— Вам действительно все равно, — тихо проговорил Фред.

— А мы, в отличие от хана, строим не эфемерную империю. Знаю, о чем вы думаете. Что мы мечтаем о величии. Рвемся к власти.

— А это не так? — спросил Холден.

— Конечно рвемся, — отрезал Дрезден. — Но вы мелко мыслите. Построить величайшую в истории империю — все равно что построить самый большой муравейник. Это мелочь. Где-то там существует цивилизация, которая два миллиарда лет назад создала протомолекулу и забросила ее к нам. Уже в то время они были богами. Чем они стали за эти два миллиарда лет прогресса?

Холден слушал Дрездена, и в нем нарастал ужас. Наверняка подобные речи звучали и прежде. Быть может, много раз. И они делали свое дело. Они убеждали тех, кто обладал властью. Вот почему «Протоген» получил корабли-невидимки с земных верфей и неограниченную тайную поддержку.

— Нам ужасно много придется наверстывать, джентльмены, — продолжал Дрезден, — но, к счастью, нам поможет в этом оружие нашего врага.

— Наверстывать? — спросил боец, стоявший слева от Холдена. Дрезден кивнул ему и улыбнулся.

— Протомолекула способна преобразовать организм-хозяин на молекулярном уровне, она производит генетические изменения в мухе. Не только в ДНК, во всех устойчивых репликаторах. Но она — всего лишь машина. Она не мыслит. Она следует инструкции. Если мы научимся изменять программу, мы станем управлять этими изменениями!

Холден перебил его:

— Она была предназначена, чтобы стереть земную жизнь и заменить ее такой, какая угодна создателям протомолекулы. И вы хотите выпустить ее на волю?

— Отличный вопрос! — Дрезден воздел палец, словно профессор, читающий лекцию. — К протомолекуле не прилагалось руководство пользователя. В сущности, у нас еще не было случая наблюдать за ее действием, за исполнением программы. Молекуле требуется значительная биомасса для начала работы, какой бы она ни оказалась.

Дрезден обвел руками покрытые строками данных экраны.

— Мы хотим пронаблюдать за ее действием. Увидеть, что она намерена сделать. И каким образом. И мы надеемся в процессе узнать, как можно изменить ее программу.

— Вы могли бы проделать то же в баке с бактериями, — сказал Холден.

— Меня не интересует перестройка бактерий, — возразил Дрезден.

— Ты псих долбаный, — проговорил Амос и сделал еще шаг к Дрездену. Холден положил руку на тяжелое плечо механика.

— Так, — сказал он. — Вы узнаете, как действует этот вирус, и что дальше?

— Дальше — все! Астеры смогут работать в открытом космосе без скафандров. Люди получат способность спать столетиями во время перелетов к звездам. Мы освободимся от миллионов лет эволюции при силе тяжести в одну g, мы больше не будем рабами воды и кислорода. Мы сами решим, какими хотим стать, и перепрограммируем себя в соответствии. Вот что дает нам протомолекула.

Воодушевленный собственной речью, Дрезден снова встал, его лицо горело пророческим пылом.

— То, к чему мы стремимся, — первая и единственная надежда человечества, если оно хочет выжить! Выбравшись отсюда, мы столкнемся с богами!

— А если мы не выберемся отсюда?

Лицо Фреда было задумчиво.

— Они однажды уже выстрелили в нас оружием судного дня, — ответил ему Дрезден.

Минуту стояла тишина. Холден чувствовал, как испаряется его уверенность. Он ненавидел все аргументы Дрездена, но не находил возражений. Он костями чувствовал, что что-то в них смертельно не так, но не мог найти слов.

Голос Наоми заставил его вздрогнуть.

— Их это убедило? — спросила она.

— Простите? — переспросил Дрезден.

— Ученых. Техников. Всех, кто понадобился вам для этого дела. Ведь исполнять-то пришлось им. Они должны были смотреть по видео, как на Эросе умирают люди. Они должны были устраивать эти радиоактивные душегубки. Если вы не собрали и не отправили в аспирантуру всех серийных убийц в системе — как вы этого добились?

— Мы модифицировали нашу научную группу, устранив моральные ограничения.

В голове у Холдена что-то щелкнуло, и не раз.

— Социопаты, — проговорил он. — Вы превратили их в социопатов.

