После доставки перенастроенных аварийных шлюзов у команды и колонистов с «Барбапикколы» ушло еще два часа на зарядку кислородных баллонов и размещение людей. К тому времени компьютеры «Роси» предупредили, что грузовик задевает верхние слои атмосферы. Время вышло.

Но Бася все плавал над тяжелой дверью грузового отсека, дожидаясь, пока она откроется и выпустит его дочь на свободу.

Сначала в толстом боку грузовоза прорезалась тонкая белая линия. Затем медленно дверь начала отходить, открывая громадный трюм. На фоне тысяч тонн литиевой руды плавали десять полупрозрачных пузырьков. Кто-то дистанционно запустил шлюзование грузового отсека, и воздух рванулся наружу, вынося с собой пузыри. Они поплыли от планеты, раздуваясь в вакууме, как пухлые кармашки с воздухом. В каждом находилась дюжина, а то и больше человек, а вокруг клубился ледяной туман, еще недавно бывший воздухом «Барбапикколы». Звезда Илоса выглянула из-за лимба планеты, подсветив пузыри сзади и превратив людей в черные силуэты, поразительно четкие на фоне мутных пластиковых стен. Картина походила на картонный театр теней.

Басе вдруг вспомнилось, как он купал маленького Яцека в кухонной раковине, а малыш пукал в воду, и гроздья пузырьков лопались на поверхности. Воспоминание рассмешило его до боли в боках. Бася понимал, что так прорывается облегчение, но все равно смеялся.

— Ты там в порядке? — забеспокоилась Наоми.

— Ты когда-нибудь купала младенца в мойке?

— Да, — сказала она, — случалось.

— Они всегда пузыри пускают?

— Я не… — начала она, потом сообразила и расхохоталась вместе с ним.

Из люка «Израэля» петлями свисали десять причальных концов. Бася ловил их один за другим и прикреплял к пузырям. Пузырь Фелисии был последним. Срывая полоску на конце причала, чтобы активировать склейку, он поймал ее взгляд через прозрачное окошко в двери шлюза. Солнце ушло за планету, и визор Баси снял затемнение. Он включил свет в шлеме, чтобы дочь его видела. Ее лицо осветилось, и губы так отчетливо выговорили «папа», что он бы поклялся, будто слышал.

— Привет, малышка, — сказал он и прижал руку в перчатке к окошку. Она приложила свою с другой стороны: маленькие умные пальчики напротив его больших и неуклюжих.

Улыбнувшись и указав ему за плечо, она выговорила губами: «Ух!»

Бася обернулся.

«Израэль» заглатывал пузырь за пузырем. Дюжину человек протягивали через вакуум в воздушное пространство немногим больше того, в котором они находились сейчас. Потащили и пузырь с Фелисией. Бася не отнимал руки, пока ее мягко не отвели от окошка. Его дочурка была в безопасности. Ненадолго, но все же в безопасности.

На минуту Басе показалось, что в груди заработал молот. Каждый в этих воздушных кармашках был для кого-то Фелисией. Каждая спасенная здесь жизнь наполняла кого-то радостью и облегчением. Каждая жизнь, оборвавшаяся до времени, становилась еще одним Катоа. У кого-то где-то разрывалось сердце.

Бася вспомнил детонатор в своей руке, ужасный щелчок нажатой кнопки, передавшийся в ладонь. Он снова ощутил удар взрывной волны от объятого пламенем челнока. Еще раз пережил ужас, сменившийся страхом, когда злосчастное совпадение подвело челнок слишком близко к взрыву и сбило с неба. Он чувствовал все так ясно, словно это происходило сейчас. И больше того: он чувствовал печаль. Кто-то только что пытался поступить так же с его малышкой. Пытался убить ее — не из ненависти, а потому, что она оказалась на пути его политических устремлений. Каждый погибший на челноке был для кого-то Фелисией. Он убил их нажатием кнопки.

Он не хотел. Он пытался их спасти. Эту маленькую ложь он не первый месяц носил у сердца. Правда была куда хуже. Какая-то потаенная часть его желала челноку гибели. Хотела наказать людей, задумавших отобрать у Баси его мир.

Только вот и это было ложью.

Настоящей правдой, самой глубокой, оказалось его желание распространить свою боль на других. Наказать вселенную за то, что в ней гибнут маленькие мальчики. Наказать других людей за то, что они живы, тогда как Катоа умер. Эта часть Баси, глядя на горящий челнок, думала: «Теперь вы знаете, каково мне!»

