— Так-то оно так, но…

Я прервала брата на полуслове, ибо в голову мне внезапно пришла хорошая мысль.

— Нед, — начала я самым серьезным тоном, — если я приму предложение Генриха и стану королевой, то имя Сеймуров не должно быть запятнано даже намеком на скандал. Тебе нужно будет помириться со своей прежней семьей — с твоей бывшей женой Кэт и оставшимся сыном Генри.

Нед уставился на меня:

— Оставшимся? Что ты хочешь этим сказать? Как ты понимаешь, я не могу поклясться, что дети Кэтрин Филлол от меня…

— Они — дети Кэтрин Филлол-Сеймур, — поправила я его, а потом не пощадила: — Восемь лет назад оба мальчика заболели потницей, и выжил только Генри.

Я была поражена тем, как изменилось выражение лица моего брата. Никогда прежде я не видела его таким печальным, полным раскаяния. Потом он тихо сказал:

— Малютка Джон… он был моим любимцем…

Я молчала. Мне вспомнилось, как малыш умирал, окруженный детишками из приюта, и сердце мое сжалось от чувства невосполнимой потери.

— Мы с Уиллом были с ним до самого конца. Мы сделали все возможное, чтобы спасти обоих мальчиков, но выжил только Генри. Он вырос в прекрасного, достойного юношу, которым наша семья может гордиться. И он очень похож на тебя, Нед. Ты — его отец. Ты и никто другой. Если я соглашусь выйти замуж за короля, ты должен пообещать мне здесь и сейчас признать его и любить как своего сына.

И мой брат, всегда такой гордый и уверенный в себе, покорно кивнул:

— Обещаю тебе, Джейн, и благодарю за все, что ты сделала для моих сыновей!

И он обнял меня в одном из редких порывов братской любви.

Мне нужно было нанести еще один — последний — визит перед тем, как дать ответ королю. Именно поэтому я вновь отправилась в Кимболтон, хотя стоял страшный холод, а дорогу в замок заметала поземка.

Екатерина была очень слаба, но нашла в себе силы приветствовать меня с улыбкой. Ее доктор Мигель де ла Са был весьма вежлив, но предупредил, что его пациентка быстро утомляется и я не должна злоупотреблять ее терпением.

— Каталина, — обратилась я к бывшей своей повелительнице, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку, — я приехала, чтобы получить ваше благословение. Король сделал мне предложение, он хочет взять меня в жены.

Старая женщина едва заметно кивнула.

— Да, Джейн, я буду молиться за тебя. — Она замолчала, переводя дух. Каждое слово давалось ей с усилием. — Я буду молиться, чтобы ты родила королю сына, которого не смогла подарить ему я.

Она подозвала Марию де Салинас и прерывающимся голосом произнесла несколько слов по-испански. Мария подошла к аналою и сняла с него тяжелую вышитую подушку, а затем передала ее мне.

— Королева хочет, чтобы вы приняли от нее этот подарок. И помолились за ее бессмертную душу.

Я кивнула сквозь слезы и обернулась к кровати. Но вдовствующая принцесса уже заснула, и я так и не смогла с ней попрощаться.

— Джейн, дорогая, — говорил мне Генрих, когда мы стояли на палубе королевской барки под порывами холодного ветра и начавшимся дождем, спускаясь вниз по Темзе, — теперь, когда мы с тобой обо всем договорились, я хочу, чтобы ты пожила здесь.

Он указал на элегантное каменное здание, возвышавшееся слева от нас. Окружавшие его лужайки и сады спускались к самой реке.

— Этот дом построила моя мать, — продолжал Генрих, — но и дня в нем не прожила. Сюда селили гостей двора, особенно тех, кто прибывал из-за границы. Здесь обитал кардинал Кампеджио, когда приехал в Англию, чтобы председательствовать на суде об аннулировании моего брака. А сейчас, Джейн, я хочу показать тебе твое новое обиталище.

Барка причалила, и мы сошли с нее. Дом был ярко освещен, а навстречу нам вышли слуги, чтобы торжественно нас приветствовать. Они преклонили перед нами колени. Я знала, что должна теперь привыкать к таким знакам внимания, но все равно чувствовала себя странно. Получалось, что королевская избранница — весьма важная персона.

