Дмитрий крепко прижал Настю к себе, обвил ее хрупкое тело руками, а ноги оплел ногами, и девушке стало так спокойно, словно она спряталась в надежное и уютное убежище.

— Бедная маленькая девочка, — говорил Дмитрий, гладя Настю по коротким волосам, — она совсем запуталась, она замучилась, влипла в дурацкую историю. Ей, наверное, уже давно хочется домой, к маме и папе, а она продолжает тратить молодость на старого и мрачного неврастеника. Она была когда-то такой романтичной натурой, ей нравились медленные песни и далекие путешествия. А теперь бедная девочка поняла, что все это самая настоящая липа. — Дмитрий помолчал. — Впрочем, как и вся наша жизнь. Черт возьми! — вдруг воскликнул он. — Когда наконец у тебя отрастут волосы? — он посмотрел на девичью головку, приникшую к его плечу. Настя спала.

Она спала очень крепко и изредка еле слышно всхлипывала во сне. А вот к Дмитрию сон идти отказывался. Дмитрий лежал и чувствовал, как желание постепенно разгорается в нем. Ведь он так давно не был близок с Настей, и виной тому была его проклятая болезнь. А сейчас он впервые чувствовал себя абсолютно здоровым, полным молодых и яростных сил. И теперь, как знак окончательного выздоровления и возврата к полноценной жизни, ему нужен был хороший и полноценный секс. Потому что те жалкие телодвижения, на которые он был способен во время болезни, назвать сексом можно было лишь с горькой иронией.

Настя так тесно прижималась к нему, что Дмитрий распалялся все сильнее и сильнее. Ему мучительно, до боли в висках хотелось овладеть девушкой немедленно, проникнуть в ее горячее лоно, впиться ртом в маленькие твердые соски. Некоторое время Дмитрий боролся с собой. Ему было жалко Настю, она выглядела сегодня такой усталой и измученной. А потом он решил, что не произойдет ничего страшного, если он просто легонько погладит ее.

Дмитрий осторожно высвободил одну руку и забрался к Насте под коротенькую футболку. Он порадовался тому, что Настя с презрением относилась к ночным рубашкам и спала всегда в футболке и трусиках. Впрочем, если бы на ней не было ничего, Дмитрий только бы порадовался.

Дмитрий почувствовал, что Настя похудела, и это распалило его еще больше. Нежное тело, тонкая прозрачная кожа, хрупкие косточки. Дмитрий ощущал себя дикарем, к хижине которого океан выбросил нежную беззащитную девушку.

Ладонь Дмитрия легла на Настин впалый живот, потом забралась под трусики, и Дмитрий погрузил пальцы в курчавую шерстку. Нет, он так больше не может. Он накрыл ладонью ее левую грудь, почувствовал удары сердца, которое билось раза в два, наверное, медленнее, чем его бедное, готовое выскочить из груди.

Тяжело дыша, Дмитрий теснее прижался к Насте и потерся о ее бедро своим восставшим членом. Это было все равно что поманить голодного зверя куском мяса. И тогда Дмитрий понял, что он во что бы то ни стало должен взять Настю. А сонная она возбуждала его еще сильнее, поэтому он постарается действовать как можно тише, до тех пор, пока это вообще возможно.

Дмитрий высвободился из Настиных объятий и осторожно снял с девушки трусики.

«Как можно так крепко спать? — поразился он. — Ведь так ее может во сне изнасиловать любой! Или она притворяется? Да нет, дыхание по-прежнему ровное. А какая разница, все равно скоро проснется».

Дмитрий опустил лицо, приник губами к Настиному лону и лизнул нежную влажную щель. Его ноздри широко раздувались, дыхание с хрипом вырывалось изо рта. От природы смуглый, черноволосый, с горящими глазами, он действительно сейчас больше был похож на представителя дикого племени, чем на жителя европейского города.

Дмитрий не мог больше тянуть. Он чувствовал, что еще немного, и он взорвется от желания, как бомба. Он застонал и перешел в наступление.

Настя проснулась от ощущения, что ее душат, какая-то тяжесть сдавила ей грудь, легким не хватало воздуха. Сначала она решила, что ей просто приснился один из липких ночных кошмаров и стоит ей стряхнуть с себя его клочья, как все пройдет. Настя с трудом разлепила веки и вздрогнула от ужаса. Ей показалось, что что-то огромное, черное навалилось на нее и с жуткими звуками хочет не то сожрать, не то задушить ее.