Но те, кому он причинил зло, спасли его дочь, потому что были такими людьми, которые не оставят на смерть беспомощного врага.

Первый всхлип застал его врасплох и чуть не согнул вдвое. Потом он ослеп, потому что глаза наполнились водой, а горло сжалось, словно его душили. Бася глотал воздух, и каждый глоток превращался в громкое рыдание.

— Бася, — встревоженно позвала Наоми. Только что он истерически хохотал, а теперь разрыдался… Должно быть, показался ей безумным. — Бася, возвращайся на корабль!

Он хотел ответить, заверить ее, что все в порядке, но, когда заговорил, сумел произнести только: «Я их убил».

— Нет, — сказала она, — ты их спас. Ты всех спас.

— Я их убил, — повторил он, думая о губернаторе, и о Купе с Кейт, и о безопасниках РЧЭ, но больше всего — о Катоа. Он убивал своего малыша снова и снова каждый раз, когда допускал чужую смерть в отместку за гибель сына. — Я убил их…

— Но теперь-то спас, — ответила Наоми так, будто поняла. — Этих ты спас.

Хэвлок ждал его в шлюзе. Бася понимал, что сотрудник РЧЭ не мог не слышать, как он сорвался, и под взглядом Хэвлока ощутил только стыд. Но на сведенном болью лице Хэвлока не было насмешки. Безопасник пожал ему плечо и сказал:

— Хорошая работа.

Бася, не доверяя голосу, молча кивнул.

— Смотри.

Хэвлок указал за дверь шлюза.

Обернувшись, Бася увидел, что за «Барбапикколой» тянется длинная узкая полоса. Корабль вошел в атмосферу Илоса. Носовая его часть начала светиться.

Хэвлок закрыл люк, но, дожидаясь конца шлюзования и снимая скафандры, они продолжали следить за гибелью грузовоза на мониторе. Алекс держал его под обзором телескопов. Еще некоторое время корабль продолжал движение, окутываясь белым облаком дыма вокруг черного ядра.

Конец был внезапным и ужасным. В мгновение ока твердый корпус разлетелся в мелкие огненные брызги. Бася переключился на таймер, проверяя, сколько времени он выиграл для Фелисии.

Четыре дня. «Израэлю» осталось четыре дня.

Элви сидела в темноте, положив терминал на колени. Она дрожала: нынешние страх, ярость и грусть сравнялись с худшим из того, что она пережила в шторм. Сейчас чувства мешали. На них не осталось времени. Надо было думать. Экран, конечно, не давал карты. По этому участку не существовало данных разведки, а если б они и имелись, то все равно связь с «Израэлем» отсутствовала. Если «Израэль» вообще еще держался на орбите, а не сгорел в атмосфере вместе с людьми и…

Сейчас на чувства не осталось времени. Надо было думать… Строения или руины, чем бы они ни являлись, протянулись самое малое на восемь квадратных километров. Их отряд вошел в точке, откуда поступил последний сигнал Холдена, и все равно Элви предстояло обыскать огромную площадь. Локатор на экране ручного терминала отмечал только локальные узлы. Два из них означали Фаиза и Мартри — они потускнели. Все линии обзора были перекрыты, это представлялось Элви удачей, потому что и Мартри, значит, ее не видит, — и одновременно неудачей, потому что Элви не понимала, где находится. Работала диагностика низшего уровня, предназначенная для местного ориентирования в сети коридоров во время рейса. Элви настроила ее на обновления маршрута при каждом соединении и на подачу сигнала при каждом обновлении. Это мало что давало, но все же система предупредит о приближении Мартри. Когда он появится в поле зрения. Когда он сможет выстрелить в нее, так же, как стрелял в Амоса и, наверное, в Фаиза, которые теперь были мертвы. Ей некогда о них горевать. Ей надо думать. Как найти Холдена. Его необходимо найти. Предупредить. Не дать Мартри ему помешать. Она глубоко вздохнула и подняла голову. С полем зрения здесь было плохо, но ее окружало большое открытое пространство. Если найти подходящее место, ручной терминал покажет ей Мартри. Друга не найти, но можно хотя бы узнать, где находится враг. Базовый алгоритм решения задач: если не хватает нужных данных, покрути те, что есть, и посмотри, что это даст. За ее спиной были три семестра комбинаторики. Вот и хорошо…