плохое самочувствие. Майк же, будучи чрезмерно заботливым, не настаивал. От этого я чувствовала себя ещё паршивее и клятвенно пообещала себе, что после беременности всё изменится, но… Мне так и не представилась возможность сдержать обещание. И сейчас воспоминания об этом снова всколыхнули чувство вины перед Майком. Он был мёртв, а я снова могла наслаждаться сладкими объятиями Дилана.

Пугаясь собственной ущербности, я закрыла лицо руками:

— Боже мой, Кими! Какая же я сука. Я не должна была соглашаться. Не должна была снова впускать в свою жизнь Дилана. Не должна была печатать эту чёртову книгу…

— Я тебя сейчас ударю!

От шока я чуть не онемела.

— Ч-что?

— Вот сейчас ты действительно рассуждаешь как эгоистичная сука! — прошипела Ким.

Прежде я никогда не видела её такой злой. Карие глаза прожигали меня насквозь. Едва ли ни ненависть плескалась в них. Волны ярости исходили от Кимберли Джонс. Она даже затряслась.

— Ты уже предала одного мужа, Дэвис. Не смей делать это со вторым!

Выплюнув это мне в лицо, Ким стремглав вылетела из кухни. Я же ещё некоторое время ошалело пялилась на дверь, за которой она исчезла. Постепенно до меня дошло, в чём именно меня обвинили, и вот тут действительно стало очень и очень тошно.

Ноги подкосились. Безвольной грудой я сползла по кухонному шкафу на пол и уткнулась в дрожащие ладони.

"Любовь моя, прости меня! Я не должна была это говорить. Не должна была это делать. Я должна была навсегда остаться с тобой, никогда не отпускать тебя. Беречь, лелеять, жить тобой, дышать. Я, как рыба, выброшенная на берег без тебя. Ты — моя стихия. Только с тобой я дома. Только в твоих объятиях я чувствую себя защищённой. Только тебе я готова отдать своё сердце, и только ради тебя всё ещё живу на этом свете".

Кому я адресовала эти слова: Майклу или Дилану? Два берега, между которыми текла моя жизнь. Две составляющие меня. Две неотделимые части одной жизни — моей. Я счастливо купаюсь в любви, которую дарят мне эти приветливые берега. Но они так же нуждаются во мне. Даже сейчас далёкий, еле виднеющийся в лёгкой дымке небытия берег Майкла меня не оставляет. Память о нём живёт в нашем сыне. Так и будет до скончания времён. Но теперь я знаю, насколько другому берегу сложно, когда я отворачиваюсь от него, с отливом унося радость и любовь, оставляя лишь горечь и сожаление. Я нужна этому берегу не меньше. Я нужна Дилану. Он мой второй берег, и сейчас я направляю свои воды именно к нему, притягиваемая самым незабываемым маяком — изумрудными глазами нашей дочери. Я больше не буду страдать из-за того, что сделала в прошлом, как не позволю этого и Дилану. Я буду счастлива с ним. Я уже счастлива. И я сделаю его счастливым, чего бы мне это ни стоило.

Конечно, мы помирились с Ким. Прямо на следующее утро, когда я завезла к ней Эбби. Она первая начала извиняться, но я её остановила.

— Ты всё сказала правильно. И мне нужно было это услышать.

— Ливи, я не…

— Перестань! Ты совершенно права. Давно пора навести порядок в своей жизни. Надоело обманывать себя, надоело постоянно возвращаться к одному и тому же. Надоело жить с оглядкой на прошлое. Я хочу быть счастлива, а без Дилана у меня этого не получится.

Это была сумасшедшая неделя. В магазине скопилось множество дел. Ежедневно шёл поток покупателей, которые ничего не покупали, а всё больше задерживались у прилавка, болтая о разных пустяках. Разумеется, мне было хорошо известно, чем был вызван подобный интерес, и мысленно я послала куда подальше всех сплетников нашего города, решив просто не обращать на них внимания.

Дилан звонил ежедневно, и минуты нашего общения становились для меня отдушиной. Мы разговаривали обо всём на свете. Я рассказывала, как проходил наш день. Он хотел знать абсолютно всё: что мы ели на завтрак, что делали вечерами. Дилан смеялся, когда я рассказывала про выходки Эбби, и как Макс всерьёз собрался стать пилотом, попросив заменить плед с Молнией МакКуином на "Аэротачки".

В пятницу Дилан сообщил, что всю следующую неделю проведёт в Чикаго.

— Должен был лететь Саймон, но в последний момент возникла необходимость его присутствия в Сиэтле. Придётся ехать мне.

Он рвался к нам и на эти выходные, но мы оба понимали, что необходимо взять паузу. Правда, была велика вероятность, что пауза эта затянется: через выходные мой отец отмечал юбилей.

— Хочешь сказать, я три недели тебя не увижу? — мрачно поинтересовался Дилан.

— Мне жаль, любимый.

Дилан долго молчал, а когда снова заговорил, я поняла, что он пытается меня подбодрить.

— Надеюсь, когда мы, наконец, встретимся, нам удастся побыть наедине. Я соскучился по твоим губам.

Моё сердце сделало кульбит.

— Я тоже скучаю по тебе, мой родной. Хочу быть рядом, хочу прижаться к тебе, обнять…

— Малыш, прекрати немедленно, — зарычал Дилан. — Иначе я примчусь и возьму тебя прямо на пороге.

Я рассмеялась.

— Мы напугаем детей.

— В следующий раз, когда вы приедете в Сиэтл, дети останутся у родителей. Мы проведём ночь у меня. Только вдвоём. И никаких возражений.

— Я и не думала возражать. Я хочу тебя.

Дилан застонал.

— Больше не говори мне это, Лив.

Я снова засмеялась, услышав умоляющие нотки в его голосе.

— Ещё две недели — и я буду твоей. Хотя, я и так твоя.