Питеру Хоупу, по его словам, было сорок восемь. Он был мечтатель и человек начитанный. Уильяму Клодду было двадцать с небольшим, и он был прирожденный ловкач и проныра.

Познакомились они как-то случайно в омнибусе, где Клодд одолжил Питеру, вышедшему из дома без кошелька, три пенса на проезд, и их знакомство постепенно перешло в приятельство при обоюдных симпатии и уважении. Мечтатель Питер поражался житейскому практицизму Клодда, тогда как смышленый и разбитной молодой человек терялся в восхищении перед тем, что представлялось ему необыкновенной ученостью его старшего друга. И оба сошлись во мнении, что еженедельный журнал, редактором которого явится Питер Хоуп, а распорядителем Уильям Клодд, просто обречен на успех.

— Если б нам удалось наскрести хотя бы тысячу фунтов на двоих! — вздыхал Питер.

— Значит, условились? Как только находим деньги, тут же принимаемся за журнал! — подхватывал Уильям Клодд.

Мистер Клодд повернул ручку двери и вошел. Не снимая руки с дверной ручки, он оглядел комнату. Впервые он оказался здесь. До сих пор их встречи с Питером Хоупом носили случайный характер, происходили на улице или в ресторанчике. Как давно Клодд жаждал войти в святая святых величайшего эрудита!

Просторная, отделанная дубовыми панелями комната, три высоких окна, под каждым мягкое сиденье, выходят на Гоф-сквер. Тридцать пять лет тому назад Питер Хоуп, тогда юный щеголь с удлиненными бачками, с лицом свежим и румяным, которому темные волнистые кудри придавали девический облик, в синем сюртуке, цветастом жилете, черном шелковом шейном платке, скрепленном двумя булавками на цепочке, в серых, облегающих панталонах со штрипками, при помощи и содействии хрупкой, миниатюрной дамы в платье с низковатым вырезом и юбкой-кринолином со множеством оборок, с длинными локонами, которые при каждом повороте головы раскачивались, преобразовывал и обставлял эту комнату в соответствии с трезвыми канонами тогдашней моды, тратя на это средства гораздо большие, чем можно было ожидать от юной четы, поскольку будущее молодым всегда представляется радужным. Изысканный брюссельский ковер. «Немного ярковат!» — считали подрагивающие локоны. «Тон слегка смягчится со временем, мисс… мэм». — Приказчик разбирался в коврах. Лишь с помощью небольшого островка под массивным столом в стиле ампир или заглядывая в недоступные углы Питер мог вспомнить, каков был тот радужный пол, по которому ступала его нога в юности. Величественный книжный шкаф, увенчанный бюстом Минервы. Да, пришлось выложить за все это немалые деньги. Но упрямые локоны невозможно было переспорить. Чтоб навести порядок, необходимо было убрать никчемные книги и бумаги Питера; локоны не допускали никаких доводов, оправдывающих беспорядок. То же относилось и к роскошному, окованному медью письменному столу: внешне он должен был соответствовать возвышенным мыслям, которые Питеру предстоит на нем поверять бумаге. И к огромному буфету, чью верхушку подпирали свирепые на вид львы из красного дерева — эта мощь была необходима, чтобы удержать все обилие серебряной посуды, которую Питер когда-нибудь приобретет для заполнения буфета. Несколько полотен маслом в тяжелых рамах. Эта солидно и строго обставленная комната пленяла едва уловимой атмосферой величия, которая ощутима в старых домах, чей покой давно никто не тревожит, где, казалось, на стенах написано: «Здесь, слившись воедино, обитают и Радость, и Печаль». И лишь один-единственный предмет казался неуместным среди всей этой степенной обстановки — висевшая на стене гитара, украшенная нелепой, несколько выгоревшей голубой лентой.

— Мистер Уильям Клодд? — спросил решительный голос.

Клодд вошел и прикрыл за собою дверь.

— Прямо в точку попали! — отметил мистер Клодд.

— Это очевидно, — продолжал решительный голос. — Днем мы получили вашу записку. Мистер Хоуп вернется к восьми. Будьте добры, повесьте шляпу и плащ в коридоре. На каминной полочке коробка с сигарами. Прошу прощения, не могу прерваться. Необходимо закончить, после чего я побеседую с вами.

