Я заснула, и во сне мне привиделось славное будущее моего сына, а когда я проснулась и увидела, что его крохотная головка в льняных кудрях покоится на сгибе моей руки, великий покой и чувство несказанного удовлетворения снизошли на меня.

Я отсутствовала при дворе около года, и за это время многое изменилось. Когда в ответ на приказ королевы я вернулась в ее покои, то обнаружила, что связь между Робертом и Дуглас Говард, леди Шеффилд, теперь перестала быть секретом. И что у них родился ребенок!

Елизавета бы раздражена и обозлена, Роберт — опозорен. Дуглас удалилась от двора в поместье своего мужа, где и проживала со своим бастардом. С ребенком от Роберта. С дитем, рождение которого, как я предчувствовала, принесет только горе и злосчастие.

Мой брат Фрэнк удивил нас всех, прибыв в Чартли с испанским пони — подарком для маленького Роберта, прекрасными жемчужными ожерельями для Сесилии и меня и с сундуком, полным золота.

Я повисла у Фрэнка на шее и расцеловала его в обе щеки, не помня себя от радости — ведь он вернулся после столь долгого отсутствия! Выглядел он настоящим красавцем и щеголем в бархатном камзоле с серебряным шитьем, в шелковых чулках и с драгоценными застежками на туфлях из дорогой кожи.

— Фрэнк, тебе надо быть при дворе! Ты затмишь всех приближенных королевы, даже великолепного Кристофера Хаттона с его вышитыми плащами, роскошными брыжами и золотыми цепями! — воскликнула я.

«И ты сможешь сравниться даже с моим дорогим лордом Робертом», — добавила я про себя, но вслух этого не произнесла.

— Ах, Летти. Мой наряд — это еще не все мое богатство. Посмотри-ка лучше на мое золото! — С этими словами Фрэнк приказал внести сундук, с которым он приехал к нам. Потребовалось четверо дюжих молодцов, чтобы выполнить его приказ. Когда мой брат отпер сундук и поднял крышку, нашим изумленным взорам предстала целая гора сверкающих золотых монет.

— Это испанские дукаты[146]! — гордо заявил Фрэнк и пояснил: — Перуанское золото. Мы держали курс на север от Вальпараисо[147], когда наткнулись на два испанских корабля, перевозивших сокровища. Один мы подбили, а другой потопили своими пушками, но успели спасти почти весь груз. Да, и еще на борту, помимо испанских монет, были тонны серебра! То, что вы здесь видите, — лишь часть моей доли.

Наш отец в это время как раз гостил в Чартли, и я направила гонца к Сесилии с наказом скакать во весь опор в поместье ее мужа Уилбрэма. Посыльный должен был сообщить моей сестре, что наш брат вернулся и мы с нетерпением ждем ее приезда.

— Так ты заделался пиратом, сын мой? — неодобрительно вопросил отец, оглядев Фрэнка с ног до головы на фоне сундука, полного золота. — Или ты все еще добрый и честный моряк?

Смерть матери очень подкосила отца, как мы все теперь видели. Но его моральные принципы только ужесточились, невзирая на его почтенный возраст. Никто не мог избежать его критики или его сурового приговора.

За те годы, пока мы не виделись, Фрэнк слал мне письма, в которых вкратце описывал основные вехи своего пути: как юнгой он учился у престарелого капитана каботажного судна водить его из одной корнуолльской[148] бухты в другую, как впоследствии сам стал капитаном корабля, способного пересечь океан в погоне за хорошей прибылью.

— Я служу королеве, отец, — ответил Фрэнк. — И отправляюсь туда, куда меня посылает капитан нашей флотилии Фрэнсис Дрейк[149]. Мы преследуем испанцев во многих морях и океанах.

— Значит, это золото королевы, а не твое, — продолжат гнуть свою линию отец.

— Нет, папа, это часть моей доли добычи, выделенная мне нашим капитаном.

— Это чужое золото, ты его украл.

— Это — военный трофей, отец. Завоеванный в морском сражении.

Отец покачал головой:

— На этих деньгах кровь! Ты должен их вернуть!

Темные глаза Фрэнка загорелись гневом:

— А кому мне их возвращать, отец? Рабам на перуанских рудниках, которые добыли это серебро и золото под ударами испанских плетей? Или жестоким испанцам, потопившим три наших корабля с добрыми моряками на борту, на одном из которых был мой лучший друг?

