— Осторожно, — шёпотом предупредил Айхенхольц. — Тут у нас гусеничка в липовом листочке.
— О, фройляйн Линде у нас сегодня не просто Шверт, а Меч Тристана[32]!
— Ты что, пьян?
— А то! Трезвым бы я никуда не пошёл. Зато мне сегодня сказали, что я земное воплощение Бальдера[33].
Патрон усмехнулся.
— Ну, что-то, безусловно, есть. Но я-то уж точно не Локи[34].
— Да, не стоит продолжать ассоциации, а то, глядишь, папаша Киршбаум окажется слишком важной персоной[35]. Но ты знаешь, я вдруг понял, что ни разу в жизни не умирал от старости, — зевнув, добавил Юбер.
Айхенхольц тихо рассмеялся.
— Можно подумать, кто-то из живущих может сказать о себе иное.
— Да, но мало кто может похвастаться такой привычкой к умиранию.
— Что, не так часто везёт, как хотелось бы?
— Ну, знаешь, страх смерти — дело такое… в самый последний момент далеко не все выбирают город.
— А если кто-то не захочет умирать, но при этом и не захочет становиться убийцей?
— О, ты думаешь, я знаю, что такое милосердие, — усмехнулся Юбер. — Нет, если кто-то не захочет умирать, ему придётся убить меня.
Через какое-то время, видя, что Айхенхольц молчит, он перевернулся на спину и продолжил уже серьёзным тоном:
— Так что подумай, Вурм. Подумай ещё раз. От твоего выбора зависит, окажется ли в будущем на твоём месте Линде Шверт. Гора, как и я, всеядна, ей всё равно, какого пола дракон.
— У тебя раньше были девушки?
— Конечно, были. Женщин проще соблазнить чувством долга. Но, знаешь, с ними морока. Иногда нежданно-негаданно у них обнаруживается спаситель.
— Как в последний раз?
Юбер замолчал. Айхенхольц видел, как в полоске лунного света из-за неплотно закрытых штор поблёскивают его глаза, обращённые к потолку.
— Что-нибудь помнишь с того раза?
Юбер кивнул.
— Ты ведь неслучайно попал к Драхе?
Он помотал головой.
— Расскажи.
Юбер молчал, но Айхенхольц терпеливо ждал и наконец дождался:
— У него была жена. Лет на тридцать моложе его. Мы с ней любили друг друга. И когда я понял, что будет оползень, я предложил ей вместе покончить с жизнью — вдвоём спрыгнуть в Дыру. Она согласилась, мы назначили день и час. Я ждал её, но она не пришла, вместо неё явился сам Драхе. Мы сцепились, но ему под руку попался камень, и он размозжил мне голову. Труп, естественно, сбросил в Дыру, чтобы скрыть следы преступления.
— Ну, прям, как мы…
— Да, это древний языческий способ. Чтобы мозги и кровь попали на вишнёвые побеги. Меч — это уже средневековое изобретение.
— Но что стало с ней? Я правильно понимаю, что после твоей смерти она оказалась беременной?
Юбер кивнул.
— И что с ней стало потом?
— Не знаю, — выдохнул Юбер. — Драхе никогда о ней не упоминал. Хотя на кладбище прибирать могилу мы с ним, я помню, ходили. Наверное, умерла при родах.
— А кто подкинул младенца?
— Да он же, скорее всего, и подкинул. Или кто-то, кому он поручил — повитуха там или кормилица. Потому что записка была точно его. Его стиль — не мог не обыграть свою фамилию: Дракон, побеждённый Святым.
— «Побеждённый», потому что не смог убить тебя сразу?
— Нет, не думаю, чтобы он собирался убивать младенца. Он же даже из приюта меня потом забрал. Растил, заботился. Хотя взрослые, я сейчас думаю, прекрасно понимали, чей я ребёнок. Поэтому мы почти и не бывали с ним в городе.
— А потом внезапно «сошёл с ума»?
— Нет… Просто в десять лет у меня пробудились воспоминания. Как раз перед очередным подъёмом воды. Он сначала подумал, что меня специально подговорили, чтобы отравить ему жизнь. Но когда я, десятилетний ребёнок, принялся рассказывать ему о его жене, причём такие вещи, которых, кроме него, не мог знать никто, он понял, что всё серьёзно. Ну, и в очередной раз решил избавить от меня город.
