— Не мы, — возразил Холден. — Вам нужны наши свидетельства. А мы не собираемся сидеть здесь год или два, дожидаясь, пока разум восторжествует. Мы все запишем свои показания на видео, заверив их, как вы сочтете нужным, но в любом случае мы улетим и возьмемся за работу. С тем же успехом вы можете нас использовать.

— Нет, — повторил Фред. — Вы слишком дорого стоите, чтобы вами рисковать.

— А если я брошу на весы кубик с информацией, которую пыталась спасти капитан «Доннаджера»?

Снова молчание, но что-то в нем изменилось.

— Послушайте, — нажал Холден, — вам нужен корабль вроде «Роси». У меня он есть. Вам нужна для него команда. У меня есть и команда. И вы не меньше меня хотите узнать, что на том кубике.

Фред рассмеялся, и Холдену заметно полегчало.

— Остается еще та проблема, что привела вас сюда, — напомнил Фред. — Ваш корабль выглядит военным, что бы ни твердил передатчик.

Холден вскочил и сгреб со стола Фреда лист бумаги. Начал рисовать на нем ручкой, выхваченной из декоративной подставки.

— Я об этом думал. У вас здесь налажено полное производство. А мы якобы — легкий газовый танкер. Вот. — Он набросал силуэт корабля. — Приварим к корпусу на двух лентах пустые газовые баки. Они прикроют «трубы». Все перекрасим. Наварим несколько выступов, которые разобьют силуэт корпуса и введут в заблуждение распознающие программы. Выглядеть будет отвратно и испоганит аэродинамику, но мы пока в атмосферу не собираемся. И, кстати, сойдет за правду: астерская колымага, собранная в большой спешке.

Он подал лист Фреду. Тот от всей души рассмеялся — то ли над ужасным наброском, то ли над нелепостью ситуации.

— Из вас получился бы отменный пират, — сказал он. — Если я это сделаю, вы с командой запишете показания, заключите со мной контракт на исполнение коротких рейсов, вроде этой прогулки на Эрос, и выступите на моей стороне, когда начнутся мирные переговоры.

Холден протянул руку, и Фред ее пожал.

— Приятно иметь с вами дело, Фред.

Когда Холден выходил из кабинета, Фред уже связался по коммутатору со своими механиками. Холден достал ручной терминал и вызвал Наоми.

— Ну? — спросила она.

— Собирай детей, мы отправляемся на Эрос.

Пассажирский транспорт на Эрос был маленьким, дешевым и набитым битком. Из воздуховодов несло пластиком и резиной старой марсианской промышленной модели, рассчитанной на перевозки товаров и топлива. Дешевые светодиодные лампочки подкрасили розовым, который должен был создать естественное освещение, но вместо этого придавал всем лицам оттенок недоваренной говядины. Кают здесь не имелось, только ряды литых ламинатных сидений и пять этажей коек вдоль длинных стен, где пассажиры могли прикорнуть в тесноте. Миллер прежде не бывал на дешевых подкидышах, но знал, какие на них порядки. Если начиналась драка, экипаж пускал в пассажирский отсек снотворный газ, вырубал всех и связывал участников потасовки. Драконовская система, но пассажиры, зная о ней, вели себя примерно. Бар работал круглые сутки, торговал дешевой выпивкой. Не так давно Миллер счел бы это заманчивым.

Теперь вместо бара он устроился на одном из сидений, открыв терминал. Перед ним светился восстановленный файл по делу Джули. Ее снимок — с гордой улыбкой на лице на фоне «Бритвы», данные и отчеты, сведения о тренировках по джиу-джитсу. Удивительно мало, если подумать, какое большое место заняла эта женщина в его жизни.

На левую кромку экрана медленно выползала новостная колонка. Эскалация военных действий между Поясом и Марсом, инцидент за инцидентом, но в верхних строках колонки держался отказ Земли от станции Церера. Марсианский комментатор распекал Землю, отказавшуюся поддержать собрата по внутренней части системы, полагая, что она должна была, по крайней мере, передать контракт на безопасность станции Марсу. Реакция Пояса разнилась от радости при виде Земли, оттягивающей свое влияние в глубину гравитационного колодца, до паники из-за потери нейтралитета Цереры и теорий заговора, предполагавших, что Земля подстрекает к войне ради собственной выгоды. Миллер воздерживался от суждений.

