Этим он окончательно покорил мое сердце. Напрасно я сначала нашел мисс Дженни некрасивой. Она обладает тем типом красоты, который ускользает от внимания благодаря собственному совершенству. Только эксцентричное, негармоничное привлекает на себя в толпе блуждающий взор. К гармонии надо привыкнуть.

— Мне кажется, этого осла можно бы научить всему, — сказала мисс Дженни, отирая глаза.

Очевидно, она считала согласие поцеловать себя признаком особенной сообразительности.

— Можно научить всему, только не работать, — дополнил отец. — Вот что я вам скажу: если вы возьмете этого осла от меня и обещаете не возвращать мне его, я отдам его вам.

— Даром? — с грустным предчувствием спросила мисс Дженни.

— Даром, — подтвердил отец. — И если я могу иметь голос, то прибавлю также тележку.

Мисс Дженни вздохнула и пожала плечами. Было решено, что Гопкинс на другой день передаст Натаниеля в мое владение. По-видимому, Гопкинс был единственным человеком на ферме, обладавшим секретом заставить осла идти.

— Не знаю как, но он умеет справляться с ним, — сказал Сер-Леонар.

— Ну, теперь остается только Дик… — начал я.

— Молодой человек, которого я видел вчера? — спросил Сен-Леонар. — Красивый молодой человек.

— Он славный малый, — сказал я. — Я, кажется, не знаю мальчика добрее; и не глуп, когда научишься понимать его. В нем есть один только недостаток: я не могу его заставить работать.

Мисс Дженни улыбнулась. Я спросил ее, почему.

— Я только думаю о большом сходстве между ним и Натаниелем.

Правда, сходство существовало. Только я не подумал о нем.

— Ошибка в таких случаях с нашей стороны, — сказал Сен-Леонар. — Мы предполагаем, что в каждом мальчике живет дух профессора, и каждая девушка — природный музыкальный талант. Мы заставляем сыновей рыться в греческих и латинских классиках, а девочек засаживаем за рояль. В девяти случаях из десяти получается только потеря времени. Меня отправили в Кэмбридж и там называли лентяем. Между тем я вовсе не был ленив. Только у меня не было никакой охоты к сухой книжной премудрости. Мне хотелось быть сельским хозяином. Если бы способных молодых людей обучали сельскому хозяйству как науке, это приносило бы доход. Во имя здравого смысла…

— Я склонен согласиться с вами, — прервал я его. — Я больше желал бы, чтоб из Дика вышел хороший фермер, чем третьестепенный адвокат. Сельское хозяйство, по-видимому, интересует его. У него еще десять недель впереди до возвращения в Кэмбридж: время, достаточное для опыта. Не примете ли вы его учеником?

Сен-Леонар схватился руками за голову и крепко держал ее.

— Если я соглашусь, я должен поступить честно, — сказал он.

Снова я увидал в глазах мисс Дженни то же выражение разочарования.

— Мне кажется, пришла моя очередь быть честным, — сказал я. — Я получил осла даром; но за Дика я хочу платить. Вас ждут в сарае. Мы уговоримся с мисс Дженни.

Он взглянул на нас обоих подозрительно.

— Обещаю быть честной, — со смехом заявила мисс Дженни.

— Если вы назначите цену, превышающую мое умение, я отошлю его обратно, — заявил Сен-Леонар. — Моя теория…

Он споткнулся о свинью, которой по расписанию не полагалось быть здесь в это время. Оба удалились поспешно — свинья впереди, он за ней — и оба крича.

Мисс Дженни сказала мне, что покажет мне кратчайшую дорогу через поле, и мы переговорим по пути. С минуту мы шли молча.

— Не думайте, — начала она, — что я люблю вмешиваться во все дела. Мне это даже бывает тяжело. Но ведь надо же кому-нибудь взять такие дела на себя, а бедный папа…

— Сколько вам лет? — спросил я.

— Будет двадцать.

— Я полагал, что вы старше.

— Многие так думают.

