Мать =Земля, gremius matris terrae. Из этого уравнения проистекает существенный момент, а именно: в тип цивилизаций южного корня можно включить все разновидности культов, мифов и обрядов, в которых господствует хтоническая тема, в которой появляется мужской элемент, и присутствуют не только богини, но и боги земли, роста, природного плодородия, вод или подземного огня. Матери правили подземным миром и всем тайным, понимаемым как ночь и тьма в противоположность coelum, что также может предполагать общую идею невидимого, но в ее высшем, светоносном и небесном аспекте. Далее, имеется фундаментальное и хорошо известное противопоставление Деуса —типа светоносных божеств индоевропейского пантеона, [621] и Аль, объекта демонического, экстатического и исступленного культа темных южных рас, в котором нет никакого контакта с подлинно сверхъестественным. Действительно, низший аспект культа Матери определяет инфернально-демонический элемент, стихийное царство подземных сил. Противостоит всему этому олимпийская, неизменная и вневременная реальность, купающаяся в свете мира умопостигаемых сущностей (κόσμος νοητός) и представляемая в форме богов войны, победы, славы, вершин или небесного огня.

В качестве особенно важного момента нужно отметить, что в южных цивилизациях, в которых господствовал женский теллурический культ, господствующим похоронным обрядом было погребение, а среди цивилизаций североарийского происхождения практиковалась кремация. Это отражает вышеупомянутую точку зрения: в первом случае судьба индивида состоит не в том, чтобы при помощи огня очиститься от земных останков и подняться в небесные области, а в том, чтобы вернуться в недра земли и раствориться в хтонической Magna Mater, которая и была источником его эфемерной жизни. Это объясняет подземное, а не небесное расположение царства мертвых, типичное для древнейших этнических слоев Юга. [622] Согласно своему символическому смыслу погребение мертвых чаще всего встречается среди следов периода Матери.

Говоря в общем, можно установить связь между женской духовностью и пантеизмом, согласно которому Всё понимается как великое море, в котором ядро индивида растворяется и теряется, как крупинка соли. В пантеизме личность является иллюзорным и временным проявлением одной недифференцированной субстанции, которая в одно и то же время и дух, и природа —это единственная реальность; в этом мировоззрении нет места никакой подлинной трансцендентности. Необходимо добавить —и это будет важным при определении смысла последующих периодов, —что те формы, в которых божественное понимается как личность, представляют собой смешанный, но по сути тот же самый дух; [623] в этих формах подчеркивается натуралистическая связь порождения и создания человека с соответствующим пафосом абсолютной зависимости, покорности, пассивности, отречения и отказа от своей воли. Довольно показательно здесь мнение Страбона (География, VII, 3, 4), согласно которому молитве (в смысле простой набожности) мужчину научила женщина.

Мы уже подчеркивали, что материализация мужества является неизбежным спутником всякой феминизации духовности. Этот мотив, который внесет дальнейшие изменения в различные цивилизации, соответствующие Бронзовому или Железному веку, поможет нам охарактеризовать другие аспекты цивилизации Матери.

Когда мы сравниваем женственность с мужеством, понимаемым в материальном смысле, —то есть как физическая сила, твердость, ограниченность и насильственное утверждение, женщина благодаря своей чувствительности, самопожертвованию и любви —не говоря уже о мистерии деторождения—может представать как представительница высшего принципа; при признании чего-то высшего по сравнению с материальной силой она была даже способна обладать властью и представать в определенной степени как образ универсальной Матери. Таким образом, вовсе не является противоречием то, что в некоторых случаях духовная и даже общественная гинекократия появлялась не в женоподобных, а в воинственных обществах. [624] В самом деле, общим символ Серебряного века и атлантического периода обладал не демоническим теллурическим или грубо натуралистическим характером, как в случае с грубыми доисторическими женскими идолами, а характером, в котором женский принцип поднялся до более чистой формы, почти как в древнем символе Луны как очищенной или небесной Земли (ουρανΐη αίθερίη γή) только в качестве такового правящего всем земным; [625] он поднялся до духовного или хотя бы морального авторитета, имеющего ценность выше чисто материальных и физических мужских инстинктов и качеств.

Там, где изображаемые женщинами сущности не только хранили естественные обычаи и законы, отмщали кощунство и карали за злодеяния (от северных норн до эриний, Фемиды и Дике), но также были посредниками в передаче дара бессмертия, нужно признать как раз эту высшую форму, определяемую в общем как деметрическую. Эта форма связана с целомудренными символами дев и матерей, зачавших без мужчины, или с богинями растительного плодородия и зерновых —такими, как Церера. [626] Между деметрическим и афродитическим типами существует подлинная противоположность. Ее можно связать с обнаруженной в дальневосточных странах противоположностью между «Чистой землей», где живет «Западная женщина», и подземным миром Эмма-о. В эллинской традиции мы встречаем противоположность между символом Афины и символом горгон, с которыми они сражается. Тип Серебряного века и, скорее всего, период первой атлантической цивилизации характеризовала чистая и мирная деметрическая духовность, изображаемая как свет луны. Исторически, однако, это была уже не изначальная духовность, а уже продукт трансформации. [627] Реальные формы гинекократии развились в тех местах, где символ стал реальностью; ее следы могут быть найдены в наиболее древнем субстрате многих цивилизаций. [628] Как листья не рождаются один от другого, а растут на ветке, таким же образом и мужчина производит жизнь, но именно женщина порождает ее. Сын не увековечивает расу, а лишь ведет индивидуальное существование, ограниченное временем своей земной жизни. Реальная продолжительность существует только в женско-материнском начале. Отсюда, как следствие, центром и основой законов народа или семьи была женщина как мать, а наследование шло по женской линии. [629] И если мы перейдем от семьи к обществу в целом, мы придем к структурам коллективистского и коммунистического типа. По отношению к единству происхождения и к материнскому началу, для которого все являются детьми, aequitas становится aequalitas; устанавливаются отношения вселенского братства и равенства; утверждается сочувствие, превосходящие все границы и различия, и тенденция делиться всем, чем обладаешь, ибо все это есть дар Матери-Земли. И если во время праздников почитания хтонических богинь (даже в относительно недавние периоды) и возвращения людей к великой Матери Жизни (не без возрождения оргиастического элемента, свойственного низшим южным формам) все люди чувствовали себя свободными и равными, кастовые и классовые различия переставали действовать и даже могли переворачиваться; и были широко распространены общая вольность и наслаждение промискуитетом —во всем этом слышен отголосок именно этого мотива[630] .

С другой стороны, так называемое «естественное право» и общий промискуитет, свойственные многим диким племенам тотемического типа, прежде всего южным (Африка, Полинезия), вплоть до так называемого славянского мира, почти всегда указывают на типичный контекст «цивилизации Матери» —даже там, где матриархат не был обнаружен и где мы находим не смешанные разновидности изначальной северной цивилизации, а остатки теллуризма, свойственные низшим аборигенным расам. В различных описаниях более ранних эпох, включая Золотой век, встречается общинная тема вместе с идеалом общества, не знающего войн, свободного и гармоничного. Но это вызвано простой ошибкой принятия относительно недавней памяти за более давнюю. «Лунная» тема мира и общины в натуралистичном смысле имеет мало общего с темами, характеризовавшими первую эпоху[631] .