Фрэнк захлопнул крышку сундука и добавил:

— Нет, никому я это золото не верну. Чтобы его заполучить, я рисковал своей жизнью. Почти три года я провел в море вместе с капитаном Дрейком. Наш барк чуть не напоролся на риф в далеком океане, для которого и названия-то еще не придумано.

— Имя места сего известно Всевышнему, — тихо и торжественно произнес наш отец. — Ибо земля и все на ней принадлежит Господу[150]. Видно, не стоит нам больше говорить об этом.

С этими словами отец отвернулся.

Я взяла Фрэнка за руку и увела в детскую, где он познакомился с Пенелопой, Дороти и моим драгоценным Робертом — крупным, улыбающимся, деятельным малышом. Мой сын весело кричал и размахивал зажатой в кулаке игрушечной лошадкой. Фрэнк взял его на руки и понес во двор, чтобы показать ему настоящего живого пони, а девочки пошли за нами, причем Пенелопа обвила руками ногу Фрэнка, а Дороти держалась за полу его камзола.

— А как у тебя дела, Фрэнк? — спросила я чуть позже, когда мы все смотрели, как конюх водит пони по кругу, а к седлу на его спине надежно привязан Роб, который отчаянно качается во все стороны, но не плачет, а только заливается смехом. — Когда у тебя появятся собственные сыновья и дочери?

Фрэнк сдержанно улыбнулся. Какое-то время он поглаживал головки моих девочек, а потом отослал их поиграть, взял меня под руку, отвел к скамье под тенью дерева, где мы с ним и устроились.

— Я женат, Летти, — признался он. — Я женился на богатой женщине, вдове из Плимута. Думаю, она по-прежнему там живет. И мы все еще муж и жена.

— Так ты женился не по любви?

— Нет. То был брак по расчету.

Он встряхнул головой, как будто бы хотел отогнать от себя прошлое. Глаза его подернулись грустью.

— Помнишь, я был совсем молод, когда поступил юнгой на судно. Я был преисполнен надежд и ожиданий. Я освободился от отца с его жестоким Богом и постоянными разговорами о дьяволе, вечном огне и проклятье. Тогда я думал, что наконец-то могу жить так, как хочу!

— И я завидовала твоей свободе, Фрэнк. И до сих пор завидую.

— Свобода свободой, но у меня не было денег. Когда я уходил из дома, отец предупредил меня, что пробиваться в жизни мне придется самому. Он не даст мне ни пенни, даже если я буду в отчаянной нужде. И я знал, что он сдержит слово, и поддерживал его решение. Мне надо было доказать отцу и самому себе, что я смогу найти свой путь без того, чтобы взирать на окружающий меня мир, как на юдоль греха и скорби. Многие годы я тяжело работал и преуспел. Я изучил ветры и течения, все предательские ловушки западного побережья Англии с его скалами и мелями. Я стал своим среди простых моряков — людей, просоленных морем, которые ругались, ссорились и устраивали пьяные драки в темных переулках за портовыми кабаками. Да, сестричка, и мне довелось участвовать в таких драках! И у меня есть несколько шрамов, которых я не стыжусь и готов показать тебе.

Я не могла сдержать улыбку. Фрэнк и его боевые шрамы — он был так горд ими.

— Держу пари, что наш отец никогда в жизни ни с кем не подрался.

Мы расхохотались.

— Во всяком случае, не в темном переулке… Хотя он каждый день схватывается не на жизнь, а на смерть с другими членами Королевского совета. Война там ведется более утонченными, но не менее жестокими методами. Однако мы отвлеклись, прошу тебя, брат мой, продолжай свой рассказ.

— Ну так вот: через некоторое время капитан умер и оставил мне в наследство свое суденышко. У него не было сына, которому он мог бы его передать. Я был очень горд и продолжал его дело, перевозя грузы из одного корнуолльского порта в другой. Иногда мы просто бросали якорь в тихой бухте и под покровом ночи доставляли вино, масло, мыло или соль из Франции, либо забирали ткани, зерно и свинец у местных тайных поставщиков. Отец бы с ума сошел, если бы узнал, как бойко идет торговля за спиной королевских чиновников.