— Ну, вскрывайте, — прервав их веселье, проворчал новоиспечённый муж.

Там оказались три чашки без ручек, выточенные из яшмы и напоминавшие формой те, в которых у Айхенхольца подавали кофе.

— Н-да… — задумчиво изрёк патрон. — Любопытное представление у нашего соседа о нашей будущей семейной жизни. А это что?

В коробке, кроме каменных чашек, завёрнутых в бумагу, оказалась ещё одна вещь — глиняная свистулька в виде пузатого дракончика-линдвурма с нарисованными по бокам лапками и крохотными крылышками — вроде тех безделушек, что охотно раскупались туристами. Айхенхольц повертел вещицу в руках, сунул в рот и, разумеется, тут же свистнул. Юбер с опозданием заткнул уши:

— Патрон! Вы зачем женились?! Чтобы в детство впадать? Думайте, что творите!

— У меня теперь жена, вот пускай за меня и думает.

— Сейчас же отдайте сюда! Это мне подарили! — Линде забрала свистульку.

— Вот, пожалуйста, уже думает! Просто рай на земле. Так что, Юбер, женись скорее, человеком себя почувствуешь.

— Не ссорьтесь, — строго сказала Линде, вытирая отобранную свистульку салфеткой.

— Как видишь, я в том же раю, — резонно заметил Юбер. — Можно и не жениться.

Потом они долго ужинали, пили из подаренных чашек вино, ели киршбаумский штрудель и играли в тройные шахматы, одновременно придумывая книжные названия, а к ним — сюжеты. В какой-то момент Линде прямо на диване заснула. Айхенхольц накрыл её пледом, и они с Юбером ещё какое-то время разговаривали вполголоса, вспоминая забавные случаи из истории книготорговли.

Внезапно на чём-то запнувшись, Айхенхольц попросил взглядом прощения, сел к столу и принялся писать письмо. Юбер переставил свой стул поближе к дивану и, опершись подбородком о спинку, долго глядел на юную фрау Айхенхольц.

— У неё такое ангельское лицо, когда она спит, — не отрывая взгляда, тихо сказал он. — Кажется, вот так бы вечно сидел и смотрел.

— Ещё насмотришься, — вздохнул патрон.

— Ты так уверен в этом…

— Уверен, — ответил тот и продолжил писать.

Писал он Линде. Писал про то, как ему жаль, что он не встретился с ней в другом месте и в другое время. Про то, какая она славная и замечательная, и что другой такой в этом старом дряхлом городе нет и, пожалуй, за всю его долгую историю не было. Всячески желал ей быть счастливой, несмотря ни на что. В очередной раз безо всякой надежды уговаривал её всё бросить, забыть и уехать из Киршберга. И тут же принимался подробно расписывать, что и как ей следует предпринять для сохранения книготорговли на Киршгассе, какие у Юбера могут быть проблемы с его беспигментной кожей, как важно следить за тем, чтобы он не выходил подолгу на открытое солнце без шляпы, и что делать, если всё-таки будут ожоги, как при этом важно следить за тем, чтобы он правильно питался, и что, самое главное, ей не стоит обращать внимания на его показное равнодушие и мнимую самостоятельность, потому что на самом деле Юбер — совершенное дитя и не может жить один.

Закончив, он свернул исписанные листы в несколько раз и сунул вместе с авторучкой в карман пиджака. Потом взял на руки крепко спящую Линде. Вместе с Юбером они поднялись в её комнату, где и уложили её в постель прямо в подвенечном платье и фате, накрыв одеялом. Потом они сварили и выпили кофе, доели остывший ужин, повспоминали истории из детства и их совместной жизни на Киршгассе. В какой-то момент Айхенхольц посмотрел на часы и сказал:

— Пора.

Юбер согласно кивнул. Они поднялись к Линде в комнату и по очереди поцеловали её. Потом Айхенхольц сходил за будильником и завёл его на пять утра, примерное время рассвета. Под будильник он положил сложенное письмо, поверх которого написал: «Линде, беги к Хайденлох, нужно спасти Юбера. Ключ в почтовом ящике». После этого он зашёл в кабинет, отпёр небольшим ключиком ящик в столе и достал револьвер с патронами. Из другого ящика достал заранее приготовленные верёвки. Подумав, взял охотничий нож. Револьвер положил в карман пиджака, остальное завернул в бумагу и уже внизу сунул в карман плаща. Юбер ничего не сказал. Только когда они вышли в переулок и Айхенхольц запер дверь, опустив ключ в прорезь для почты, отстранён но спросил:

— Не боишься?

