Но в Германии на объяснениях далеко не уедешь, и путешествие из Карлсруэ в Баден оказалось для Джорджа, должно быть, самым дорогим в жизни.
Размышляя о том, с какой легкостью в Германии можно преступить закон, неизменно приходишь к выводу, что для молодого англичанина Германия — сущий рай. Студенту-медику, завсегдатаю ресторанов Темпля, или морскому офицеру, приехавшему в отпуск, жизнь в Лондоне кажется пресной и однообразной. Ведь для истинного британца удовольствие только тогда удовольствие, когда оно запрещено законом. Все, что разрешено, его не устраивает. Он только и думает, как бы нарушить закон. Однако в Англии тут особо не разгуляешься — чтобы попасть в переделку, надо изрядно потрудиться.
Как-то мы беседовали на эту тему с нашим церковным старостой. Было это утром десятого ноября, накануне студенты отмечали свой праздник, и мы не без интереса просматривали раздел полицейской хроники. Накануне вечером у входа в театр «Крайтирион» была, по старой доброй традиции, задержана компания молодых людей.
У моего друга-старосты были собственные сыновья соответствующего возраста, а у меня жил племянник, оставленный на мое попечение любящей мамашей, которая со свойственной ей наивностью полагала, что ее чадо поселилось в Лондоне с единственной целью овладеть профессией инженера. По счастливой случайности наших питомцев среди доставленных в участок не оказалось, и мы, с облегчением вздохнув, пустились в рассуждения о безрассудстве и распущенности юного поколения.
— Просто поразительно, — сказал мой друг-староста, — насколько «Крайтирион» верен своим традициям. Ведь то же самое творилось там и в дни моей юности; каждый спектакль обязательно кончался скандалом.
— Как это нелепо, — отозвался я.
— И как однообразно! Вы и представить себе не можете, — продолжал он, и на его изборожденном морщинами лице появилось мечтательное выражение, — как могут надоесть прогулки от Пикадилли до здания суда на Вайн-стрит. А что оставалось делать? Разобьешь, бывало, уличный фонарь, так нет: придет фонарщик и установит новый. Оскорбишь полицейского, а он и глазом не моргнет — то ли не понимает, что его оскорбляют, то ли просто виду не показывает. Можно было, конечно, подраться со швейцаром из «Ковент-Гардена», как говорится, под настроение. Обычно брал верх он, и тогда приходилось выкладывать пять шиллингов; если же оказывались сильнее вы, то — полсоверена. Меня это развлечение никогда особенно не привлекало. Как-то я попытался угнать двуколку — в наше время это считалось высшей доблестью. Было это поздно вечером, стояла двуколка у пивной на Дин-стрит. Не успел я доехать до Голден-сквер, как меня остановила какая-то старушка с тремя детьми — двое хныкали, а третий спал на ходу. Избавиться от нее мне не удалось: прежде чем я успел что-либо предпринять, она запихала внучат в кеб, записала мой номер, сунула мне деньги, переплатив якобы целый шиллинг, и велела ехать в район Северного Кенсингстона. На деле Северный Кенсингстон обернулся Уилсденом. Лошадь устала, добирались мы туда больше двух часов. Более медлительных кляч я в жизни своей не видал. Раза два я принимался было уговаривать ребятишек вернуться к бабушке, но стоило мне только открыть дверцу, как самый маленький начинал горько плакать; пытался я пересадить их к другим извозчикам, но те отвечали мне словами популярной тогда песенки: «Эй, Джордж! Попроси чего-нибудь попроще!» Один извозчик предложил передать моей жене прощальное письмо а другой пообещал собрать поисковую группу и откопать меня по весне. Когда я влезал на козлы, то воображал, как ко мне сядет какой-нибудь злющий старый полковник, а я умчу его за дюжину миль от того места, куда должен был отвезти, брошу на произвол судьбы и, осыпаемый проклятиями, уеду. Что бы из этого вышло — сказать трудно, ведь многое зависело от самого полковника. Но мне и в голову не могло прийти, что я повезу малолеток, да еще в такую даль. Нет, — закончил мой друг церковный староста, глубоко вздохнув, — в Лондоне любителям нарушать порядок не развернуться.
