Анна закричала. Ей ответил булькающий крик боли. Кричали дальше по коридору. Анна осторожно оттолкнулась от своей двери и поплыла на голос. Через две каюты от нее наполовину свесился со своей койки мужчина. Должно быть, в начале торможения он как раз вставал с постели, и ему раздробило таз и все, что ниже. Верхняя половина туловища еще лежала на кровати, он слабо махал руками, мучительно кривил лицо.

— Помогите, — выговорил он и выкашлял комок кровавой мокроты, поднявшийся над ним красно-зеленым шаром. Анна всплыла над полом, чтобы, не двигая рукой, дотянуться до панели связи. Связь не работала. И освещение горело только аварийное — остальное, похоже, отключилось. — Помогите, — повторил мужчина. В голосе его прибавилось боли и булькающих хрипов. Анна узнала Алонсо Гусмана, знаменитого южноамериканского поэта. Он был любимчиком генерального секретаря, если верить слухам.

— Сейчас, — сказала Анна, даже не пытаясь сдержать слез. Она вытерла щеку о плечо и попросила: — Потерпите, я найду помощь. У меня вывихнуты плечи, но я кого-нибудь найду.

Мужчина тихо заплакал. Анна пальцами ног толкнулась к двери и выплыла в коридор, на поиски уцелевших среди бойни.

Вот этого эсхатологи никогда не рисовали на своих картинках.

Они любили изображать праведного Бога, карающего грешный человеческий род. Охотно изображали избранников божьих, из безопасности взирающих, как мир убеждается в их правоте. А вот как это будет, не показывали. Не показывали, как плачут люди, раздавленные и умирающие в луже, вытекшей из их тел. Молодых ребят, превращенных в груду мяса. Женщину, разрезанную пополам, потому что в момент катастрофы она спускалась в люк.

Вот это — Армагеддон. Так он выглядит. Кровь, раны и крики о помощи.

На скрещении коридоров у Анны кончились силы. Боль не давала двинуться с места. А на все четыре стороны тянулись приметы насильственной смерти. Это было слишком. Анна на несколько минут зависла в пустоте — а потом ее тихо отнесло к стене и прижало. Движение. Корабль пришел в движение. Очень медленно, но достаточно, чтобы прижать ее к стене. Оттолкнувшись, она снова всплыла. Значит, ускорения больше нет.

Поняв, что интерес к маневрам корабля — всего лишь попытка психики отвлечься от реальности кругом, Анна снова расплакалась. Мысль, что она не вернется из этого рейса, была слишком тяжела. Впервые ей представилось, что она больше не увидит Нами, не вдохнет запах ее волос. Не поцелует Ноно, не заберется к ней в теплую постель, не обнимет. Эта мысль оказалась мучительнее боли. Анна не утирала слепивших глаза слез. Так казалось лучше. Лучше было ничего не видеть.

Что-то схватило ее сзади, развернуло, и она напряглась, предчувствуя новые ужасы.

Это была Тилли.

— Ох, слава богу! — Тилли крепко обняла Анну, взметнув новую волну боли в плечах. — Я зашла к тебе, а там на стенах кровь, и тебя нет, и прямо перед дверью мертвец…

Не в силах ответить на объятия, Анна коротко прижалась щекой к щеке Тилли. Та отстранилась на вытянутую руку, но не выпустила подругу.

— Ты как?

Она смотрела на ссадину на подбородке.

— С лицом ничего, просто ободрала. Плечам хуже, я почти не могу шевельнуть руками. Надо позвать помощь. Алонсо Гусман тяжело ранен. По-настоящему тяжело. Ты поняла, что случилось?

— Пока не видела никого, кто бы понимал, — покачала головой Тилли, поворачивая Анну из стороны в сторону и критически оглядывая. — Пошевели руками. Так, согни в локтях. — Она ощупала плечи подруги. — Вывиха нет.

— Был, на секунду. — Анна задохнулась от боли. — И все остальное болит. Но надо спешить.

Тилли, кивнув, потянула с плеча красно-белый ранец. Внутри оказались десятки пластиковых пакетов с черными буквами инструкций. Тилли достала несколько штук, прочитала и положила обратно. Нашла наконец нужный, ободрала упаковку и вынула три шприц-тюбика.

— Это что? — спросила Анна, но Тилли уже уколола ее тремя сразу.

