Это, вероятно, нужно связывать с завоеваниями народов науа, тольтеков и в итоге ацтеков, которые одолели майя и их сумеречную цивилизацию, создав новые государства. Это народы, сохранившие память о Туле и Ацтлане, то есть о североатлантической родине, в более отчетливом виде, видимо, начали новый, «героический» период. Их последним творением была древняя мексиканская империя, чья столица, согласно легенде, была построена на месте появления орла, держащего в когтях змею. То же самое можно сказать о родах инков, ставших посланниками «солнца» и создавших перуанскую империю после подчинения народов низшей цивилизации и их анимистических и хтонических культов, сохранившихся в низших слоях общества. [673] Существует весьма интересная легенда о расе великанов из Тиуанако —на чьем небе светила только Луна (отсылка к лунному периоду, сопровождающемуся периодом титанов) —расу, которая убила пророка солнца, но была уничтожена и превращена в камень последующим появлением солнца, что можно связать как раз с пришествием инков. Говоря в общем, существуют многочисленные легенды, связанные с белыми американцами, выступающими в роли сверхъестественных завоевателей и создателей цивилизаций. [674] В Мексике двойственность элементов цивилизации характеризуют следующие элементы: солнечный календарь в противоположность лунному, очевидно, принадлежавшему более древнему слою аборигенной цивилизации и использовавшемся главным образом жреческой кастой; аристократическая наследственная система собственности, противопоставленная коммунистически-плебейской; противоположность культов свирепых воинских божеств, таких как Уицилопочтли и Тескатлипока, и сохранившихся следов культа Кетцалькоатля. В наиболее отдаленных воспоминаниях этих цивилизаций мы вновь находим —как в Эдде —тему борьбы с великанами и последнее поколение, затронутое потопом. Во время испанского завоевания воинская цивилизация этих народов демонстрировала типичное вырождение, развивавшееся в некую зловещую версию дионисийства, которую можно назвать безумием крови. Темы священной войны и героической смерти как жертвоприношения, дарующего бессмертие, обнаруженные у ацтеков, как и у северных европейцев и арабов, в центрально американской и южноамериканской цивилизациях были смешаны с неким видом одержимости человеческими жертвоприношениями, которые даже в форме коллективных убийств совершались ради сохранения контакта с божественным, но с темной, яростной экзальтацией, исходящей из уничтожения жизни, подобную которой нельзя найти нигде в мире. Как и в случае с империей инков, крах этой цивилизации —без сомнения, имевшей славное солнечное прошлое —от рук нескольких групп европейских авантюристов сделали возможным другие факторы вырождения вместе с внутренней политической борьбой. Внутренний жизненный потенциал этих периодов уже истощился задолго до этого, и таким образом мы не можем подтвердить какое-либо существование или возрождение древнего духа во времена после завоевания.

Тем не менее, в духе и в расе некоторых североамериканских племен моренные[675] фрагменты древнего наследия сохранились более продолжительное время. В этих племенах героический элемент также исказился —главным образом в форме беспрецедентной суровости и жестокости. Тем не менее, по большей части можно присоединиться к суждению о «едином законченном типе американского индейца: его достоинство, его гордость, его прямота и сила духа, его великодушие и героизм, которые все являются измерениями внутренней красоты —представленной солнцем и орлом —внушают уважение и свидетельствуют о духовности, без которой эти добродетели казались бы непонятными и лишенными достаточного основания» [676] .

Схожая в общем ситуация может быть засвидетельствована также в Европе в позднем неолите, если рассматривать воинские племена, которые могут показаться наполовину варварскими по сравнению с обществами деметрически-жреческого типа, которые они стерли с лица земли, покорили или ассимилировали. На самом деле в этих племенах, несмотря на определенную инволюцию, присутствуют видимые следы формирующего действия предыдущего периода северной духовности. И таков же случай, как мы еще скажем, потомков многих северных народов эпохи завоеваний.

Говоря о Китае, ограничимся подчеркиванием того важного факта, что в обряде сохранялись следы древнего передачи династии по женской линии, [677] радикально противостоящей духу более поздней эпохи, уже указывающему на космократическую концепцию, согласно которой император воплощал функции мужчины и «полюса» по отношению к силам не только демоса, но и всего мира, и дух одной из наиболее строгих в мире систем отцовского права, которой является система исторического Китая. Даже недавно открытые останки цивилизации, похожие на останки цивилизации майя, имеющей линейную систему письма и образующей неожиданный наиболее архаичный слой китайской цивилизации, кажется, подтверждают, что за деметрически-атлантической фазой[678] (каким именно образом, пока еще неясно) последовал солнечный период, который не смог стереть все ее следы. Сохранились отзвуки метафизической концепции, демонстрирующие следы архаичной идеи ассимиляции «небес» фигурой женщины или матери, понимаемой как изначальный источник жизни; далее, часто встречается положение о первичности «левого» по отношению к «правому» и оппозиция лунного и солнечного календаря; и, наконец, теллурический элемент народного культа демонов, шаманский ритуал с его беспорядком и одержимостью, и магия, первоначально бывшая прерогативой почти исключительно женщин, в противоположность лишенной мистики и обладавшей почти олимпийским характером официальной китайской аристократической и имперской религии. В этническом отношении в дальневосточной области нужно констатировать наличие двух противоположных течений: первое, пришедшее с запада, обладало характеристиками урало-алтайских народов (в которых, в свою очередь, присутствовал арийский компонент), второе отсылает к южным и юго-восточным регионам. Периоды, в которых господствовали элементы первого течения, соответствовали периодам величия Китая: эти времена также характеризовались склонностью к войне и территориальной экспансии —позже эти две склонности сыграли особую роль в японской истории. Глубинное исследование однозначно высветит многие другие факты этого рода. В Древнем Китае полярный символ центра играл выдающуюся роль: он был связан как с концепцией Срединной империи, что подчеркивалось элементами местной географии, так и с идеями «срединного пути» и «равновесия», повлиявшими на этику и породившими особый, ясный и ритуалистический, образ жизни. Как и в Древнем Риме, китайские представители власти обладали в то же время и религиозным характером: тип «жреца» появился только в более поздний период и был связан с иностранными культами. Основание китайской традиционной мудрости, И Цзин, приписывалось таинственному царю Фу Си; главные комментарии к этому тексту, как считалось, были написаны князьями, а не жрецами или «мудрецами». Эти учения —которые, согласно самому Фу Си, восходят к прошлому настолько древнему, что его трудно определить —стали общей основой двух более поздних доктрин (даосизма и конфуцианства), [679] у которых на первый взгляд очень мало общего, учитывая разные измерения, к которым они обращаются. Эти две доктрины представляли собой духовное возрождение в период латентного кризиса и дезинтеграции: даосизм внес свой вклад в возрождение метафизического элемента при помощи инициатических и эзотерических практик, в то время как конфуцианство помогло оживить этический и обрядовый элемент. Таким образом, регулярная традиционная непрерывность смогла сохраниться в Китае в крайне стабильных формах вплоть до относительно недавних времен.