Обладатель решительного голоса продолжал писать. Сделав все, как ему было сказано, Клодд уселся в кресло рядом с камином и закурил сигару. За письменным столом видны были лишь голова да плечи писавшего. Темные, курчавые, коротко остриженные волосы. Из одежды наружу высовывался лишь белый воротничок, под которым был завязан красный шнурок, что можно было бы расценить как мальчишескую куртку, несколько похожую на девчоночью, или девчоночью, несколько похожую на мальчишескую. Воспользовавшись гением одного английского политика — назовем это компромиссом, — мистер Клодд отметил длинные ресницы, прикрывавшие блестящие черные глазки.

«Это девочка, — заметил про себя мистер Клодд. — И прехорошенькая!»

Взгляд мистера Клодда скользнул вниз, к носу.

«Впрочем, нет, — снова заметил мистер Клодд. — Это мальчик, причем, я бы сказал, пренаглый плут».

Персона за письменным столом, причмокнув от удовольствия, собрала исписанные листы и сложила их в стопочку. После чего, опершись локтями о стол, подпирая щеки ладонями, уставилась на мистера Клодда.

— Не спешите, не спешите, — сказал мистер Клодд. — А как кончите обзор, непременно скажите, что вы обо мне думаете.

— Прошу прощения, — отозвалась персона за письменным столом. — Привязалась нехорошая привычка рассматривать людей. Я знаю, это неучтиво. Пытаюсь отучиться.

— Скажите, как вас зовут, — продолжил мистер Клода — и извинение вам обеспечено.

— Томми, — был ответ, — то есть, Джейн…

— Вы все-таки решите как, — посоветовал мистер Клодд. — Я, конечно, сам могу выбрать, но все-таки хочется узнать, как правильно.

— Видите ли, — пояснила персона за письменным столом, — все зовут меня Томми, потому что раньше меня так звали. А теперь зовут Джейн.

— Понял! — сказал мистер Клодд. — Ну а мне как вас называть?

Персона за письменным столом задумалась.

— Ну, если планы, которые вы с мистером Хоупом обсуждаете, действительно приведут к результату, тогда, видите ли, мы будем работать вместе и, значит, вам можно назвать меня Томми… так меня многие зовут.

— Вы слыхали о наших планах? Вам мистер Хоуп рассказывал?

— Ну а как же! — был ответ Томми. — Я у него служу.

Мгновение Клодд сомневался: не затеял ли его приятель самостоятельное конкурирующее предприятие?

— Я ему помогаю в работе, — пояснила Томми, успокаивая Клодда. — В журналистских кругах это называется «продувная бестия».

— Понятно, — сказал Клодд. — А что вы думаете, Томми, насчет этих планов? Я стану называть вас Томми, потому что, между нами говоря, из этой идеи кое-что да получится.

Томми взглянула на него своими темными глазами. Казалось, ее взгляд пронзал Клодда насквозь.

— Ну вот, опять за старое, Томми! — пожурил ее Клодд. — Как видно, нелегко расставаться с привычкой.

— Я пытаюсь составить о вас представление. Ведь так много зависит от делового человека.

— Рад слышать такие слова, — отвечал удовлетворенный Клодд.

— Если вы окажетесь слишком умны… Будьте добры, подойдите поближе к лампе, а то мне вас плохо видно.

Клодд никак не мог понять, почему он это сделал, но он встал. Также не мог он понять почему, с самого первого момента до последнего, он поступал так, как велела Томми; единственным утешением ему служило то, что и все остальные, казалось, выглядят перед ней равно беспомощными. Клодд пересек длинную комнату и застыл по стойке «смирно» перед письменным столом, внутренне ощущая обычно не свойственное ему чувство нервозности.

— По виду не скажешь, что вы слишком умны!

Еще одно новое чувство пришлось испытать Клодду — падение в собственных глазах.

— Но вместе с тем присутствие ума в вас очевидно.

Ртутный столбик тщеславия скакнул у Клодда так высоко, что, будь он по природе менее крепок, это не преминуло бы пагубно сказаться на его здоровье.

Клодд протянул руку:

— Мы одолеем это дело, Томми! Наш главный подыщет материал, мы с тобой запустим его в ход. Ты мне нравишься!