— Тебя же нет, ты утонула, — простонал он.
— Ну, утонула, — не стала спорить Наташка. — Это ещё не значит, что меня нет.
Лёха с усилием подтянулся, сел.
— Я умер? — спросил он неуверенно. — Это Нижний Мир? Это меня Як сюда зафигачил?
— Нет. Да. Да, — закивала девочка. Лёха помнил её хорошо — дочка бабкиной соседки по даче, Леха там все лето после родительского развода проторчал. В лес ходили с пацанами, на озеро каждый день. Наташке было двенадцать, дитё дитём. Всё сидела с книжкой на скрипучих качелях в своём дворе. Когда Лёха выходил из дома с утра или окно открывал, начинала качаться и демонстративно читать. Тургеневская барышня, как же.
Как Лёха метался в тот день, когда она не выплыла из озера! Нырял весь день, до посинения, всё казалось, что вот-вот найдёт, что она ему в руки дастся, не зря же столько недель по утрам на качелях его ждала. Не нашёл, на второй день слёг с температурой. Леночка приезжала с ним сидеть, мамка отгулы брала. Лёха лежал в горячке и плакал, как маленький.
Сел, покачиваясь, потрогал лицо — кожа везде была целая, глаз на месте. Боль ушла. Наташка смотрела на него внимательно, без улыбки. Хорошенькая, светловолосая, очень маленькая.
— Почему ты утонула? — задал он вопрос, который терзал его семь лет. Она пожала плечами.
— Ногу свело. Я коленку за день до этого о забор звезданула, аж в ушах зазвенело, но потом прошло. А в холодной воде там что-то щёлкнуло, и нога стала тяжёлая, мёртвая. Я запаниковала сразу, позвать не успела, воды наглоталась. А у дна там течение, родник ледяной. Бывает.
Она огляделась, поёжилась.
— Давай, вставай, дядя Лёша, дальше тебя поведу. Пока нас Адольф на танке не догнал.
— Какой Адольф? — Лёха аж заикаться начал. — Ги-Гитлер что ли?
— Ну, конечно! — Наташка посмотрела с сарказмом. — Во всей Германии Гитлер единственный Адольф, как ты на всю Россию один Алексей.
Они шагали вдоль озера, стараясь держаться за деревьями. Лёха отводил тяжёлые еловые лапы, придерживал их, чтобы девочку не хлестнуло.
— Куда идём-то? — спросил он. Наташа встретила его взгляд спокойно, не моргая, как до этого Леночка, только глаза были голубые, светлые. Тут же у Лёхи опять стиснуло сердце, и вдруг подумалось: «Если это всё не настоящее, то есть ли хоть слово правды в их разговоре? Есть ли на свете разлучник Джари? Или сидит сейчас Леночка на работе, думает о нём, Лёхе, об их ребёнке, выбирает свадебное платье из журнала?»
— Всё правда, — сказала Наташа. — Мы не настоящие, мы из твоей головы, но мы — правда. А идём мы, чтобы ты шаманом стал.
Лёха остановился, как вкопанный.
— Чего? — сказал он.
— Айы Тойон, Творец Света, увидел с вершины Дерева Мира, что твоя душа находится между ветвей Древа, как и души всех будущих шаманов. Ну и плюс Як, когда читал, ошибок наделал. В общем, ты, дядя Лёша, в Нижнем Мире. И иначе как шаманом тебе отсюда не выйти.
— Но я же это… не якут, я русский, — запротестовал Лёха. — Як сказал, это всё только в крови. А я русский.
— Русский — в плечах широк, умом узкий, — пробормотала Наташа, потом кивнула. — Что ж, давай посмотрим в крови. Взяла его руку, поднесла к своему лицу и вдруг укусила за запястье белыми зубами, острыми, как ножи. Лёха заорал — боль пронзила такая, как будто вся кровь в каждом капилляре была под током.
— Не якут, русский, — сказала она, облизываясь. — А ещё — белорус, грузин, еврей, англичанин, чеченец, финн, узбек, украинец и — опа! — индиец! Его-то чего бедного сюда занесло? Дай-ка ещё! — Лёха не успел отдёрнуть, она снова схватила его руку, звенящая боль опять прошла по костям, в глазах потемнело, он застонал.
— А нет, не бедный, хороший, весёлый, счастливый индиец, — отрапортовала Наташка, вытирая окровавленные губы. — Вот тебе и раскладка по геному, дядя Лёша. Кровь мешается. Народы и их названия исчезают. Кровь остаётся. Айы Тойон, Повелитель Птиц, уже послал за тобой своего орла…
Она посмотрела куда-то вбок и вдруг сильно толкнула Лёху. Он упал, свёз плечо о сосну, ощутил горячую волну воздуха, камень под Наташкой взорвался гранитно-кровавыми брызгами. Полоса ее крови расцвела на Лёхиной футболке, когда-то белой, а теперь серо-зелёно-красной.
