— Бася!

— Кэрол, — кивнул он крупной женщине, пристроившейся к нему на ходу. Кэрол Чививе после приземления единодушно была выбрана координатором. Умная, целеустремленная, волевая, но не задиристая. Кэрол почти наверняка догадывалась, что он участвовал в происшествии на посадочной площадке, но это не имело значения. Одни секреты остаются секретами, потому что о них не знают. Другие — потому что о них не говорят.

— Я собираю бригаду для профилактики шахты. Она выходит завтра. Дней на пять, на шесть. Тебя записывать?

— Там что-то случилось?

— Нет, и я хочу, чтобы и впредь не случалось. Осталось поднять наверх всего несколько загрузок, и можно отправлять корабль.

— Хорошо бы набить полный трюм до появления наблюдателя, — заметил Бася.

— Совершенно справедливо, — улыбнулась Кэрол. — Рада, что ты согласен. Сбор на площади в девять.

— Хорошо, — сказал Бася, и Кэрол, хлопнув его по плечу, отправилась по своим делам. А он только минут через двадцать сообразил, что, собственно, не давал согласия. «Вот потому она всем и заправляет», — подумал он.

Дом, где жила его семья, стоял ближе к окраине. Кирпичи лепили из местной глины, прессовали на рудничном оборудовании и обжигали в печи с поддувом. Примитив. Следующим шагом было бы вырыть себе пещеру и нарисовать на ее стенах бизонов. Люсия стояла на крыльце, обмахивая кирпичи веничком из местной травы — или ее аналога. Растение пахло навозом и мятой, а будучи срезанным, меняло цвет с черного на золотистый.

— Еще неизвестно, чем газует эта штука, — сказал Бася. Семейная шуточка. Ответ жены зависел от ее настроения и служил лакмусовой бумажкой, выявляющей кислотность семейных отношений.

— Там на треть канцерогенов, на треть мутагенов и еще треть невесть чего, — с улыбкой отозвалась Люсия. Значит, все хорошо. Бася вздохнул свободнее, поцеловал жену в щеку и нырнул в домашнюю прохладу.

— Брось ты это дело, — крикнул он, — все равно ветром нанесет.

Люси еще немного пошуршала метелкой по кирпичу и вошла в дом. По меркам Ганимеда или корабля, дом у них был громадный. У каждого из детей имелась своя спальня, и еще одна — у родителей. Отдельное помещение для кухни. На «Барбапикколе» даже капитанская каюта на несколько метров уступала дому Баси. Вся эта варварская роскошь принадлежала ему. Он сел на стул перед окном и оглядел равнину.

— А где Фелисия?

— Пошла гулять, — ответила Люсия.

— Ты говоришь совсем как она.

— Все, что я знаю о Фелисии, я знаю от Фелисии, — объяснила Люсия. Она улыбалась. Даже посмеивалась. Бася несколько недель не видел жену такой веселой. И знал, что это неспроста. Ей зачем-то понадобилось привести его в хорошее настроение, но, если не терять голову, ему, может, и удастся устоять против манипуляции. Впрочем, бороться не хотелось. Хотелось немножко пожить так, будто все хорошо. Потому Бася подыграл.

— Это она в тебя пошла. Я всегда был послушным мальчиком. У нас что-нибудь съедобное есть?

— Еще один корабельный паек.

— Без салата? — вздохнул Бася.

— Скоро будут и салаты, — посулила жена. — Новый урожай хорошо растет. Если не обнаружится никаких странностей, через неделю соберем много морковки.

— Когда-нибудь мы станем растить зелень на здешней почве.

— Может быть, севернее, — кивнула Люсия и, опершись на его плечо, тоже выглянула в окно. — Здесь даже местной фауне несладко приходится.

— Южнее, севернее… По мне, так «здесь» — это весь Илос.

Жена вышла на кухню. Басю вдруг потянуло к ней: проснулась ностальгия по тем временам, когда они были молоды, бездетны и всегда готовы. Он услышал, как щелкнул и зашипел пищевой контейнер, в воздухе поплыл запах саг алу[120]. Люси вернулась и поставила для каждого мисочку шириной с ладонь.

— Спасибо, — сказал Бася.

Люсия кивнула и села, убрав ноги под стул. Высокая гравитация изменила ее. Мышцы рук и ног стали выпуклыми, спина, когда Люсия садилась, изгибалась под другим углом.