Дом был просторен, удобен и обставлен в моем вкусе. Генриху явно хотелось мне угодить.

— Пусть тебе тут живется хорошо и покойно, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты находилась здесь, подальше от двора, до тех пор, пока мы не поженимся.

Я не вернулась ко двору Анны после Рождества, когда приняла предложение короля, и оставалась в Вулфхолле. Но Генрих хотел, чтобы я была ближе к нему и он мог бы навещать меня тогда, когда пожелает. Дом на реке подходил для этого идеально: я могла наслаждаться покоем и уединением, а он — приезжать из Уайтхолла и возвращаться во дворец, ни привлекая излишнего внимания.

Вдовствующая принцесса мирно почила всего несколько дней назад, в самом начале нового года. Я попросила у короля позволения нанять некоторых ее бывших слуг, и он согласился. И начала я с того, что назначила Гриффита Ричардса своим церемониймейстером. За ним последовали садовники и прачки, кастелянши и музыканты, грумы и кондитеры.

Сделать предстояло немало, и дни мои были заполнены хлопотами. Конечно, я представляла себе, как устроен двор знатной дамы, но никогда раньше у меня не было своего дома с полным штатом придворных и слуг, для которых я была бы полновластной госпожой. В конце концов я доверила Гриффиту Ричардсу подобрать людей и наладить наш быт, и ни разу не раскаялась в своем решении.

Почти сразу же после смерти Екатерины на меня обрушился ворох писем от просителей всех мастей, ко мне зачастили соискатели моих милостей. Во все времена люди умели держать нос по ветру, а сейчас стало ясно, что после смерти вдовствующей принцессы король скоро избавится от Анны и возьмет в жены меня. Это был лишь вопрос времени. Таким образом, многие начали связывать со мной свои надежды и амбиции. Меня это не удивляло, но обременяло. И всеобщее внимание претило мне еще по одной причине — я не хотела быть на виду, ибо искренне горевала по Екатерине, которую любила всем сердцем. Выпавшая мне новая роль чем-то пугала меня.

И еще я страшилась того, что должно было наступить с неотвратимостью: падения и бесчестия Анны. Я не знала, как далеко собирался король зайти в этом деле, и не желала знать. Хлопоты по обустройству дома помогали мне отвлечься и не возвращаться мысленно по сто раз на дню к тем сплетням о положении дел при дворе, которые доходили до меня. Я пыталась отгородиться от мира и не слушать пересуды своих собственных слуг. Но каждый раз, когда по реке спускалась барка, которая доставляла нам запасы провизии, письмо или подарок от короля, она привозила ворох последних новостей. Я пыталась уходить в сад, чтобы не слышать их, но садовники громкими голосами переговаривались с лодочниками и с теми, кто добывал себе пропитание, роясь во время отлива в речной грязи в поисках ценностей, и разговоры эти неизменно сворачивали на обсуждение последних придворных новостей. Река во все времена была воистину потоком слухов и сплетен.

Так я узнала, что король, пребывая в Гринвиче, пустил своего коня во весь опор на арене для турниров, упал и ударился так сильно, что потерял сознание на несколько часов. Его советники опасались, что он может умереть, и пришли к соглашению, в случае смерти Генриха, поддержать Генри Фицроя, а не того ребенка, который может родиться у Анны.

Еще я узнала, что через несколько дней после чудесного исцеления короля у Анны начались преждевременные роды гораздо раньше срока и она потеряла ребенка. После этого при дворе уже в полный голос заговорили о том, что проклятье Кентской Монахини по-прежнему действует и Анна от него никогда не избавится.

Через несколько дней после того, как у Анны случился выкидыш, король приехал навестить меня. Он привез мне в подарок драгоценные каменья и золотые монеты, и чуть ли не целую барку шелка, бархата, кружев, золотого и серебряного шитья.

— Благодаренье Богу, вы оправились после падения, Ваше Величество, — сказала я королю после того, как он, не переставая радостно улыбаться, обнял и поцеловал меня. — Ваше выздоровление — высшая награда для ваших подданных.