Анну омыла волна блаженства. Боль в плечах прекратилась. Ничего больше не болело. Даже страх никогда не увидеть родных отдалился и уменьшился в размерах.

— Я спала, — рассказывала Тилли, забрасывая ампулы в ранец, — а проснулась — на меня словно автопогрузчик наехал. Думала, ребра полопаются, и дышать не могла. Вот я и откопала это из аварийного шкафа в каюте.

— А я и не подумала туда заглянуть, — с удивлением призналась Анна. Она смутно помнила, как глушила ее боль, но сейчас-то ей было прекрасно, как никогда. Она чувствовала себя умной и бодрой. Как глупо — при аварии и забыть об аварийном запасе. Ей хотелось надавать себе пощечин за глупость. Тилли опять держала ее за руки. Зачем это? Им надо спешить. Найти врачей, послать их к поэту.

— Эй, детка, — обратилась к ней Тилли, — пережди секундочку, пока первый кайф схлынет. Я целую минуту пыталась воскресить красный фарш, пока прочухала, что не в себе.

— Что это? — Анна повертела головой, отчего лицо Тилли расплылось перед глазами. Та пожала плечами.

— Военная аптечка. Наверное, амфетамины и обезболивающие. Противовоспалительное я тебе тоже вколола на всякий случай.

— Ты врач? — восхитилась Анна.

— Нет, но прочитать инструкцию на упаковке способна.

— Хорошо, — серьезно закивала Анна, — хорошо.

— Пойдем, поищем, не разобрался ли кто, что тут творится. — Тилли потянула Анну по коридору.

— А потом мне надо будет найти своих, — сказала Анна, послушно двигаясь за подругой.

— Ты что, еще не соображаешь? Ноно с Нами дома, в Москве!

— Нет, не то. Моих прихожан. Криса, и еще одного парня, и десантницу. Она злая, но, по-моему, я могла бы ее разговорить. Надо их разыскать.

— Пожалуй, я вколола тебе слишком большую дозу, — вздохнула Тилли. — Ладно, и их найдем. Но сперва поищем, кто бы нам помог.

Анна вспомнила поэта, и по щекам снова хлынули слезы. Она чувствовала грусть — значит, наверное, действие лекарств заканчивалось. В этой мысли мелькнуло сожаление.

Тилли задержалась у схемы палубы, повешенной рядом с черной оглохшей панелью связи. «Конечно, на военном корабле все предусмотрено», — подумалось Анне. Предусмотрено, что при попадании снаряда оборудование может отказать. И от этой мысли ей стало грустно. Сохранившийся где-то в глубине рассудок подсказывал, что ее качает на волнах наркотического опьянения, но справиться с настроением было не в ее силах. Анна снова заплакала.

Тилли ткнула пальцем в схему:

— Отдел безопасности.

Она опять потянула Анну за собой по коридору. Через два поворота они попали в маленькую комнату, забитую людьми, оружием и работающими компьютерами. Мрачный немолодой мужчина с сединой в волосах подчеркнуто не замечал женщин. Остальные четверо в этой комнате были моложе, и они тоже не поднимали голов.

— Первым делом откройте С-тридцать пять, — приказал старший двум молодым мужчинам, парящим слева от него, и указал на карту. — Там полно цивильных.

— Медперсонал? — спросил один из молодых.

— Свободный отсутствует, да и в том камбузе нет амортизаторов. Там всё в кашу, но лейтенант велел проверить.

— Есть, — ответил молодой и вместе с напарником вылетел из комнаты, мельком глянув на Анну с Тилли.

— Вы двое прочесывайте коридор, — приказал старший оставшимся в комнате матросам. — Собирайте, если есть что собирать, снимайте на видео и соскребайте, если нечего. Все сведения посылайте в рубку в срочном порядке. Ясно?

— Так точно, — отозвался один, и оба выплыли в дверь.

— В двести девяносто пятой человек нуждается в помощи, — обратилась к офицеру Анна. — Тяжело ранен. Он поэт.

Безопасник отстучал что-то на своем терминале и ответил:

— Есть, поставлен на очередь. Медики доберутся до него, как только освободятся. В офицерской столовой организован временный спасательный пункт. Вам, леди, я предлагаю немедленно отправиться туда.

— Что это было? — спросила Тилли, вцепившись в захват для рук, словно подчеркивая, что никуда не сбирается уходить.