— Расскажи мне о жене лорда Роберта, — попросила я, возвращая камеристку к той теме, которая меня интересовала. — Она красива? Она богата? Есть у нее любовники?

Мистрис Клинкерт понизила голос до шепота:

— Ее зовут Эми Дадли, в девичестве Эми Робсарт. Она — наследница значительного состояния. У ее отца есть земли и деньги, и лорду Роберту такая невеста была как подарок. Он просто обязан был на ней жениться ради своей семьи! Вы ведь знаете — на них свалилось ужасное несчастье, бесчестье, казни[113]. Лорд Роберт был брошен в тюрьму и вышел из нее без гроша за душой. А денежки лорд Роберт ох как любит! Он обожает их тратить, и тратит широко. А когда деньги кончаются, он берет их в долг.

— Она красива?

— Нет, я бы так не сказала. Лицо у нее самое обычное, а одно плечо выше другого. Талия у нее не такая тонкая и грудь не такая высокая, как у нашей королевы. Но Эми всегда знала себе цену: должна сказать, что лорд Роберт был не единственным, кто к ней сватался. Эми не появляется при дворе, а королева ее не приглашает. А есть ли у супруги лорда Роберта любовники, про то мне неведомо. А ежели б они у нее и были, то никому до этого и дела нет.

В ту пору мне казалось, что лорд Роберт вездесущ. Вот он, выполняя свои обязанности Главного конюшего, скачет бок о бок с королевой на охоте, вот он ведет кавалеров и дам в танце в покоях Елизаветы, вот он устраивает святочное веселье в Рождество, вот он развлекает всех нас на пирах шутками и более серьезными историями из своего боевого прошлого. (Говорили, он воевал бок о бок с испанцами короля Филиппа в битве при Сен-Кантене[114], и сражался мужественно.)

Именно лорд Роберт, разодетый в бархатный камзол, с золотой цепью на груди, сопровождал во главе отряда йоменов[115] королеву, когда ее принимал лорд-мэр Лондона. Богатые приемы лорда Роберта в его огромном доме Лестер-Хаусе на Стрэнде были у всех на устах. И еще он развлекал королеву в своих загородных поместьях, и я никогда не слышала, чтобы его жена присутствовала при этом.

Когда Елизавета обронила, что хорошо бы всем мужчинам при дворе перекрасить свои бороды в цвет ее волос, лорд Роберт первым показал свою курчавую бороду, выкрашенную в новый цвет. Когда королева заметила, что обожает запах мускуса, он заказал надушить мускусом все свои перчатки (и, по слухам, гульфик на своих узких штанах). Он пространно и со знанием дела рассуждал о многих вещах — от экспедиций в Новый Свет до цен на пироги с голубями или последних донесений послов королевы в Шотландии и Франции. Многие мужчины любят поговорить, но их рассказы нагоняют на всех тоску, истории же лорда Роберта всегда были занимательны и рассказаны к месту.

Я не могла слушать никого другого, смотреть ни на кого другого, кроме как на лорда Роберта. А потом я совершенно случайно узнала, что королева в этом мало чем отличается от меня.

Как-то ранним вечером, когда Елизавета и большинство фрейлин отдыхали на террасе, лениво наблюдая за игрой в крокет[116], королева велела мне принести из ее опочивальни забытую ею на кровати шаль. Войдя в спальню, я без труда нашла искомое, а затем мой любопытный взгляд упал на одну из ее книг, лежавшую открытой у королевского ложа. На широких полях книги наша повелительница что-то записала своим крупным характерным почерком. Перо, чернильница и другие письменные принадлежности были торопливо отставлены в сторону, словно ее внезапно прервали. Видимо, королева хотела закрыть книгу, когда ее отвлекли, или намеренно оставила ее открытой, чтобы чернила высохли.

Я хорошо знала ее крупный, округлый почерк, который было так легко читать.

Искушение было слишком велико, и я не смогла ему противиться. Я прочла написанное:

Тут запись обрывалась. Что значили эти слова? Даже для меня, пробывшей при дворе всего несколько месяцев, их смысл был очевиден.

Я осторожно потрогала пальцем страницу — чернила высохли.

Внезапно я услышала шаги в коридоре — и тут же принялась открывать дверцы шкафов, как будто бы что-то ищу. Человек, кто бы он ни был, прошел мимо.

Я вернулась к постели королевы и вновь склонилась над открытой книгой. Я пролистала назад несколько страниц назад и увидела еще много записей тем же почерком. В глаза мне бросилось четверостишие:

Лорд Роберт и королева, королева и лорд Роберт. Значит, я права, она его любит. А он? Ну, он, во всяком случае, «хочет вновь стать свободным»…

Знала ли мистрис Клинкерт об этой книге? Или я случайно натолкнулась на нечто столь личное, столь дорогое сердцу королевы, что о нем не знала даже ее верная наперсница? На великую тайну, которую никто, кроме самой Елизаветы, а теперь и меня — ее фрейлины и родственницы, — не должен был знать?

Я схватила шаль и поспешила к двери, чтобы вернуться к королеве, ее придворным дамам и остальным фрейлинам. Но у дверей опочивальни я остановилась, развернулась, подошла к столику у постели и осторожно закрыла книгу, не передвинув ни на дюйм письменные принадлежности. Пусть ничей любопытный взгляд не коснется этих тайных страниц…

Про своего будущего жениха я сразу поняла — умом он не блещет. Это было очевидно уже при первой нашей встрече. Отец познакомил меня с ним на второй год моего пребывания при дворе. Да, молодой человек выглядел достаточно мужественно и мог бы даже считаться красавцем, если бы не редеющие на лбу темные волосы и тусклые глаза, лишенные всякого блеска. В них не загоралась даже искорка духовной жизни, поскольку их обладателя не интересовали ни идеи, ни проявления чувств, а лишь окружающие его простые вещи — грубые предметы материального мира. То, что можно переставлять с места на место, полировать до блеска, хранить в сундуках, либо чему можно придавать желаемую форму несколькими крепкими ударами.

«Я стану таким предметом, буду его очередной вещью», — пронеслось у меня в голове. Во мне он видит только мою плоть — молодое, но уже созревшее женское тело, — которым ему позволено будет наслаждаться в браке. Жена нужна такому человеку для того, чтобы рожать ему сыновей, украшать собой его приемы и вести его хозяйство. Ждать его у очага, когда он будет отъезжать по делу королевы, и радостно приветствовать его, когда он будет возвращаться.

Все это я увидела в его тусклых темно-карих глазах. А вот в живых, сияющих глазах моего отца читалось удовлетворение, ибо этот молодой человек по имени Уолтер Деверё казался моему родителю идеальной партией для меня. Еще отец радовался тому, что вроде бы подыскал мужа и для Сесилии. У Уолтера был троюродный брат, вдовец сэр Роджер Уилбрэм. Ему нужна была супруга, которая заботилась бы о его детях и о нем самом, когда он состарится. Сэр Роджер был уже немолод, и Сесилия, если у них все сладится, стала бы его третьей женой. Как я поняла из разговоров, будущий муж был готов заботиться о моей сестре, особенно если отец сможет, используя свое влияние, добиться назначения сэра Роджера мировым судьей, чтобы тот получал весь доход, сопутствующий этой важной должности.

Посему, когда я вошла в зал в тот памятный день, отец радостно потирал руки, не в силах скрыть своего удовлетворения. Помню, я взглянула на молодого человека, стоявшего рядом с ним, с интересом: так вот он какой, Уолтер Деверё! А потом я увидела его глаза и сказала себе: «Боже мой, только не он…»