— Постараюсь не уступить тебе в красноречии, когда буду просить короля сохранить обитель. Сделаю все, что в силах человеческих, — твердо пообещала я Кэт.

Мы вернулись в зал с реликварием, перед которым Энн Кейвкант продолжала лежать без движения. Мы с Кэт опустились на колени и помолились, а потом моя бывшая невестка удалилась, а я осталась, предаваясь благочестивым раздумьям и впитывая благословенный дух этого места, куда не доходили никакие земные заботы. Вечером нам предложили ночлег здесь же, в обители, и я заснула крепко как младенец на жестком ложе под тоненьким одеялом, хотя ночной воздух был не по-летнему холоден.

На следующее утро я отправилась проведать Энн и к своей несказанной радости заметила, что щеки ее немного порозовели. Она открыла глаза и с удовольствием отдалась в руки служанок, которые омыли, одели и покормили ее. Ее вновь отнесли в зал с реликварием, и я возобновила свое бдение подле нее. С каждым часом лицо моей фрейлины оживало, глазам возвращался прежний блеск, а тело наполнялось новыми силами. Время для меня пролетело незаметно, настолько глубоко погрузились мы в окружавшую нас благодать.

Уже на следующий день Энн самостоятельно садилась в постели и пыталась ходить, опираясь на руку служанки. Страшные боли, мучившие ее все последнее время, отступили, и в ее неверных движениях была лишь неловкость от долгого лежания. И наконец — вот уж чудо из чудес, — когда Энн позволила мне дотронуться до опухоли, она показалась мне как будто бы съежившейся, уменьшившейся в размерах. Вечером в отведенной мне келье Энн без всякого стеснения расшнуровала лиф и повернулась ко мне боком: на месте опухоли остался только ярко-красный прыщ размером с грецкий орех.

— Благодарю тебя, Господи! — возликовала я столь громко, что нарушила покой монашек. Впрочем, мне тут же было даровано прощение за невольное святотатство, когда Кэт привела сестер засвидетельствовать чудесное исцеление Энн.

На следующее утро мы покинули обитель, чтобы присоединиться к королю, переезжавшему со всем двором в очередной замок, и сердце мое было возвышенно и преисполнено тихой радостью. Я чувствовала, что в том месте, где жила когда-то Кентская Монахиня, нас коснулась длань Господня, ибо Бог по-прежнему пребывал там. Я молилась за то, чтобы мне удалось уговорить короля оставить монастырь в неприкосновенности, дабы многие поколения страждущих смогли в будущем поклониться святыни, получить благословение и исцеление от недуга.

Стоило нам присоединиться ко двору, как я, не теряя времени, отправилась вместе с Энн Кейвкант на встречу с королем. Мой супруг сидел у окна в окружении своих собак и егерей и смотрел, как за окном поливает дождь, испортивший его сегодняшнюю охоту.

Энн улыбалась и сияла здоровьем. Разница между полутрупом, который я увезла, и выздоравливающей молодой женщиной была столь велика, что король изумился.

— Я искренне рад, ты отлично выглядишь! Надеюсь, твое выздоровление продолжится, — сказал он Энн, стараясь держаться как можно более учтиво. — Хотел бы я найти наконец средство вылечить мою проклятую ногу! — мрачно добавил он.

— Вы должны съездить в обитель Святой Агнессы, — отважно заявила Энн. — Священная реликвия вам поможет.

Король бросил на нее взгляд, полный раздражения.

— Вера не нуждается в реликвиях и святилищах, — резко сказал он. — Тебя исцелила твоя вера. Вера в Господа нашего, а не в какую-то умершую монахиню.

По моему знаку Энн незаметно выскользнула из комнаты. Честно говоря, лучше бы мне было тогда же последовать за ней, ибо мой супруг пребывал в мрачном расположении духа, как и всегда, когда его мучили боли в ноге, и искал, на ком бы сорвать раздражение. Но меня буквально переполняло счастье и восхищение чудесным исцелением Энн. Я чувствовала, что должна немедленно поделиться с королем этим чувством. В тот день моя восторженность взяла верх над обычной рассудительностью.

— Вы позволите, Ваше Величество? — спросила я, делая знак, что хочу сесть напротив него. Генрих кивнул.