— Боюсь, — честно признался тот. — Потому и иду.

Больше до самой Дыры они не разговаривали.

Когда подошли к каменному лику с пустым провалом вместо правого глаза, Айхенхольц достал из кармана плаща свёрток, вынул из него нож и принялся распутывать вывалившиеся оттуда верёвки. Юбер протянул ему руки.

— Нет, не так, — Айхенхольц отвёл его к последнему чугунному столбику заграждения за Каменным Оком и поставил на колени лицом к Дыре.

Юбер послушно повиновался, заложив руки за спину. Айхенхольц крепко, но стараясь не пережимать сосуды, связал ему запястья и прикрутил к дереву вишни, так что Юбер не мог ни встать, ни повернуться — только стоять или сидеть на коленях.

— Да, под вишней — самое то, — одобрил Юбер. — Ну, что? Рассказать тебе, чем мы занимались в твоё отсутствие? Со всеми интимными подробностями?

— Не надо, — тем не менее, Айхенхольд затянул узел покрепче, так что Юбер даже охнул, так ему пришлось выгнуться.

— Отчего же «не надо»? — не унимался он. — Неужели не хочется узнать напоследок горькую правду о том, с кем прожил столько лет вместе?

— Не надо, потому что ты не умеешь врать. А без толку наговаривать на себя и на Линде незачем. Всё равно своего не добьёшься.

— Не добьюсь? — азартно поинтересовался Юбер.

— Нет, — по-прежнему стоя на коленях рядом с Юбером, Айхенхольд достал из кармана револьвер и принялся его заряжать. — Говоришь, мозги должны на стволы вишни брызнуть?

— Ага, — с тем же азартом в глазах подтвердил тот.

— Очень хорошо…

Протянув руку назад, Айхенхольд положил на землю охотничий нож, но так, чтобы пленник не мог до него дотянуться. Потом всё так же с револьвером в правой руке, левой обнял Юбера за шею и прижался лбом к его голове.

— Никогда никого у меня не было дороже и ближе, чем ты. И нет. Поэтому слушай меня внимательно. Небо уже светлеет, значит, где-то примерно через час сюда придёт Линде. Я ей оставил записку и завёл будильник. Она тебя освободит.

— Нет… — в ужасе прошептал Юбер, до которого только сейчас дошло, как его обманули.

— Я сказал, она тебя освободит. Нож лежит перед тобой. Пожалуйста, береги её.

Айхенхольд встал и направился к Хайденлох.

— Вурм… Нет… Не делай этого!..

Но тот шёл, не оборачиваясь.

— Вурм! Ну, правда же! — Юбер залился слезами. — Она на самом деле тебя любит! Ты слышишь, что я говорю? Ты должен вернуться к ней! Вурм, ты обязан! Ты ведь даже уже женился… Она ждёт тебя! Тебя, а не меня!

Айхенхольд взобрался на скалистый склон, повернулся и встал спиной к провалу. Со слезами в глазах, он поднял револьвер и приставил его к виску.

— Вурм, не делай этого! Пожалуйста! — обливаясь слезами, завопил Юбер.

Тот вытер левой рукой глаза, глубоко вздохнул.

— Прощай, Юбер. Не поминай лихом.

Юбер рванулся, но верёвки не дали ему даже подняться на ноги, и он разразился рыданиями. И тут сквозь предутреннюю возню и заливистое стрекотание птиц раздался знакомый свист. Пронзительный свист глиняной свистульки. Юбер прекратил рыдать и поднял голову. Айхенхольц обернулся.

— Сейчас же остановись и опусти руку! Иначе я буду стрелять в Юбера!

Айхенхольц опустил револьвер.

— Линде, какого чёрта!

— А теперь медленно… слышишь!.. медленно отойди от Хайденлох.

Он отступил на шаг от Дыры, развернулся и в изумлении уставился на вышедшую из кустов Линде в испачканном подвенечном наряде с дамским револьвером в руке. И она действительно целилась в Юбера. И с каждым шагом подходила к нему всё ближе, уверенно ступая по камням в своих мальчишеских ботинках.

— А теперь вытряхни из барабана патроны. Причём так, чтобы я видела, — она скользнула взглядом в его сторону. — Предупреждаю, я умею стрелять. Мой отец был лучшим стрелком Киршберга. Он меня научил.