Берегите себя. И живите, просто живите.

Искренне и сердечно, Ваш Р.»

Гарри мрачно созерцал выползающий из принтера лист бумаги. Чем был обусловлен порыв распечатать сообщение Шпеера, он толком не знал. От проклятого письма веяло прощаньем. Гарри перечитал его раз пять и так и не обнаружил намека «не пишите мне больше». И все же ощущение того, что в его руках последнее слово автора «Записок», упорно не хотело выветриваться из головы.

Затолкав сложенное в квадратик письмо в карман и бросив на кассу причитающуюся мелочь, он вышел на порог интернет-кафе, угодив в холодные объятья декабрьского вечера.

Может, вечер был не так и плох: улицу оживляли веселые рождественские огоньки, мерцали обвитые гирляндами деревца и окна магазинов. Люди, бегущие по залитой неоном мостовой, обвешанные покупками и непозволительно счастливые, то и дело случайно толкали вяло бредущего Г. Дж., торопливо извинялись и спешили дальше — навстречу празднику. Дух Рождества уже витал в воздухе, танцевал в серебристом рое снежинок, переливался радугой огней и возвещал о грядущем пришествии венками из падуба и раскланивающимися за стеклами витрин красноносыми Отцами Рождества.

Мысли Гарри были далеки от веселья: разговор в мастерской не давал ему покоя. Невидящим взором он уставился на жизнерадостного оленя в витрине «Маркса и Спенсера» с табличкой на игривых рогах, возвещающей народ божий о скидках.

«Что может быть в картине, кроме дневника? Бриллианты? Наркотики? Если Северуса подставят, я пойду к этому Пивзу...»

Пивз Номер Один, в фартуке и с кистью в руке, упал лицом в ведро краски, и, с треском пробив головой мольберт, пулей вылетел из окошка собственной мастерской, растянувшись на газоне под окнами клуба.

Пивз Номер Два сучил ногами, насильно допивая бутылку с надписью «Растворитель».

Пивз Номер Три ворочался в ванне, заполненной синеватой глиной, неотвратимо превращаясь в скульптурное нечто.

Пивз Номер Четыре...

— Liebling, — неожиданно ожгло ухо. — Оленями интересуемся? Рождественскими патронусами?

— Черт! — Гарри подскочил от неожиданности. — Откуда ты...

— Мимо шел, — сообщил Северус и без лишних слов всосал ртом холодные губы Г. Дж.

Гарри одурманился мгновенно — то ли от ощущения нереальности происходящего, то ли от знакомого вкуса злодейских губ.

— Ты курил! Ты опять... Я слышу твой чертов Житан! — пробормотал он.

Северус раздраженно скривился.

— Вот уж криминал, — сухо сказал он, слегка отвернув лицо.

От возмущения Гарри едва не подпрыгнул на месте.

— А сила воли? А Северус Снейп — который держит слово? Который ни за что и никогда...

Черные брови угрожающе сдвинулись к переносице. Ноздри римского носа сердито раздулись.

— Я тебе что-то обещал, шеф? — раздраженно сказал Северус. — Три дня не курил!

— Ух ты, боже мой, — излился желчью Гарри. — Два!

— Да что ты понимаешь! — рявкнул Северус. — Три! Мерзкие три дня! И вообще, теперь уже неважно! — он вдруг осекся и умолк. Рассеянный темный взгляд отстраненно скользнул по витрине с оленями. Чувственные губы зло дернулись.

Мучаясь непониманием, Гарри смотрел и смотрел в его лицо с печатью непонятного страдания.

— Да ну, я шучу, — пробормотал он. — Кури себе.

Северус вдруг схватил его за руку. Пальцы, замерзшие на ветру, судорожно сжались.

— Liebling, — пробормотал он, впиваясь помутившимся взглядом в глаза Г. Дж. — Пойдем домой. Пойдем... куда-нибудь, — он беспомощно оглянулся на кивающих из-за стекла оленей. — Ненавижу Рождество.

Гарри вцепился в черный макинтош, усыпанный на плечах снежинками.

— Знал бы, как я... — слова «тоже ненавижу» увяли на губах: рядом с Северусом он любил весь мир.

— Что?

— Ничего, — Гарри сжал его руку в своей. — Да, идем домой. И... убей меня, но я должен рассказать тебе кое-что!

Зависнув на локте Северуса, спотыкаясь на скользкой от наледи мостовой, он принялся с жаром пересказывать свежие шпионские новости.