Мне было трудно сдержать себя, однако я молчала, выбирая нужный момент, чтобы начать свою речь. Генрих сидел, глядя на дождь за окном и рассеянно поглаживая огромные головы собак, обступивших с высунутыми языками своего обожаемого хозяина.

— По большому счету, Ваше Величество, какая разница, что явилось причиной победы над недугом Энн? — осторожно начала я. — Знаю только, что ее, умирающую, внесли в обитель, а из нее она, можно сказать, вышла на своих ногах. Кто может с уверенностью сказать, какая божественная воля действовала в этот раз? Верите ли вы, супруг мой, что реликвии являются средоточием духовных сил?

— А еще эти силы призывают себе в помощь демоны и ведьмы, — сердито заметил король.

Он не глядел на меня, а продолжал чесать за ушами собак и смотреть на дождь. Внезапно он неловко встал на ноги, морщась от боли. Потом он решительно направился к двери, но перед тем, как уйти, обернулся ко мне.

— В любом случае это не имеет значения, — бросил он. — Обитель продана сэру Генри Бедингфилду. Через несколько месяцев ее сотрут с лица земли.

— Нет, нельзя допустить этого! — Я вскочила на ноги, подбежала к мужу и опустилась перед ним на колени, сложив руки в мольбе. — Обитель — святое и особенное место. Сотни людей исцелились там. Я сама почувствовала божественное присутствие. Я своими глазами увидела, как Энн почти что вернулась с того света. Это было невероятно, похоже на… на воскресение из мертвых. Настоящее чудо! Зачем же уничтожать то место, где эти чудеса происходят?

Видимо, я зашла слишком далеко, потому что король яростно взревел:

— Ни слова больше! И не перечь мне, Джейн. Я совсем не расположен сейчас вести споры.

Он раздраженно огляделся по сторонам:

— Где моя трость?

Один из слуг бросился вон из комнаты.

— Вставай, — велел мне король.

Я поднялась с колен. Лицо у меня было мокрым от слез, сердце отчаянно билось. Я чувствовала, что мой чепец сбился и криво сидит на голове.

— Как же ты мне надоела со своим благочестием, молитвами, всякими там скамеечками, подушечками и аналоями! — воскликнул мой муж. Он даже плюнул в сердцах, и собаки в испуге шарахнулись в сторону. — Ты что, слепая? Провела при дворе столько лет и до сих пор пребываешь в счастливом неведении? Да ты хоть понимаешь, что на деньги, поступающие в мою казну от продажи этих домов порока, этих оплотов зла, где столетиями безнаказанно предавались всем возможным грехам, — на эти деньги я могу противостоять армиям императора, который спит и видит, чтобы завоевать нашу милую Англию! На что экипируются солдаты, на что строятся и поддерживаются укрепления и замки? Ты что, воображаешь, что золотые монеты падают к нам в руки, подобно манне небесной? Если уж тебе так хочется помолиться, Джейн, то становись на колени и хорошенько попроси Господа дать нам пушки, корабли и оружие, попроси денег, чтобы выучить ополченцев ратному искусству и заплатить лучшим наемникам с континента. Вот какое чудо нужно Англии! А монахи и монахини с их драгоценными реликвиями могут провалиться в преисподнюю — я и пальцем не пошевельну!

Слуга, запыхавшись, вбежал с золотой королевской тростью и с поклоном подал ее Генриху. Король грубо схватил ее и тяжелым шагом двинулся прямо на меня. Мне пришлось посторониться, и мой супруг проследовал мимо, ударяя тростью в пол с такой силой, словно под ногами у него лежало войско ненавистного императора.

— Черт бы побрал тех, кто сует свой нос не в свое дело! — пробормотал он, выходя из комнаты. А затем уже громко добавил: — Можешь забыть о коронации, Джейн. Не желаю даже слышать об этом!

Тишина той темной летней ночи в Коулхилле была нарушена скрипом колес повозки, заехавшей во двор поместья, где остановился королевский двор. Генрих разбудил меня, он выглядел обеспокоенным и подавленным. Мы услышали голоса стражников во дворе, подошли к окну и увидели, как зажглись факелы и забегали разбуженные слуги. Молодой месяц низко стоял на небе, и я поняла, что до рассвета остается еще несколько часов.