— Я всегда вспоминаю молитвенные скамьи.

Миллер поднял взгляд. Его сосед был примерно того же возраста: седина в волосах, мягкое брюшко. Улыбка его сказала Миллеру, что перед ним миссионер, отправившийся в вакуум спасать заблудшие души. А может, дело было не в улыбке, а в нагрудной табличке с именем и Библии в руках.

— Я о сиденьях, — сказал миссионер. — Они всегда напоминают мне церковь — стоят так же, ряд за рядом. Только вместо кафедры у нас койки.

— Мадонна Проспи-Всю-Дорогу, — отозвался Миллер, понимая, что втягивается в разговор, но не сумев сдержаться. Миссионер засмеялся.

— Что-то в этом роде, — согласился он. — Вы ходите в церковь?

— Много лет не ходил, — сказал Миллер. — Был методистом, когда еще был. А вы каким ладаном торгуете?

Миссионер поднял руки жестом, выражавшим миролюбие еще на африканских долинах плейстоцена. «Я безоружен, не ищу драки».

— Я возвращаюсь на Эрос с конференции на Луне, — сказал он. — Дни проповедничества остались для меня далеко позади.

— Я думал, они никогда не кончаются, — сказал Миллер.

— Собственно, нет. Официально — нет. Но через несколько десятков лет начинаешь понимать, что пытайся не пытайся — все одно. Я еще путешествую. Заговариваю с людьми. Иногда мы говорим об Иисусе Христе. Иногда — о кулинарии. Если кто-то готов принять Христа, от меня не требуется больших усилий, чтобы помочь. Если человек не готов, все проповеди бесполезны. Так к чему старания?

— Люди говорят о войне? — спросил Миллер.

— Часто, — ответил миссионер.

— Кто-нибудь видит в ней смысл?

— Нет. Не думаю, что в войнах бывает смысл. Это безумие заложено в нашей природе. Иногда оно дает обострения, иногда затухает.

— Вы говорите об этом как о болезни.

— Врожденный герпес симплекс? — улыбнулся миссионер. — Полагаю, это еще мягко сказано. Боюсь, пока мы остаемся людьми, нам от этого не избавиться.

Миллер взглянул на его широкое, круглое, как луна, лицо.

— Пока остаемся людьми? — переспросил он.

— Кое-кто верит, что в конце концов мы все становимся ангелами, — сказал миссионер.

— Только не методисты.

— Когда-нибудь даже они, — возразил миссионер, — но, возможно, не первыми. А вас что привело к Мадонне Проспи-Всю-Дорогу?

Миллер вздохнул, откидываясь на жесткую спинку. Через два ряда перед ним молодая женщина прикрикнула на мальчиков, скачущих по стульям, но ее упрек пропал втуне. Позади кто-то кашлянул. Миллер глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух.

— Я был копом на Церере, — сказал он.

— А, новый контракт?

— Именно, — сказал Миллер.

— Значит, будете работать на Эросе?

— Скорее, ищу там старого друга, — ответил Миллер и неожиданно для себя продолжил: — Я родился на Церере. Прожил там всю жизнь. Это — пятый?.. — да, пятый раз, когда я улетаю со станции.

— Вы собираетесь вернуться?

— Нет, — сказал Миллер и удивился собственной уверенности. — Нет, думаю, эта часть моей жизни осталась позади.

— Наверно, это больно, — сказал миссионер.

Миллер помолчал, обдумывая его слова. Священник был прав: это больно. Он потерял все, что имел. Работу, знакомых. Он даже больше не коп, хоть в багаже и лежит оружие. Он больше никогда не купит вест-индийских лакомств с тележки в девятом секторе. Секретарша в участке уже не кивнет ему, когда он станет пробираться к своему столу. Не будет больше ночей в барах с другими копами, не будет ни красочных историй о неудачных задержаниях, ни ребятишек, пускающих змеев в высоких туннелях. Он ощупывал себя, словно врач, ищущий воспаление. Здесь больно? Здесь ощущается потеря?

Нет. Он испытывал только облегчение, такое глубокое, что кружилась голова.

— Простите? — сконфуженно произнес миссионер. — Я сказал что-то смешное?