— Весьма эффективных социопатов, — кивнув, подтвердил Дрезден с явной гордостью. — И весьма любознательных. Пока мы предоставляли им интересные проблемы и неограниченные ресурсы для их решения, они оставались достаточно смирными.

— А на случай, если бы они взбунтовались, вы держали охрану, вооруженную слаботравматичным оружием, — вставил Фред.

— Да, время от времени в ней возникала надобность, — признал Дрезден, и на лбу у него проявились тонкие морщинки. — Понимаю. Вам это представляется чудовищным, но ведь я спасаю человечество! Я дарю человечеству звезды! Вы меня не одобряете? Хорошо. Позвольте спросить: вы можете спасти Эрос? Прямо сейчас?

— Нет, — ответил Фред, — но мы можем…

— Пустить на ветер собранный материал, — перебил Дрезден, — чтобы все мужчины, женщины, дети, погибшие на Эросе, умерли зря.

Все молчали. Фред хмуро скрестил руки. Холден понимал, какая борьба происходит в его сознании. Все, что говорил Дрезден, было отвратительно, жутко, и во всем этом чувствовалось слишком много правды.

— Или, — продолжал Дрезден, — мы могли бы сторговаться, после чего вы бы отправились восвояси, а я смог…

— Ладно, хватит, — впервые за долгое время заговорил Миллер. Холден оглянулся на него. Невыразительное лицо детектива застыло камнем. И он перестал постукивать себя пистолетом по бедру.

«О черт!»

Дрезден ничего не понял. Даже когда Миллер поднял пистолет, его взгляд не отметил угрозы. Он видел только, что у Миллера в руках какой-то предмет — кажется, пистолет. Тут и пес испугался бы, но только не Дрезден.

— Миллер! — выкрикнул откуда-то издалека Холден. — Не надо!

Нажать курок было легко. Тихий щелчок, удар отдачи, смягченный перчаткой, и так еще дважды. Голова Дрездена откинулась назад, расцвела красным. Кровь залила экран, скрыв строки данных. Миллер шагнул ближе, выпустил еще два заряда в грудь Дрездену, мгновение подумал и вложил пистолет в кобуру.

В комнате было тихо. Парни из АВП уставились друг на друга и на Миллера. Внезапная смерть поразила их даже после жестокости атаки. Наоми с Амосом смотрели на Миллера, а капитан — на труп. Разбитое лицо Холдена застыло маской, выражавшей ярость, гнев, а возможно, и отчаяние. Миллер его понимал. Делать, что должно, было для Холдена неестественным. В другие времена это и Миллеру далось бы не так легко.

Только Фред не дрогнул и не встревожился. Он не улыбнулся и не нахмурился, и он не отвел взгляда.

— Что за черт? — прогундосил Холден. — Ты же его хладнокровно пристрелил.

— Угу, — сказал Миллер.

Холден покачал головой.

— А как же суд? Как же справедливость? Ты сам решаешь и сам исполняешь, да?

— Я коп, — ответил Миллер и удивился тому, как виновато прозвучал его голос.

— И уже не человек, так?

— Хватит, джентльмены, — раскатился в тишине голос Фреда. — Представление окончено. Вернемся к работе. Мне здесь нужна группа дешифровщиков. Надо эвакуировать пленных и разобрать станцию.

Холден, стиснув зубы, глядел то на него, то на Миллера, то на лежащего перед ними Дрездена.

— Эй, Миллер, — окликнул он.

— Да? — негромко отозвался Миллер. Он знал, чего ждать.

— Обратно добирайся без меня, — сказал капитан «Росинанта» и, развернувшись, зашагал прочь вместе со своей командой. Миллер посмотрел им вслед. В сердце мягко толкнулось раскаяние, но исправить уже ничего было нельзя. Взломанная переборка поглотила их. Миллер повернулся к Фреду.

— Подкинете меня?

— Вы носите наши цвета, — ответил Фред. — До Тихо мы вас доставим.

— Ценю, — отозвался Миллер и чуть погодя добавил: — Знаете, это было необходимо.

Фред ничего не ответил. А что он мог ответить?

Станция была повреждена, но не убита. Пока еще нет. Известие о команде социопатов распространилось быстро, и силы АВП учли предостережение. Фаза оккупации и захвата сотрудников длилась сорок часов вместо двадцати, которые потребовались бы на нормальных пленников. На людей. Миллер по возможности помогал с охраной пленных.