Наташки больше не было, только отголосок в воздухе: «Беги!»
Леха побежал. Он падал, поднимался, перекатывался, перелезал через гранитные глыбы, поросшие мхом. Грудь горела огнём, ноги соскальзывали, в глазах плавали тёмные круги. Танк не отставал, перемалывал лес, мчался за Лёхой. Упав спиной к валуну, пытаясь перевести болезненное рваное дыхание, Лёха вдруг понял, что поскуливает от страха. Это было так унизительно и противно, что страх внезапно исчез. Появилось желание лучше умереть стоя, чем сидеть и дрожать, подвывая, как крыса за камнем. Он задышал ровнее, потом собрался внутри, поднялся и вышел из-за валуна прямо на танк. Тот остановился метрах в двадцати. Чернота дула смотрела ему прямо в глаза.
— Ну что, Адольф, — сказал Лёха тихо. — Стреляй. Цайген зи мир ихь танк, сволочь фашистская.
— Не выстрелит, — послышался глубокий голос. Лёха вздрогнул, повернулся. Из-за дерева показалась девушка, красивая, незнакомая, со строгим лицом. — Я не позволю. Давайте мы его обратно в болото затолкаем. Помогайте.
Она медленно пошла на танк. Танк начал пятиться. Гусеницы не двигались — огромная машина просто отодвигалась, с каждой секундой была всё меньше здесь, всё больше где-то ещё. Лёха вдруг понял, как именно надо надавить на восприятие в голове, чтобы столкнуть танк в болото. Он подошёл к девушке, встал с ней рядом. Она повернула голову, улыбнулась ему, как старому другу.
Лёха надавил на танк, и тот, обрызгав камни ряской, исчез. Остался лишь тяжёлый запах мертвечины и затхлой воды. Лёха перевёл дух. Девушка отряхнула юбку, поправила короткие тёмные волосы и повернулась к нему.
— Анастасия Свиридова, — сказала она, протягивая ему открытую ладонь. Лёха в растерянности потряс её руку и тоже представился. Девушка почувствовала его удивление, смутилась.
— Я обычно сильно робею при первой встрече, — сказала она. — Поэтому держусь строго. Но вообще я весёлая, со мной хорошо, вот увидите, Алексей. Зовите меня Настей, ладно? И, может быть, перейдём сразу на «ты»? Учитывая, что мы, ну… будем близки.
Лёха выглядел настолько ошеломлённым, что Настя рассмеялась.
— Посмотри в небо, Алексей.
Лёха послушно задрал голову. Небо наливалось вечерним светом, облаков почти не было, а далеко над лесом кружила большая птица.
— Это орёл, — сказала Настя. — Великий орёл Айы Тойона. Он прилетел за тобой, чтобы отнести к Центру Мира, к вершине Берёзы, — она плавно повела рукой, лицо её мечтательно светилось. — Когда Айы Тойон сотворил шамана, он посадил в своей небесной усадьбе берёзу с восемью ветвями, на которых вили гнёзда дети Творца…
Лёха закашлялся, Настя отвела глаза от неба, взяла его за руку.
— Я — твоя айя, — сказала она нежно. — Твоя жена в нижнем мире. Пойдём ужинать. Нужно, чтобы ты здесь поел. — Она снова взглянула на птицу в небе, вздохнула. — Затем, что ветру и орлу и сердцу девы нет закона… — усмехаясь, она потёрла виски. — Угадай, что я в школе преподавала?
— Эээ… — Лёха мучительно пытался вспомнить, откуда строчки и почему они кажутся такими знакомыми. — Историю?
— Неуч! — Настя рассмеялась, потянула его за собой. — Пойдём, пойдём, мой муж, в наш дом-на-холме. Там горит огонь в очаге, накрыт стол, и расстелено ложе. Ну, давай же, Алексей, перестань упираться. А то я Адольфа опять из болота выпущу, будешь по лесу от него бегать, А он своё дело знает, это он просто пристреливался. Он наводчик знатный, у него даже медаль была.
Лёха шёл за ней, как во сне. Обогнули холм, пошли вверх. Лес и выглядел и ощущался вполне себе обычно, как сотни раз в Лёхиной жизни, отчего дикость происходящего усугублялась многократно. Муж? Орёл? Адольф? Сердце девы?
— Комаров нет, — сказал он зачем-то вслух. — Тут обычно от них аж воздух звенит, болото близко.
