Андрей умный, он сам на обряд проситься не стал, а дал Еттувьи свою записывающую машинку. Кто бы про это узнал? Никто бы не узнал. Если бы Еттувьи сам не рассказал.

Андрей сегодня утром уехал в поселок на почтовой упряжке Рултк-ынкэва. Еттувьи его проводил, вернулся на стойбище и давай хвастать: «Мне Андрей часы подарил!» Часы хорошие, правда. Тяжёлые, блестящие. За что глупому Еттувьи такие часы? Тут-то он и проговорился, что носил записывающую машинку на обряд к Галга-ны. И записывал всё — как Галга-ны, сидела у входа в землянку, смотрела на край неба и моря и вызывала духа-помощника, как пела заклинания, как била в бубен колотушкой разговаривала с духами, как принесла в жертву молодого оленя, как пила травяной настой, курила листья багульника и громко смеялась… Все другие просто вокруг стояли, слушали, смотрели, а Еттувьи держал в руке Андрееву машинку и всё записывал.

Как рассердилась старая Галга-ны, мать Тегрыгына, когда узнала, что глупый Еттувьи отдал Андрею её голос! Как закричала на Еттувьи, застучала ногами, затрясла своим посохом! Что наделал глупый Еттувьи! Андрей — умный, он сам плохого не сделает. Но он отдаст машинку другим дурным или глупым людям, и будет беда!

Собирайся Тегрыгын скорее, собирайся, сын! Отправляйся в погоню. Догони упряжку Рултк-ынкэва, предупреди Андрея. Если понадобится, отбери у него записывающую машинку. А то плохо будет! Беда будет!..

— Хак! Сте-сте! — Тегрыгын подгонял упряжку изо всех сил, но никак, никак не успевал.

Вот уже показались антенны — посёлок близко. Но поздно — над посёлком зажужжал, завис и, покачнувшись, полетел над тундрой вертолёт. Всё, улетел Андрей, увёз машинку с голосом Галга-ны. Тегрыгын опоздал. Теперь беда будет.

Сын этно-музыколога, профессора Андрея Сергеевича Гинзбурга Иван, в миру ди-джей И-Ги, третий день пропадал на родительской даче в Купавне. Сидел перед микшерным пультом в огромных наушниках, двигал рычажки, давил на клавиши синтезатора и подпрыгивал на стуле от восторга: отцовские экспедиционные записи на этот раз были фантастически хороши. Особенно последний трек. Из него И-Ги сделает бомбу — этот альбом точно выстрелит!

Нельзя сказать, чтобы отец был в восторге от увлечения Ивана, «Зачем было с такими проблемами поступать в консерваторию, чтобы потом заниматься идиотизмом? Этой вашей электронной умца-цой?» — ворчал он. Но иногда профессор всё же снисходил до забав легкомысленного потомка и, возвратившись из очередной экспедиции, давал сыну на разграбление кое-какие записи.

Ваня экспериментировал с хриплыми голосами реликтовых деревенских бабушек и дедушек, накладывая на них то африканские барабаны, то ритмы регги, то гавайскую гитару. Резал записи на куски, перекраивал, пускал задом наперёд… Словом, творил. В результате порой получались весьма забавные штучки.

Вот и теперь. Последние несколько треков с завыванием, хрипами, хохотом и уханьем какой-то северной тётки Иван перепрослушивал уже в восьмой раз. Крутил туда-обратно, пробовал микшировать и так и сяк. Получалось нечто невообразимое!

Правда, уже трижды приходилось прерываться и бежать в сортир. В животе неприятно урчало — видимо, щи вчерашние поплыли, не надо было их разогревать.

Так, на чём мы остановились? Этот поворот кладём на ритмическую основу, здесь звука добавим. Сначала пустим кусочек прямо, теперь развернём… Делим на отрезки, накладываем реверберацию, микшируем с криками попугаев… Теперь можно свиста немножко добавить и, пожалуй… пожалуй… Саксофон! Да, здесь сакс будет очень уместен.

