— Бась, — позвала Люсия.

Он вспыхнул от смущения, как ребенок, попавшийся на краже конфет. Люсия знала, чем он занимается, — он никогда не умел ей врать. Но Бася надеялся, что она побудет в доме, пока он работает. От одного ее присутствия в голове вспыхнула мысль, хорошо ли он поступает. Если хорошо, то почему ему стыдно перед Люсией?

— Бась, — повторила она. Без настойчивости. И в голосе слышалась грусть, а не гнев.

— Люси, — ответил он, обернувшись. Она стояла на границе света, стягивая на тонкой фигурке белый халат, — ночь была холодная. Лицо казалось темным пятном.

— Фелисия плачет, — сказала она без укора в голосе. — Она за тебя боится. Зайди, поговори с дочкой.

Бася отвернулся и туже затянул ремень на бочонке, пряча от нее лицо.

— Не могу. Они близко, — сказал он.

— Кто? Кто близко?

— Ты знаешь, о ком я. Если не дать им отпор, они заберут все, что мы здесь сделали. А так мы выигрываем время. Без посадочной площадки им придется садиться на маленьких челноках. Поэтому мы уничтожим посадочную площадку. Пусть они восстанавливают. Люди не пострадают.

— Если дела пойдут плохо, — сказала она, — мы сможем улететь.

— Нет! — Ярость в собственном голосе удивила Басю. Обернувшись и шагнув к жене, он осветил ее лицо. Она плакала. — Хватит улетать. С Ганимеда улетели — бросили Катоа и улетели, и моя семья год жила на корабле, потому что никто не давал разрешения на посадку. Больше убегать не будем. Никогда. Больше они не отберут у меня детей.

— Я тоже тоскую по Катоа, — сказала Люси, — но эти люди его не убивали. Тогда шла война.

— Бизнес. Они заботились о бизнесе, начали войну и отобрали у меня сына.

«А я им позволил, — не сказал он. — Я забрал тебя, Фелисию и Яцека, а Катоа бросил — думал, что он погиб. А он оставался жив».

Слишком больно было бы выговорить эти слова, но Люси все равно услышала.

— Ты не виноват.

«Виноват!» — подступило к горлу, но Бася проглотил и это слово.

— У них нет никаких прав на Илос, — произнес он, стараясь, чтобы сказанное прозвучало рассудительно. — Мы первыми сюда пришли. Мы застолбили участок. Мы добудем первую партию лития, заработаем и сможем нанять адвокатов, чтобы отстаивать свои права. Но если к тому времени корпорация пустит здесь корни, ничто не поможет. Нам нужно время.

— За это, — сказала Люсия, — тебя посадят в тюрьму. Подумай о нас, о своей семье.

— Я ради семьи это и делаю, — мягко ответил он. Прозвучало хуже, чем если бы он крикнул. Бася взобрался на сиденье водителя и вдавил педаль газа. Карт с визгом рванул с места. Мужчина не оглядывался — не мог оглянуться и увидеть Люси. — Ради моей семьи, — повторил он.

Бася гнал карт от дома к барачному поселку, который привыкли называть Первой Посадкой с того времени, как выбрали место на компьютерной карте «Барбапикколы». Когда мечта превратилась в реальность, никто не потрудился подобрать новое название. Проехав центр — два ряда сборных домиков, — Бася выбрался на широкий участок ровной земли, заменявший шоссе, и свернул к месту первой высадки. Беженцы-колонисты спускались на Илос на маленьких челноках. Для приземления подошла только эта широкая открытая площадка. Но люди из «Роял-Чартер-Энерджи» — люди корпорации, получившей от ООН лицензию на разработку нового мира, — прилетят с тяжелым оборудованием. Для массивных грузовых модулей нужен настоящий космодром. Потому он и был построен на том самом месте, где высаживались первые колонисты.

Бася видел в этом оскорбление. Вторжение в святыню. Место первой высадки — не простое место. Когда-то он представлял себе, что когда-нибудь тут разобьют парк, поставят памятник первопроходцам нового мира. А РЧЭ уложила поверх их площадки гигантского блестящего монстра. Хуже того, люди из корпорации нанимали для строительства колонистов, и нашлось достаточно таких, кто охотно взялся за работу.

Это все равно что тебя стирают со страниц истории.

