Что касается времени, уже в предисловии мы указали на фундаментальное положение: время в традиционных цивилизациях не является линейным «историческим» временем. Время и становление связаны с тем, что находится выше времени, и таким образом восприятие времени претерпевает духовное преображение.

Чтобы прояснить это положение, нужно уточнить, что время означает сегодня. Оно воспринимается как просто необратимый порядок следующих друг за другом событий. Его части взаимно однородны и, следовательно, могут быть измерены количественно. Более того, имеется деление на «до» и «после» (между прошлым и будущим) по отношению к совершенно относительному (настоящее) моменту времени. Но является ли событие прошлым или будущим, происходит ли оно в тот или иной момент времени —ему не присуждается никакого особого качества; с ним просто связана определенная дата, и всё. В общем мы видим взаимное безразличие между временем и его содержимым. Временной характер этого содержания означает только то, что события несутся постоянным потоком, который никогда не изменит свое течение на противоположное, и в котором каждый момент, отличаясь от всех прочих, тем не менее равен любому другому. В последних научных теориях (как у Минковского и Эйнштейна) время теряет и этот характер. Говорят об относительности времени, о времени как о «четвертом измерении» пространства и так далее —что означает, что время становится математической областью, абсолютно безразличной к событиям, которые таким образом могут быть расположены «до», а не «после», в зависимости от выбранной системы отсчета.

Традиционный опыт времени был опытом весьма иного рода. Время воспринималось не количественно, а качественно; не как последовательность, а как ритм. Оно не текло однообразно и бесконечно, а было разбито на циклы и периоды, в которых каждый момент имел свой смысл и особую ценность по отношению ко всем прочим, живую индивидуальность и функциональность. Каждый из этих циклов или периодов (халдейский и эллинский «великий год», этрусско-латинский saeculum, иранский эон, ацтекские «солнца», индийские кальпы и так далее) представлял собой завершенное развитие, образованное из закрытых и совершенных элементов, тождественных друг другу; хотя они повторялись, они не менялись и не умножались, а следовали друг за другом, согласно удачному выражению, как «ряд вечностей» [456] .

Так как эта целостность была не количественной, а органической, хронологическая протяженность saeculum также была неустойчивой. Количественно разные периоды времени считались равными в том случае, если каждый из них содержал и воспроизводил все типичные фазы цикла. Поэтому определенные числа, такие как семь, девять, двенадцать и тысяча традиционно использовались для выражения не количества, а типичных ритмических структур, и хотя у них была разная продолжительность, они оставались символически эквивалентными.

На этой основе традиционный мир вместо хронологически бесконечной последовательности знал иерархию, основанную на соответствиях по аналогии между большими и малыми циклами; результатом являлось нечто вроде сведения временного многообразия к надвременному единству. [457] Так как малый цикл по аналогии воспроизводил большой цикл, это создавало возможность участия в еще больших порядках и продолжительностях, всё в большей степени свободных от всех остатков материи или случайности, вплоть достижения, так сказать, своего рода пространства-времени. [458] Упорядочивая время «свыше» —так, чтобы всякая продолжительность была разделена на много циклических периодов, отражающих такую структуру, и связывая с особыми моментами этих циклов празднования, обряды или торжества, которым было суждено вновь пробуждать или демонстрировать соответствующие смыслы, традиционный мир также и в этом отношении активно способствовал освобождению и преображению; он останавливал беспорядочный поток «вод» и делал течение становления прозрачным, что позволяло увидеть неподвижную глубину. Следовательно, не должно вызывать удивления, что календарь, основа измерения времени, в древности обладал священным характером и был вверен мудрости жреческой касты, и что часы дня, дни недели и конкретные дни года были посвящены определенным божествам или связаны с особой участью. Кстати, пережитком этого в католицизме является литургический год, украшенный религиозными торжествами и днями, в той или иной степени отмеченными сакральными событиями; в этом мы еще можем найти отголосок древней концепции времени, которое измерялось обрядом, преображалось символом и обретало форму «священной истории».

Тот факт, что звезды, звездные периоды и прежде всего определенные точки движения солнца традиционно использовались для определения элементов ритма, едва ли поддерживает так называемые натуралистические интерпретации; на самом деле традиционный мир никогда не «обожествлял» природные и небесные элементы, ибо эти элементы воспринимались как материя для выражения по аналогии божественных смыслов —смыслов, непосредственно воспринимаемых цивилизацией, которая «рассматривает небо не случайно и не как пасущихся животных». [459] Таким образом, можно полагать, что положение солнца в течение года было изначально центром и началом единообразной системы (календарная нотация была всего лишь ее частным аспектом), устанавливавшей постоянное взаимодействие и символические и магические соответствия между человеком, космосом и сверхъестественной реальностью. [460]Две дуги восхождения и нисхождения солнечного света во время года предстают наиболее подходящими для выражения жертвенного смысла смерти и возрождения —цикла, составленного темным нисходящим путем и ярким восходящим.

Позже мы поговорим о традиции, согласно которой прародиной народов, создавших главные индоевропейские цивилизации, была область, сегодня соответствующая Арктиде. Можно предположить, что, когда случилось арктическое похолодание, деление года на одну длинную ночь и один длинный день сильно драматизировало восприятие путешествия солнца по небу —до такой степени, что сделало ее одним из наилучших способов выразить вышеупомянутые метафизические смыслы, заменив их тем, что в более отдаленные периоды воспринималось как незамутненный (хотя и не совсем «солнечный») «полярный» символизм.

Для определения «моментов» солнечного движения составные части «божественного года» естественным образом использовали созвездия Зодиака, а число двенадцать постоянно встречается в качестве «символа ритма» для выражения всего, что может иметь смысл «солнечного» действия. Оно же встречается повсюду, где был установлен центр, который тем или иным образом воплощал или пытался воплотить уранически-солнечную традицию, а также повсюду, где мифы или легенды рассказывали о правлении аналогичного типа при помощи символических изображений или персонификаций[461] .

Но в солнечном движении через двенадцать знаков зодиака одна точка приобретает особое значение. Эта критичная точка соответствует низшей точке эллипса, зимнему солнцестоянию, концу нисхождения, началу нового восхождения и разделению темного и светлого периодов. В рисунках отдаленного доисторического времени «божественный год» изображается как «топор» или «божественный топор», делящий на две половины круговой символ года (или другие эквивалентные ему символы): с духовной точки зрения это отмечает типично «триумфальный» момент солнечности в «новой жизни», в новом периоде (natalis dii solis invicti). Этот момент был представлен в разнообразных мифах в виде победного исхода борьбы солнечного героя против отражавших темное начало созданий, часто связанных с тем знаком зодиака, в котором в тот конкретный год происходило зимнее солнцестояние.