— Очень плохо, что леди Шеффилд говорила всем и каждому, что она — жена того, кого ты называешь своим мужем. А теперь вы с ним только ухудшили дело, обменявшись клятвами втайне, вместо того, чтобы сочетаться браком в церкви по всем правилам, в присутствии родственников и друзей, свидетелей вашего союза. Могут подумать, что вам есть что скрывать.

— Но Дуглас лжет, отец! Она и Роберт никогда не были женаты. Она преследовала бедного Роберта до тех пор, пока не вырвала у него обещание жениться, но дальше обещания дело не пошло. Бракосочетания как такового не было. Он никогда не давал ей никаких клятв в присутствии священника, какими с ним обменялась я.

— Тем не менее, — заявил отец своим самым мрачным тоном, — необходимо, чтобы Роберт и леди Шеффилд подписали совместный документ, в котором раз и навсегда будет закреплено, что они не женаты.

Отец продолжал настаивать на своем, пока наконец такой документ не был составлен. Теперь Дуглас должна была его подписать. Мы все встретились в уединенной беседке в садах Гринвичского дворца, вдали от шума и суеты двора. Управляющий Роберта принес документ в сумке вместе с письменными принадлежностями, а когда мы уселись, расстелил его на столе, поставил чернильницу и разложил перья.

Дуглас выглядела ужасно: ее светлые волосы в беспорядке выбивались из-под криво сидящего чепца, один из рукавов платья отвязался, вокруг глаз — красные круги. Я боялась, что она принесет с собой своего маленького сына, и обрадовалась, когда увидела, что она этого не сделала.

Не скрывая своих расстроенных чувств, Дуглас принялась читать документ. Почти сразу же она подняла на нас глаза, в которых стояли слезы, и покачала головой:

— Нет! Я не могу это подписать! Никак не могу!

Она затравленно посмотрела на Роберта, потом на меня и, наконец, на моего отца. Не встретив нашего сочувствия, она затрясла головой и истерически вскрикнула: «Взгляните на меня!»

Дуглас сорвала с себя чепец, и глазам нашим предстало странное зрелище: между пышных светлых прядей ее волос были видны участки голой покрасневшей кожи.

— Видите! — воскликнула она. — Меня травят ядом! Все знают, что если яд замедленного действия, у жертвы выпадают волосы. А здесь у нас только один отравитель — мой муж Роберт Дадли!

Роберт зарычал как зверь, вскочил на ноги и попытался дать Дуглас пощечину. Мой отец быстро встал между ними и попытался успокоить Дуглас, торопливо проговорив:

— Тише, мадам, и прошу вас сделать то, что от вас ждут. Уверяю вас, таково желание королевы, как и всех тех, кто собрались здесь.

— У меня постоянно болит живот, — продолжила свои жалобы Дуглас, хватаясь за бок. — Меня тошнит, мне плохо.

— Наверное, ты беременна, — рявкнул Роберт, — и в этот раз точно не от меня. С тобой переспала половина всех придворных!

— Но с того дня, как умер мой муж, женился на мне только ты! — отпарировала она. — А теперь ты пытаешься убить меня!

Мой отец подошел к Дуглас, взял ее за руку, решительно отвел к столу и усадил.

— Леди Шеффилд, — начал он, обращая особое внимание на то, чтобы не назвать ее «леди Дадли», — любили ли вы вашего покойного отца и подчинялись ли вы ему во всем?

— Да, милорд.

— Если бы он сейчас был здесь, он потребовал бы от вас того же, что сейчас я прошу вас сделать. Подпишите этот документ! От вас требуется только один росчерк пера. То, что происходит с вашими волосами или у вас в животе, не имеет значения.

— Но меня пытаются отравить!

Мой отец взял перо, обмакнул его в чернильницу и вложил в руку Дуглас. Она заплакала, плечи ее поникли, но документ она подписала!

Я услышала, как Роберт издал вздох облегчения. Потом он достал из-за пазухи тяжелый кошелек и вручил его управляющему, прошептав: «Передайте ей это…» Наверняка там были деньги. Много денег. Для Дуглас и их сына. Плата за то, что она подписала документ, каждое слово которого, по ее мнению, было ложью.

