Все считали Никитина сибиряком. В самом деле, большую часть жизни он прожил в Иркутске, избирался оттуда в депутаты, но сам всегда знал, что он — черноморец. Потому что родился Женя Никитин в Анапе и первые одиннадцать лет прожил на морском побережье. Это потом отца Жени, офицера, перевели на Байкал, и семье пришлось переехать. Уже взрослым он наездился, налетался — и на Красное, и на Средиземное, и на разные океаны-острова. Там было хорошо, но Чёрное море билось в его жилах и манило, манило к себе. А ещё очень не хватало черепахи. Той, из детства.

— …Пост три, пост три, приём.

— Слышу вас. Пост три.

— Видите объект?

— Так точно. Набережная, точка 15/2. Стоит, отвернувшись от моря. Уже минут десять стоит, Николай Ильич.

— Опять там?

— Да, опять.

— Понял вас, продолжайте наблюдение. Отбой.

Начальник охраны выключил рацию. Министр финансов и министром иностранных дел переглянулись.

— Что?

— Всё то же. Как я и боялся. Опять возле этой долбанной черепахи встал. Значит, жди сюрпризов. В прошлый раз, как вернулся, головы полетели — Мордюкова снял ни с того, ни с сего, а там за ним посыпалось…

— Угу, А в позапрошлый вот так постоял-постоял, и визит в США отменил. В Китай полетел. Скандалище был — мама дорогая!

— Но ведь прав оказался, а?

— Прав… Только какой крови мне это стоило, кто бы знал! Что такое подготовленный визит на высшем уровне в последний момент отменить, ты себе представляешь? Не представляешь!

— Он мне будет рассказывать! Ты денежную реформу вспомни! Ты знаешь, сколько институтов её просчитывали? Сколько мы копий переломали у себя, пока все согласовали? Бюджет, долги… Всё! И Никитин ведь готов был подписать. Готов, готов, я из верных источников знаю. Но в последний момент затормозил: «Отложим до возвращения из Сачавы». Отложили, едрить её в душу! Съездил к своей черепахе, Дачник хренов, вернулся — и ни в какую! Не подписывает, хоть ты тресни! Всё к чертям собачьим полетело…

Министр иностранных дел ухмыльнулся:

— Гаврилыч, ну, пролетел ты тогда конкретно! Большой кусок мимо прошёл.

Министр финансов сделал страшные глаза, шикнул и покосился на начальника охраны. Министр иностранных дел махнул рукой:

— Да ладно тебе, все свои. Правда, Николай? Вон, видишь, кивает. Зато, Стёпа, согласись, народ Дачника любит!

— Ага, пипл хавает. А что народ? Как любит, так и разлюбит. Просто везунчик Никитин, по острию ходит, пальцем в небо попадает. Ну, раз у него прокатило, ну, два. Просто повезло. Но когда-нибудь эта черепаха его из кресла вышибет.

Теперь уже министр иностранных дел вздрогнул и покосился на начальника охраны. Потом повернулся к министру финансов и едва заметно покачал головой. Министр финансов понимающе закрыл и открыл глаза. Начальник охраны никак себя не проявил, так и сидел молча, обратившись лицом к мониторам и микрофонам.

Пауза затянулась. Министр иностранных дел прокашлялся:

— Николай, вы там, на месте проверили всё? Микрофоны, камеры… Может быть, зона приёма какого-нибудь неизвестного сигнала?

— Фёдор Фёдорович, я вам уже докладывал: всё проверили. И под землей, и на небе. И зоны спутникового приёма отследили. Не раз и не два. Всё чисто. Просто кусок берега, галька, кусты, черепаха эта… Да сами видите, он гуляет в спортивных штанах и в футболке. Там никаких телефонов-микрофонов быть не может.

— Ну-ну. Что думаешь, Степан Гаврилыч?

— Не знаю. Может быть, у него там место силы какое-нибудь? Как у этого… Кастаньеды.

— Николай, ещё раз просмотри там, ладно? Сам лично посмотри. Для меня. Черепаху эту по камушкам простучи. Должен же я понять, в конце концов, почему он там опять стоит!

…Президент Никитин рисовал носком кроссовки параллельные полосы на мелком гравии и хмурился: «Что за ребячество! Я взрослый человек. На меня работает целый аппарат советников… Всё, это в последний раз. Так нельзя. Такая ответственность, а я… В последний раз!» Потом он почему-то зажмурился, досчитал до десяти, резко повернулся на носках к черепахе с прозрачным голубым глазком, проговорив мысленно: «Да или нет?.. Нет». Президент кивнул, и уверенно направился к главному корпусу правительственных дач.