— Скажи, а если бы она пришла… Ты бы прыгнул с ней вместе?
— Только, если бы она меня столкнула. Я не могу убить себя сам.
— Но ты пытался её на это подговорить. А потом зачем-то, не имея возможности самому разобраться с Драхе, открылся ему, дал связать себя и, как пасхального агнца, привести на гору. Ведь я мог тогда не успеть… Почему?
— Нет, они оба знали, что городу угрожает опасность и что для того, чтобы его спасти, надо убить дракона. Так что это был их собственный выбор. Ведь когда Драхе убил меня, я ему перед этим тоже всё рассказал. Он на меня потому и набросился, что я наврал ему, будто собирался принести в жертву его жену.
— Юбер… Почему?
Юбер повернул к нему полные слёз глаза:
— Вурм, я уже говорил тебе, что не хочу жить… И очень давно.
Патрон протянул руку через голову девушки, погладил его по волосам, а потом вдруг крепко схватил за загривок.
— Ага, — сказал он, — только я помню, как ты рыдал тогда на груди этого мёртвого мерзавца. Так что не надо мне врать, что тебе жить не хочется. Дело в другом. Но на этот раз у тебя ничего не выйдет: я уже всё решил. И не смей впутывать в это дело Линде! По крайней мере, на этот раз…
* * *
Наступила весна, пора поэтов и влюблённых. В Киршберге это означает, что даже те немногие, кто весь остальной год относились к любви и поэзии со скептицизмом, не выдерживают и проникаются общим настроением. Любопытные киршбергцы, которые всё лето, осень и зиму гадали, чем же разрешится любовный треугольник в букинистической лавке на Киршгассе, получили новый повод для пересудов. В последний день апреля, когда в окружающих город садах и рощах расцвели деревья, а Белая гора действительно стала белой, в один из будних дней, утром, в Хубертскирхе состоялось венчание, на котором не было ни родственников, ни специально приглашённых гостей. Свидетелями были Юбер и Киршбаум. По завершении обряда, Киршбаум надолго задержал в своих крупных ладонях руку невесты и сказал ей с ласковой улыбкой:
— Фрау Айхенхольц, я верю, что вы станете настоящей хозяйкой и не позволите мальчикам больше ссориться.
Юбер расцеловал её в обе щеки с самой хулиганской улыбкой, на какую только был способен, прибавив при этом:
— Мадам патронесса…
Молодая супружеская пара тут же обменялась мрачными взглядами, но с их стороны так и не было произнесено ни слова. Прямо из церкви букинист отправил жену и Юбера домой, а сам навестил адвоката. Ночью, ложась в постель, тот не утерпел и проговорился жене:
— Вот что любовь-то с деловым человеком делает…
Ей этого намёка оказалось вполне достаточно, чтобы понять: в день своей свадьбы книготорговец озаботился составлением завещания, по которому, в случае своей кончины или внезапного исчезновения, передавал всё свое имущество молодой супруге.
Нанеся ещё несколько деловых визитов, Айхенхольц купил билет на фуникулёр и остаток дня провёл, гуляя среди цветущих вишен и черешен, то и дело выходя на обзорные площадки, чтобы окинуть взором город, замок, мосты и возвышающуюся на другом берегу реки Белую гору. Когда он вернулся домой, то застал своего работника и молодую жену, увлечённо играющими в карты на щелбаны. Линде очень смешно жмурилась и морщила нос, подставляясь под длинные белые пальцы Юбера. Она так и не сняла с себя белое подвенечное платье и в этом наряде с торчащей во все стороны фатой выглядела за этим занятием особенно забавно. Юбер смеялся, щёлкал её по носу почти что ласково, но каждый раз она очень сосредоточенно готовилась к наказанию. На кухне всех ожидал большой вишнёвый пирог, присланный Киршбаумом, а в лавке — несколько букетов цветов и куча поздравительных открыток, которые нанесли за день постоянные покупатели, не дожидаясь, пока они дойдут по почте. На столе во внутренней комнате, где Линде с Юбером соорудили праздничный ужин, стояла, посреди всего прочего, коробка с надписью «Для фрау Айхенхольц» — свадебный подарок всё того же Киршбаума.