В Германии же все наоборот, — порядка столько, что нарушать его можно до бесконечности. Молодому англичанину, желающему испытать себя и не имеющему возможности сделать это на родине, я бы посоветовал купить билет в Германию; причем обратного билета брать не стоит — он годен только в течение месяца, поэтому вы рискуете потратить деньги зря.
В полицейском путеводителе по «Фатерланду» юный британец найдет предлинный список запретных деяний, который наверняка вызовет у него живой интерес. В Германии, например, запрещено вывешивать на подоконниках постельное белье, и стоит только взмахнуть перед открытым окном одеялом, как попадешь в полицейский участок, не успев даже позавтракать. На родине можно самому повиснуть на подоконнике, и никого этим не смутишь — если, конечно, при этом не разобьешь чью-нибудь старинную люстру или не сорвешься вниз, травмировав случайного прохожего.
В Германии запрещено появляться на улицах в маскарадных костюмах. Один мой знакомый шотландец, который однажды проводил зиму в Дрездене, первые несколько дней посвятил жарким спорам с саксонским правительством. Его спросили, что означает его юбка. Особой любезностью шотландец не отличался, поэтому он сказал, что это никого, кроме него, не касается, тогда его спросили, зачем он ее носит, и, узнав, что «для тепла», заявили, что слова его не вызывают доверия, и в закрытом фургоне доставили в гостиницу. Потребовалось личное вмешательство министра иностранных дел правительства Ее Величества, который заверил саксонские власти, что для многих уважаемых, законопослушных подданных Британской короны такая одежда является традиционной. По дипломатическим соображениям разъяснения британского министра были приняты, однако немцы и по сей день остаются при своем мнении. К лондонским туристам они уже более или менее привыкли, но джентльмена из Лестершира, приглашенного немецкими офицерами на охоту, тут же арестовали и препроводили в полицию, где ему пришлось давать объяснения по поводу своего легкомысленного наряда.
Кроме того, на улицах Германии запрещено кормить лошадей, ослов и мулов, вне зависимости от того, принадлежат они вам или иному лицу. Если же вы испытаете необоримое желание накормить чужую лошадь, то придется предварительно договориться с самим животным и организовать кормление в специально отведенном месте. Не положено бить стекло и фарфор на улицах, а также в других общественных местах; если же это все-таки произошло, то вы обязаны собрать все осколки. Что делать с собранными осколками — сказать не берусь. Знаю лишь, что их нельзя выбрасывать куда попало, оставлять где попало или избавляться от них иным способом. По всей видимости, имеется в виду, что вы будете носить их с собой до самой смерти и их положат вам в могилу; возможно также, осколки следует незамедлительно проглотить.
На улицах Германии запрещена стрельба из лука. Немецким законотворцам мало правонарушений, на которые способен нормальный человек, — они предусмотрели и те, на которые может отважиться разве что маньяк. Правда, в Германии нет закона о том, что нельзя стоять на голове посреди улицы, такую возможность законодатели не учли. Но если в наши дни какой-нибудь немецкий государственный муж посетит цирк и увидит акробатов, он может наверстать упущенное и сочинить закон, запрещающий стоять на голове посреди улицы; за такое нарушение будет взиматься штраф. В том-то и прелесть немецкого законодательства: каждому нарушению соответствует определенный штраф. В Англии всю ночь не спишь, думаешь, что тебя ждет: то ли отделаешься предупреждением, то ли выложишь сорок шиллингов, то ли судья окажется не в духе и упечет за решетку на семь дней. Здесь же вы твердо знаете, во что вам обойдется та или иная забава. Можете выложить деньги на стол, открыть полицейский справочник и спланировать весь свой отпуск с точностью до пятидесяти пфеннигов. Если, например, хотите без особых затрат провести вечер, рекомендую прогулку по запретной стороне тротуара после устного предупреждения. По моим подсчетам, если район неоживленный, с тихими улочками, то за целый вечер вас оштрафуют не больше чем на три-четыре марки.