Настя судорожно задергалась, пытаясь высвободиться, но все ее попытки были тщетны. А потом она проснулась окончательно и поняла, что происходит на самом деле.

— Митя, ты что, с ума сошел? — пискнула Настя, как затравленный зверек. — Пусти, ты слышишь, пусти меня.

Но он не хотел ее слушать и впился Насте в рот своими большими губами. Настя чувствовала, как его язык сходил с ума там внутри, дергался и метался, словно больной пляской святого Витта.

«Да он взбесился, — думала Настя, — он как будто хочет сожрать меня всю без остатка. Ой, что это? Похоже, травник превратил этого ненормального в настоящего полового гиганта».

У Насти были все основания считать именно так. Она чувствовала, как огромная, неестественно твердая восставшая плоть Дмитрия рвется в нее. Насте сначала стало обидно за такое бесцеремонное вторжение, потом она пришла в ярость. Да как он смеет набрасываться на нее спящую, вероломно, без предупреждения, даже не приласкав перед этим. Ведь он не сделал ничего, чтобы Настя тоже возжелала этой близости.

В ярости Настя стиснула зубы и попыталась свести ноги вместе. Но все было бесполезно. Дмитрий с неумолимой силой рвался в нее. И вот уже Настя почувствовала, как нечто могучее и горячее проникло в ее лоно и с бешеной скоростью задвигалось там. Она и рада была бы игнорировать эти движения, но их яростный ритм захватил ее. А тут еще быстрые пальцы Дмитрия раздвинули ей ягодицы и играли, и терзали, и ласкали ее там. Очень скоро Настя стонала почти так же громко, как и ее неистовый любовник, ее зубы впивались ему в плечо, а ногти царапали спину, но он не чувствовал ничего, кроме яростного наслаждения.

— А все-таки меня изнасиловали этой ночью, — забывшись, со смехом произнесла Настя, когда все кончилось.

Спохватившись, она испуганно посмотрела на Дмитрия. Он спал.

— Я оценил твои старания, — Сережа первым подошел к Насте на одной из репетиций, — все это время ты героически игнорировала мое существование. Твоя холодность так испугала меня, что я все никак не решался извиниться. Но лучше поздно, чем никогда. Настя, извини меня, пожалуйста! — с пафосом произнес он.

— Ты больше так не будешь? — мрачно спросила Настя.

— Не уверен, — честно ответил Сережа, — но постараюсь. Слушай, мне действительно стыдно. Я едва не лишил тебя свободы выбора, а этого нельзя делать ни в коем случае. Но я думаю, тебе не нужно меня избегать. Это просто глупо. Ты прикинь, — он понизил голос, — в этом ансамбле мы с тобой единственные нормальные люди, остальные — отпетые психи. Нам надо держаться друг друга. Кстати, по слухам, мы в конце сентября едем в средиземноморский круиз.

— Да? — обрадовалась Настя. — А Белов ничего еще не говорил.

— И не скажет, будет делать из этого секрет чуть ли не до самого отплытия. Но у меня одна знакомая работает в турфирме, которая организует круизы. Она мне рассказала, что Белов уже вовсю суетится.

— Здорово!

— Может быть, и здорово, а может быть, и нет, — скептически произнес Сережа, — представь, что мы на этом пароходе будем как пауки в банке. В ансамбле все и так постоянно ругаются между собой, а если еще и ты со мной разговаривать не будешь! Сжалься надо мной! К тому же с кем нам общаться, как не друг с другом.

— Это твои проблемы, — с вызовом ответила Настя, — я буду общаться со своим Митей, он уже почти поправился.

— Ну что ж, — произнес Сережа, — значит, посмотрим на Митю.

— Ну ладно, — Настя неожиданно улыбнулась, — мне надоело на тебя дуться. Предлагаю заключить если не мир, то хотя бы перемирие. В конце концов, в твоем поведении тогда было гораздо больше логики, чем в моем.

— Вот именно, — многозначительно сказал Сережа, — внимание, — он вдруг заговорил театральным шепотом, — к нам приближается начальство.