Что до меня, то я не знала, чему верить. Больше всего на свете я хотела верить моему Роберту, моему обожаемому супругу, который, как я знала, был человеком многих слабостей, но и великой силы чувств, человеком смелым и цельным. И еще мне хотелось верить в то, что у Дуглас выпадают волосы и болит живот не от яда, а от каких-то других причин. В тот день я горячо молилась, чтобы у нас с Робертом был долгий и счастливый брак, благословенный детьми, которые будут любить нас так же сильно, как мы полюбим их. Я молилась за наше с ним совместное будущее, вопреки всем опасностям и преградам этого мира, где счастье зыбко и преходяще.

Идя навстречу пожеланиям моего отца, мы с Робертом поженились вторично — в этот раз в Уонстеде[156], — поместье, которое стало нашим любимым домом, в присутствии членов моей семьи, брата Роберта Амброза, других родственников и свидетелей. Церемонию провел священник семьи Дадли, неукоснительно соблюдая порядок, предписанный англиканской церковью.

Когда прозвучал вопрос о том, имеет ли кто-нибудь сказать что-либо против этого брака, ни один из немногочисленных свидетелей не возвысил свой голос. Но в домовой церкви Дадли по вполне понятным причинам не было ни Дуглас Шеффилд, ни королевы. А Ее Величество со временем не пожалела злых слов, когда узнала, что я — ее извечная соперница — наконец-то взяла в мужья того, кого она так любила.

Королева не скоро узнала о нашей свадьбе. Прошло много месяцев, прежде чем эта новость достигла ее ушей, а когда это случилось, она была в состоянии, близком к панике, потому что только что пережила еще одно покушение — действительное или мнимое — на свою жизнь.

Как же она была напугана после него, когда, трепеща всем телом, держась за сердце и задыхаясь, вошла в свои покои. Лицо даже не бледное, а пепельно-серое, глаза — огромные и ничего не видящие, взгляд такой же затравленный, как и у Дуглас Шеффилд в день подписания документа об отказе от любых заявлений о браке с лордом Робертом.

Я запомнила эти глаза королевы надолго.

Вот что рассказал Уэффер, собрав вокруг себя придворных дам и камеристок в комнатке, примыкавшей к королевской опочивальне, где бы нас никто не потревожил и не подслушал: оказывается, в тот день королева в сопровождении вельможи из Франции по имени Симье должна была на своей барке совершить путешествие вверх по Темзе. Этот Симье специально прибыл в Англию для ведения переговоров относительно будущего брака французского принца Франсуа Алансона и Елизаветы. Внезапно, как рассказывал Уэффер, когда королева уже взошла на борт и должна была скрыться под навесом, защищавшим пассажиров барки от непогоды, прозвучал выстрел. Стреляли из аркебузы. Лодочник, находившийся рядом с Елизаветой, вскрикнул и упал, обливаясь кровью. Обе его руки были прострелены. Симье трусливо бежал, спасая свою жизнь, и бросил королеву на произвол судьбы. Остальные попрятались за бортами барки или разбежались, взывая о помощи, но не оказывая ее своей повелительнице. Среди этого хаоса Елизавета кликнула Роберта, и в мгновение ока он оказался подле нее. Как рассказал Уэффер, лорд Дадли, защищая королеву своим телом, быстро отвел ее в безопасное место. Когда вкруг Елизаветы встали верные дворяне и лучшие стражники, Роберт вернулся на барку, перевязал раны лодочника своей рубашкой, приказал быстро доставить к пострадавшему доктора Хьюика, а также распорядился, чтобы к нему привели того, кто произвел роковой выстрел.

Мы забросали Уэффера вопросами: выяснили ли, кто стрелял? Поймали ли стрелка? Бросили ли его в Тауэр? Кто он?

В течение нескольких часов эти вопросы оставались без ответа, пока мы изо всех наших сил пытались успокоить королеву. Мы подали ей ликеры, наливки и настойки для подкрепления сил. Мы убеждали ее, что нужно прилечь и отдохнуть, но она была не в состоянии забыться сном: глаза ее оставались широко открытыми, и в них застыло то же самое испуганное выражение, как у загнанного зверя.