…В конце семидесятых по всей Анапе какой-то градоначальник расставил огромные фигуры животных. Сделаны они были из бетона и выложены сверху кусочками цветного стекла. Вроде бы, студенты-скульпторы художественного вуза практику проходили на детском курорте. По фигурам лазали разновозрастные дети, рядом с фигурами фотографировались обгоревшие туристы, фигуры были нелепые и некрасивые. В памяти Жени Никитина остались слон, осьминог, дракон, кит, жираф… У него самого во дворе стояла бетонная черепаха. Дурацкая такая черепаха на высоких толстых ногах, под которыми можно было пролезть и даже сесть под панцирем на корточках. Панцирь черепахи был выложен голубыми стёклышками, шея — зелёными, а голова — розовыми. Одно стёклышко из панциря Женя Никитин выковырял гвоздём и таскал с собой в портфеле. Через голубой прозрачный кубик интересно было смотреть на всё вокруг.

Женя черепаху любил и ценил, потому что черепаха умела отвечать на вопросы. Даже на самые сложные. Но не на такие, которые в школе задавали, а про жизнь. Никто об этом не догадывался, Женя один знал. Нужно было только задать вопрос черепахе так, чтобы она могла ответить или «да», или «нет». Задать, а потом внимательно смотреть. Например, Женя спрашивал: «Надо сказать маме про голубя в шкафу, или пока не стоит? Если „да“, то пусть что-нибудь случится, если „нет“, то пусть ничего не случится». Спросил и стоит, смотрит, считает до десяти. А на черепаху — раз! — и два голубя садятся. Просто откуда-то прилетели и сели на панцирь. Женя сразу понимает, что ответ — «да». Приходит домой и с порога выкладывает маме: «Мам, у нас в шкафу голубь живёт. Я его вчера принёс. Он хромой и голодный!» И мама Женю почти не ругает. Даже даёт голубю хлеба и водички. А если бы черепаха сказала «нет», Женя бы, конечно, про голубя не рассказал.

А если бы не послушал черепаху и рассказал, ему бы досталось по полной программе. Испытано.

Или, например, хочет Женя Аньке Подрегульской записку написать: «Кто тебе нравится?». И не решается. Идёт к черепахе. Спрашивает: «Написать? Если „да“, то пусть что-нибудь случится, если „нет“, то пусть ничего не случится». Считает до десяти… до двадцати… И ничего не случается. Тишина. Женя тогда, конечно, никакую записку не пишет. А Анька вдруг сама на перемене к нему подходит и говорит: «Заполни анкету!» И даёт тетрадку. А в анкете вопрос: «Кто тебе нравится?» Вот так. Опять, значит, черепаха была права.

Когда Женя с Валеркой в третьем классе решили ночью пойти на море на рыбалку, черепаха разрешила. Там даже два раза «да» было: пока Женька до десяти считал, и дождик начался, и собака к черепашьей ноге прибежала, свою ногу задрала. А потом дождь вдруг прекратился, солнце из-за тучи выглянуло, и луч начал на стёклышках играть. Тут уж Женя совсем повеселел: «Надо идти!» Валерке, правда, не сказал. Валерка ничего про черепаху не знал. Вообще никто не знал. Женька никому не рассказывал. Это была его подсказка, личная.

От родителей за рыбалку всё равно потом влетело. Когда оба приятеля под утро вернулись мокрые до костей, Женька в одном сапоге, а Валерка со сломанной удочкой, мама с папой очень кричали. Мама плакала даже. Но Женя был уверен: всё равно черепаха правильно сказала. Никто же не утонул и даже не простудился. А то бы не пошли они с Валеркой на рыбалку, нечего бы было потом вспомнить.

Когда пришлось ехать с родителями в Иркутск, Женя больше всего переживал именно о черепахе. Как же там без неё? Взял с собой голубое стёклышко, смотрел сквозь него, представлял, что видит черепаху, разговаривает с ней, спрашивал и даже ответы получал. Но всё было не то. Попробовал найти в Иркутске что-нибудь такое, хоть немножко похожее на черепаху, — не нашёл. Не с грибком же на детской площадке разговаривать.