Северус шел молча, хмуро глядя перед собой. Оранжевые лучи фонарей скользили по его лицу, вновь придавая тому что-то индейское — как огненные языки ритуального костра.

— В картине ничего не было! — в заключение сказал Гарри, пытаясь пробудить в бесстрастном индейце хоть какую-то эмоцию. — Это значит, оно в другом месте!

— Оно? — механически переспросил Северус, безучастно оглядывая сияющие витрины.

Гарри остановился, рассерженный равнодушным молчанием собеседника. Не выдержав, он сердито дернул Северуса за плащ, пытаясь вызвать отклик на пламенную речь.

— Оно, он! Наверное, проклятый дневник! — в ярости выплюнул Гарри. — Бриллианты! Героин! Да черт его знает, что можно в картину сунуть! Тебе что, все равно? Пусть на тебя повесят исчезновение этой вещи?

Северус вдруг запрокинул голову и расхохотался. Смех, гортанный и злой, близко не походящий на звук веселья, звучал жутко.

Неожиданно прекратив смеяться, редактор больно встряхнул Гарри за плечи. В оживших черных глазах полыхнул угрожающий огонь.

— Тебе сказали не совать нос во всякую грязь? — прошипел он. — Но нет, ты опять, опять... — не договорив, он притиснул к себе испуганного смехом спутника, вдавив носом в мокрый от снега плащ. До Гарри донесся странный звук — тихий стон, будто от боли.

— Черт, что с тобой? — испугался Г. Дж.

— Ты уже нарвался на неприятности, — глухим голосом сказал Северус ему на ухо. — Дамблдор дал тебе задание. Завтра ты... повезешь в Сити-Холл одну вещь.

«Бомбу», — молниеносно пронеслось в голове Гарри.

— «Записки Одержимого», — мрачно сказал Северус.

Гарри застыл в немом изумлении.

— Тебе это ничем не грозит. Надеюсь, — взгляд редактора, полный волнения, противоречил голосу, почти спокойному. — Но, боюсь, это лишь начало.

Снег перестал кружить беспокойными белыми пчелами и теперь тихо оседал на блестящие черные волосы и опускался отдохнуть на рукава редакторского плаща.

— Я должен чем-то помочь Дамблдору, потому что из-за меня сорвались его планы, — взволнованно пробормотал Гарри.

«Не говоря о том, что Риддл сделал с моими родителями», — подумал он, но счел за благо промолчать.

— Твоя помощь заключалась в невмешательстве, — пробурчал Северус. — Будь моя воля, Liebes, увез бы тебя в Сассекс и запер под замок. А еще лучше — прочь из страны. Но... они найдут нас. Везде. Раньше или позже, — сумрачно прибавил он.

— Никуда я не поеду! Я взрослый человек и способен отвечать за свои действия! — вскипел Гарри. — Что значит, запер бы под замок?

— Взрослый ты мой человек, — иронично сказал Северус. Он отряхнул снег с волос Г. Дж. и поправил шарф с тем самым родительским видом, который Гарри одновременно и нравился, и сердил.

Гарри перехватил его руку.

— Лучше бы о себе подумал! — возмущенно сказал он. — Они прячут в картине какую-то дрянь! Тебя хотят подставить, понимаешь или нет?

Северус вздохнул, извлек из кармана маленький чек и протянул Гарри. Тот взял листок и вытаращил глаза: в его руках был автобусный билет до Литтл-Уингинга и обратно.

— Ребята слегка опоздали. Кстати, у четы Дурслей на редкость безвкусный интерьер, — вскользь сказал Северус.

Г. Дж. стоял с открытым ртом. Редактор взял двумя пальцами билет, и через секунду тот осыпался прахом на пламени зажигалки.

— Идем, Liebling.

— Ну ты даешь, — Гарри не сразу обрел дар речи. — И что было в картине? Дневник?

Он повис на локте Северуса, разглядывая нахмуренное лицо и плотно сжатые губы ходока по чужим гостиным.

— Что бы это ни было, его там уже нет, — не ответил на вопрос редактор, набирая скорость и волоча за собой горящего шпионским любопытством Г. Дж. — Меньше знать — меньше притворяться на допросе, — предотвратил всплеск обиды он и крепче прижал к себе руку спутника.

Северные олени за стеклами кивали вслед быстро удаляющейся странной парочке, равнодушной к прелестям Рождества.

* * *

— Шатц, ты ничего не ешь, — огорченно сказал Гарри. — С тобой что-то не то.