Скотти с Купом ждали Басю на новом космодроме. Скотти сидел на краю металлической платформы, свесив ноги, покуривая трубку и поплевывая на землю. Маленький электрический фонарь, горевший рядом, раскрашивал человека в жутковатые зеленые тона. Куп стоял поодаль, скалил зубы, глядя в небо. Куп был астером старой школы, и борьба с агорафобией давалась ему труднее, чем другим. Тонколицый мужчина упорно таращился в бездну, заставляя себя к ней привыкать, — так мальчишка, стиснув зубы, вытаскивает занозу.

Бася подвел карт к краю платформы и, соскочив, принялся отстегивать ремни, удерживавшие на месте бочки-мины.

— Как насчет помочь? — спросил он. Илос был большой планетой с гравитацией выше одного g. Даже после шести месяцев медицинской обработки, ускорявшей рост костей и мускулов, тело казалось слишком тяжелым. При мысли, что бочонки придется перекладывать на землю, у Баси заранее ныли плечи.

Скотти соскользнул с края платформы и приземлился на полтора метра ниже. Отбросив со лба сальные черные волосы, он еще раз затянулся трубкой. До Баси долетел острый, как от скунса, запах гидропонного каннабиса, смешанного с табаком вакуумной сушки. Куп перевел на Скотти и Басю не сразу сфокусировавшийся взгляд и слабо, недобро улыбнулся. План с самого начала принадлежал ему.

— М-м, — протянул Куп, — милашки.

— Смотри не привязывайся к ним, — посоветовал Бася, — они здесь ненадолго.

Куп хмыкнул басом и криво улыбнулся. Они втроем сгрузили с карта и расставили в ряд четыре тяжелых бочонка. К концу работы все пыхтели от усталости. Бася на минуту молча привалился к карту, а Скотти выкурил напоследок еще трубочку. Куп тем временем установил на мины колпачки взрывателей. Детонаторы дремали в задней части карта, как гремучие змеи, — их красные светодиодки еще не загорелись.

В темноте искрился поселок. Дома, выстроенные колонистами для себя и друг для друга, мерцали, как упавшие с небес звездочки. Дальше начинались руины. Длинные низкие строения инопланетян с двумя тяжелыми башнями поднимались над землей, как непомерно разросшиеся термитники. Все там было пронизано коридорами и камерами нечеловеческой конструкции. При дневном свете руины блестели, отливая мертвенным перламутром. В ночи они выглядели пятном более глубокой темноты. Шахты рудника располагались поодаль, за пределом видимости, только на брюхе тучи лежал слабый отсвет. По правде сказать, Бася не любил шахты. Руины были странным реликтом прошлого пустой планеты и, как все непонятное, но безопасное, через несколько лет перестали привлекать внимание. Шахты будили в памяти истории и надежды. Бася полжизни провел в ледяных коридорах, и туннели, проложенные в инопланетной почве, для него «неправильно пахли».

Куп тихо вскрикнул и выругался, встряхивая рукой. Крови не было — значит, ничего страшного.

— Думаешь, они нам заплатят за восстановление? — спросил Скотти.

Бася ругнулся и сплюнул.

— Нам не пришлось бы этим заниматься, если бы кое-кому не вздумалось подоить РЧЭ, — сказал он, откатывая бочонок на место. — Без площадки им не высадиться. Нам достаточно было просто ее не строить.

Скотти рассмеялся в дымное облачко.

— Все равно поналезут, так почему бы не взять их денежки? Так говорили люди.

— Идиоты эти люди, — отозвался Бася.

Скотти кивнул, смахнул с пассажирского сиденья ящерку-пересмешника и сел сам. Задрав ноги на панель управления, он снова глубоко затянулся.

— Как бабахнем, надо будет делать ноги. Этот взрывчатый порошок наделает шума.

— Эй, друг, — сказал Куп, — мы здесь закончили. Давай-ка освободим место, а?

Скотти встал и зашагал к площадке. Бася перехватил его, выдернул у него изо рта дымящую трубку и положил ее на капот карта.

— Взрывчатка, — пояснил он, — знаешь ли, взрывается.

Скотти пожал плечами, скрывая смущение. Куп, когда они подошли, уже повалил одну из бочек набок.

— Буэна[117] работа. Надежно.

— Спасибо, — сказал Бася.