Илос изменял людей неожиданным образом — хотя, вероятно, этого следовало ожидать. Бася подцепил алу вилкой.

— Завтра ухожу на рудник, — сказал он.

Люсия чуть подняла бровь.

— Зачем?

— Профилактические работы, — ответил он и добавил, поняв, о чем она думает: — Меня Кэрол попросила.

— Тогда хорошо.

Она имела в виду: хорошо, что Кэрол, а не Куп. Бася почувствовал укол стыда и тут же рассердился, что ему стыдно. Он плотнее сжал губы.

— Прилетает наблюдатель, — словно невзначай сказала Люсия. — Джеймс Холден.

— Слышал. Это хорошо. Будет у нас рычаг против РЧЭ.

— Пожалуй.

Бася помнил времена, когда они смеялись вместе. Когда Люсия приносила из ганимедской больницы забавные истории о врачах и пациентах. Они ели искусственный бифштекс, нежный, как настоящая телятина, и пили сваренное на маленьком спутнике пиво. И разговаривали часами, пока не приходило время спать. Теперь все их разговоры стали осторожными, будто у слов были стеклянные кости. Поэтому Бася сменил тему.

— Так странно, — сказал он. — Мне, наверное, никогда больше не придется варить в вакууме. Столько лет обучения и работы, а теперь опять кругом атмосфера.

— Ты это мне говоришь? Знала бы я, как все обернется, согласилась бы, когда предлагали перевод на общую терапию.

— Ты была лучшим хирургом на планете!

— Лучший хирург на планете чаще всего занимается кишечной непроходимостью и гинекологическими обследованиями, — сухо заметила Люсия. Взгляд ее стал далеким и жестким. — Надо поговорить о Фелисии.

Вот оно что! Нежность, покой, добрые воспоминания. Вот к чему все вело. Он сел прямо, уперся взглядом в пол.

— О чем?

— Она заговаривает о будущем. Для нее.

— Оно такое же, как для всех, — сказал Бася.

Люсия сунула в рот еще кусок картошки, медленно прожевала и без того мягкий алу. Порыв ветра ударил в окно, застучал песчинками по стеклу. Голос Люсии, когда она заговорила, был мягок, но неумолим.

— Она мечтает об университете, — сказал Люсия. — Сдала все работы и экзамены через Сеть. Для поступления ей понадобится наше согласие.

— Она слишком молода, — проговорил Бася, уже понимая, что зашел не с той стороны. Досада стиснула ему горло, и он отставил недоеденный ужин.

— К тому времени, как доберется, будет в самый раз, — ответила Люсия. — Если полетит с первым транспортом и сделает пересадку на «Медине», то попадет на Ганимед или Цереру через девятнадцать месяцев. Да пусть даже и через двадцать.

— Она нужна нам здесь, — твердо и решительно заявил Бася. Разговор был окончен. Впрочем, нет.

— Я не жалею, что оказалась здесь, — заявила жена. — И ты меня силой не тянул. После Ганимеда мы жили как крысы в тесной норе, верно? Я же помню, как порт за портом отказывались нас принимать. И когда распалась «Мао-Квиковски», я помогала капитану Андраде оформить бумаги на спасенное имущество. «Барбапиккола» стала нашим кораблем благодаря мне.

— Знаю.

— И когда голосовали, я тебя поддержала. Может быть, долгая жизнь беженцев придала нам отваги, не знаю… на то, чтобы сюда отправиться. Начать все заново под небом. Под новыми звездами. Для меня это было так же естественно, как для тебя, и я не жалею, что решилась.

Теперь в ее голосе звучала ярость. Темные глаза сверкали, бросали вызов. Бася его не принял.

— Я в восторге от мысли о том, что мы остаток жизни станем добывать литий и растить морковку, — продолжала Люсия. — Пусть мне никогда не придется сшивать связки и наращивать ампутированные пальцы — я не против. Потому что я сама сделала выбор. Но Яцек и Фелисия этого не выбирали.

— Я не отошлю детей обратно, — сказал Бася. — Что их там ждет? Здесь столько работы, такое поле для исследований и открытий, а там? — Он говорил громче, чем хотел, но не кричал. Почти не кричал.

— Мы решили отправиться сюда, — сказала Люсия. — А Фелисия выберет свою судьбу сама. Мы можем либо встать у нее на пути, либо помочь.