— Моя дочь Робина вам ровесница по годам. А Дику идет двадцать первый. Надеюсь, вы сойдетесь с ними. Оба не глупы. Это проявляется по временам и удивляет меня. Веронике будет девять. Что из нее выйдет, я еще не знаю. Иногда кажется, будто у нее прекрасный характер, а затем она на долгое время будто совершенно изменяется. Мамочка — мы почему-то все зовем ее «мамочкой» — приедет, когда дела здесь наладятся. Она не любит, чтоб ее считали болезненной, и если ей попадается под руки какая-нибудь работа, а мы за ней не присматриваем, то она работает во всю и утомляется.

— Я рада, что мы будем соседями — сказала мисс Дженни. — Нас всех десять человек детей. Отца вы, наверное, полюбите — все умные люди любят отца… Мама принимает по пятницам. Конечно, это единственный день, когда никто к нам не заглядывает.

Она засмеялась.

Облако между нами рассеялось.

— Гости приезжают в другие дни и застают нас очень запросто. В пятницу после обеда мы принаряжаемся, никто не показывается, и мы съедаем пирожки одни. Это сердит маму. Вы, может быть, постараетесь запомнить пятницу.

Я записал.

— А я старшая, — продолжала она, — как вам уже, вероятно, объяснил отец. За мной следуют Гарри и Джек; но Джек в Канаде, а Гарри умер. Таким образом между мною и другими теперь промежуток. Берти — двенадцать, а Теду — одиннадцать; они теперь как раз дома на вакации. Салли — восемь, а потом идут близнецы. Вообще люди не верят рассказам о близнецах, но я убеждена, что не приходится преувеличивать. Им всего шесть лет, но они такие бедовые, что трудно вообразить себе. Один мальчик, другая девочка.

Они постоянно меняются платьем, и мы никогда не знаем, кто из них Уинни, а кто Уилфрид.

Уилфрида укладывают в постель за то, что Уинни не учила гаммы, а Уинни заставляют принимать слабительное, потому что Уилфрид наелся сырого крыжовника.

Весной у Уинни была корь.

Когда доктор приехал на пятый день, он остался очень доволен и сказал, что еще ни разу ему не удавалось вылечить болезнь так скоро, и что нет причины держать Уинни дольше в постели. У нас были подозрения, и они оказались справедливы.

Уинни спряталась в шкаф, завернувшись в одеяло. Им дела нет до того, какое они причиняют беспокойство всем, лишь бы им была забава.

Единственный способ управляться с ними, когда поймаешь их на месте преступления, — это разделить им наказание поровну, а затем предоставить свести счеты между собой.

Эльджи четыре года; до прошлого года его все звали «бэби». Теперь, конечно, это уже не подходит к нему, но прозвание так и осталось за ним, несмотря на все его протесты.

На днях отец крикнул ему:

— Бэби, принеси мне гетры!

Он направился прямо к детской кроватке и разбудил нашего меньшего. Я была как раз за дверью и слышу, как он говорит: — Вставай, снеси папе гетры. Разве не слышишь — он зовет тебя?

Потешный мальчуган. На прошлой неделе отец взял его в Оксфорд. Он мал для своих лет. Контролер только мельком взглянул на него и так, для формы, спросил, нет ли ему уже трех лет.

И не успел отец ответить, как Эльджи заявил:

— Надо быть честным, — любимая фраза отца — мне четыре.

— Как вы смотрите на переход вашего отца от маклерства, дававшего крупный доход, к сельскому хозяйству, менее прибыльному?

— Может быть, то было эгоизмом с моей стороны, — отвечала она, — но ведь я его поддерживала в этом намерении. Я нахожу унизительным заниматься такой работой, которая никому не приносит блага.

Я терпеть не могу торговаться, но люблю сельское хозяйство. Конечно, это значит, что я могу сделать себе только одно вечернее платье в год, да и то должна сшить сама. Но будь их у меня дюжина, я всегда предпочитала бы то, которое, как мне кажется, более идет ко мне. Что же касается детей, они здоровы, как молодые дикари, и все необходимое для своего счастья находят на дворе. Мальчики не хотят поступать в колледж, но ввиду того, что им придется самим зарабатывать себе пропитание, это, может быть, и хорошо. Только бедная мама всем этим сокрушается.

Она снова засмеялась.

— Ее любимая прогулка — к дому, где живут работники. На днях она вернулась домой в большом волнении; она слышала, что есть план построить для каждой женатой пары отдельный дом. Она уверена, что это окончательно разорит отца и ее.