Откуда-то сквозило. Иван поёжился. Надо отцу сказать. Месяц назад только стеклопакеты на даче поставили, и на тебе…

За занавешенным окном с пожухлых вишен осыпались заиндевевшие белые цветы. Ветер поднимал их и закручивал позёмкой над быстро покрывающейся ледяной коростой почвой. Камешком стукнулся о землю замёрзший майский соловей. Темнело. Над подмосковным дачным посёлком искрилось и переливалось северное сияние…

Второй срок

храняемая территория дач занимает сорок три гектара. На территории произрастает более тридцати семи тысяч пицундских сосен…

Управляющий делами Президента придерживал под локоть директора объекта «Сачава» и заинтересованно слушал. Директор громко и напряжённо что-то рассказывал, размахивал руками, всё прибавлял и прибавлял шагу, силясь догнать Президента. Но Президент шёл по набережной так широко и уверенно, что догнать его никак не получалось. Оглядываться на директора он даже не думал и, кажется, совсем не слушал.

Аккуратно посыпанная гравием набережная тянулась вдоль моря на два с лишним километра. Кроме троих идущих мужчин на дорожке никого не было. Вокруг всё выглядело до отвращения чисто и ровно — подстриженный, вылизанный до соринки, до иголочки газон, цветущие кусты олеандров, пальмы, аккуратные, листик к листику, самшит, лавр, бамбук, агава. Розовые и сиреневые левкои на клумбах. Зеленеющие альпийские горки. Вьющийся по стенам небольших беседок плющ с красно-жёлтыми листьями. Всё это так благоухало, было настолько ухожено, словно за каждым кустиком, за каждой травинкой стояли навытяжку невидимые сотрудники и, широко улыбаясь, докладывали: «Господин Президент! Мы долго готовились к вашему приезду! Вы заметили, как мы постарались?» — …вырабатываемые фитонциды способствуют профилактике лёгочных и кожных заболеваний, в том числе туберкулеза, астмы…

Президент вдруг остановился, да так неожиданно, что разогнавшийся директор с налёту врезался ему в спину. А управляющий делами по инерции проскочил вперёд.

— А где черепаха?

Директор не расслышал. Подошёл вплотную, заглянул в лицо Президенту снизу вверх.

— Что, простите?

— Черепаха, говорю, где?

— К… какая черепаха, Евгений Васильевич?

Он беспомощно оглянулся на управляющего делами. Тот пожал плечами.

Президент вздохнул:

— Вот тут у вас, я вижу, осьминог. Вот лебедь есть. Кит даже. А черепахи нет.

Действительно, вдоль дороги на равном друг от друга расстоянии были отлиты из бетона и выложены морской галькой фигуры животных и птиц. Немного неуклюжие, раскрашенные масляной краской, но забавные.

— Черепаха?.. Будет. Будет! На днях. Нет, нет, завтра будет! — директор базы промокнул платком лоб.

— Да вы не суетитесь, Виктор Николаевич, — управляющий делами похлопал директора по плечу и повернулся к Президенту. — Евгений Васильевич, я распоряжусь. Всё будет в порядке. Я поговорю с ландшафтным дизайнером.

Президент кивнул. Присел, погладил щупальце бетонного осьминога, потом словно поймав мысль, сдвинул брови и взглянул на управляющего:

— Вот что. Вы этого дизайнера пригласите ко мне. Я с ним сам поговорю.

— Обязательно пригласим! — выступил вперёд директор. — Я ему сейчас позвоню. Очень талантливый молодой человек. Непременно пригласим! Саша его зовут. Александр Плахов…

Президент уже не слушал:

— А искупаться-то здесь у вас можно?

— Конечно! Вода +25 градусов сегодня! Или можно в бассейне, там температура постоянная. И вода очищенная.

— Ну, уж нет. Что ж я на море приехал, чтобы в бассейне купаться?

Президент решительно направился к воде.

Он знал, что за глаза его уже называли Дачником. Президент Евгений Васильевич Никитин находил любой подходящий повод для того, чтобы приехать сюда, на правительственную дачу в Сачаву. Давнишние предшественники здесь бывали не часто, предпочитая Бочаров Ручей, Красную поляну и другие объекты. Предшественники недавние тоже это место почему-то не жаловали. В последние годы здесь вообще нельзя было появляться по политическим соображениям, поэтому два предыдущих Президента целое десятилетие не имели права пользоваться правительственной дачей. Но ситуация поменялась, дачу снова внесли в реестр объектов государственной важности, подновили, поставили новое оборудование и пригласили Евгения Васильевича сюда практически сразу после инаугурации. Ему здесь понравилось очень.