— Настя, — окликнул он ее, когда она выходила из репетиционного зала, — давай дружить.

Это по-детски бесцеремонное заявление ужасно рассмешило Настю. Она подошла к Сереже. Настя едва доставала макушкой ему до плеча.

— Ты веришь в дружбу мальчика и девочки? — все в том же духе продолжал Сережа, не сводя с Насти взгляда очень прозрачных светло-серых глаз.

— Хотелось бы, — ответила Настя.

— Можно попробовать. Вдруг получится. Мы с тобой здесь новенькие, нас так легко обидеть, — казалось, что Сережа говорит совершенно серьезно. Даже глаза его оставались все такими же неподвижными и непроницаемыми, — поэтому мы должны держаться вместе, спина к спине. Как герои Джека Лондона. Ты любишь приключенческие романы?

— Люблю, — ответила Настя, — и вестерны.

— Я тоже. Как хорошо, что два старых ковбоя наконец нашли друг друга в этой выжженной прерии. Я думаю, нам надо отпраздновать нашу встречу.

— Прямо сейчас? — неуверенно спросила Настя. Она бы с радостью приняла предложение Сережи, но ведь дома ее ждал больной и беспомощный Митя. Она обещала ему прийти сразу после репетиции и рассказать, как все прошло.

— Ну мы не будем наливаться текилой, — уговаривал ее Сережа, — для первого раза сойдет и кофе.

— Пойдем, только ненадолго, — наконец согласилась Настя.

Кафе, куда Сережа привел Настю, называлось «Сундук». В оправдание этого названия небольшое уютное помещение было набито всевозможными вещами, которые обычно хранятся в старых сундуках. На специальных полках были расставлены: старинная швейная машинка, ее ровесница печатная машинка и какой-то совершенно допотопный и неведомый Насте прибор, который, как объяснил Сережа, оказался арифмометром.

Забавной особенностью этого заведения было и то, что все надписи на ценниках были сделаны с какими-то невообразимыми ошибками, вероятно, изображающими акцент южанина. Так, перед вазочкой с персиковым компотом стояла бумажка, сообщающая, что это «пэрсик, очень нэжный», все остальное было в таком же духе. Бармен вполне соответствовал духу своего рабочего места. Когда Настя заказала капуччино, он налил в чашку самый обычный кофе, достал аэрозоль со сливками, пшикнул из него в чашку и с достоинством заявил:

— Вот вам и капуччино.

Все это до крайности развеселило Настю. Она сидела за столиком напротив Сережи, помешивая ложечкой пресловутый капуччино и все никак не могла успокоиться. И тут Сережа раздвинул губы в такой широкой и глупой улыбке, что Настя расхохоталась пуще прежнего.

— Ты нарочно, что ли? — чуть отдышавшись, спросила она.

— Какая веселая девушка, — задумчиво проговорил Сережа и наконец улыбнулся по-настоящему. Его улыбка оказалась мягкой и немного грустной. Увидев ее, Настя искренне обрадовалась.

— Ну слава Богу, — сказала она, — а я уже начала думать, что ты вообще не умеешь улыбаться.

— Настоящие ковбои не улыбаются, — ответил Сережа и улыбнулся, — путем многолетних тренировок я приобрел умение всегда оставаться серьезным. А если честно, — добавил он уже совсем другим тоном, — я правда долго тренировался, чтобы не улыбаться. Я ведь собирался быть клоуном.

— Клоуном? — восторженно выдохнула Настя. Ведь ее первой детской любовью был клоун из старого черно-белого фильма.

— Ну да, клоуном Я сначала учился в эстрадно-цирковом училище. Так вот, если ты не знаешь, клоуны бывают рыжие и белые. Рыжие веселые, а белые грустные, их все обижают. Я решил стать белым и вообще никогда не улыбаться и не смеяться на сцене. А я по натуре всегда был очень смешливым, вроде тебя. Знаешь, каких мук мне стоило научиться сохранять свое лицо неподвижным. Мои однокурсники даже пари заключали, удастся меня развеселить или нет. Зато теперь я не засмеюсь даже под пыткой, — довольно произнес Сережа, — мне это дает явные преимущества. Например, я могу кого угодно поставить в дурацкое положение. Представь, человек рассказывает мне один анекдот, потом другой, а мое лицо все каменеет, каменеет, правда, класс?

Настя пожала плечами. Никакого преимущества в этом умении она пока не видела.

— А как ты начал петь? — спросила она.

— Как и большинство из нас, случайно, — ответил Сережа, — пел в училище на каком-то капустнике, меня услышал наш аккомпаниатор и сказал, что у меня классный тенор. Я сперва очень удивился, а потом задумался. И в итоге переквалифицировался из клоунов в певцы. И теперь я такой, — закончил он с легким поклоном.

— Но ведь ты же хотел стать клоуном? — Насте было немного обидно, что Сережа так легко расстался с мечтой.

— Мой расчет оказался верным. Ты прикинь, в каждом городе один, ну от силы два цирка. В цирке могут работать максимум четыре клоуна. Сейчас, сама знаешь, какие времена. У театральных и цирковых артистов зарплата максимум триста тысяч. Приработка никакого. А у меня молодой, растущий организм, моим телу и душе нужна самая хорошая и свежая пища. Короче, клоун во мне умер, не успев родиться. На его торжественных похоронах было пролито немало горьких слез.

В то же время, — продолжал Сережа, — в каждом городе куча ресторанов и еще больше богатых людей, которые любят, чтобы за едой их слух услаждали музыкой и пением. Так что вывод напрашивается сам собой. Надо стать услужливым и скромным певцом без всяких лишних амбиций.

— И это все? — недоверчиво спросила Настя.

— Конечно, нет. Как и все, я пошел в «Цыганский двор» ради заработка. На самом деле я пою еще и в джазовом коллективе. Как-нибудь я свожу тебя послушать. Но джазом сейчас много не заработаешь. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. А музыку заказывают все больше парни с золотыми цепями, которым джаз кажется бессмысленным набором звуков. В общем, — закончил Сергей, — у меня далеко идущие планы. Ансамбль «Цыганский двор» лишь один из этапов великого пути. А ты? — он пристально взглянул на Настю. — Что ты думаешь о своем будущем? Если ты хочешь знать, твой голос заслуживает лучшего применения. Не собираешься же ты всю жизнь петь в цыганском ансамбле?

— Не знаю, — пожала плечами Настя, разговор начинал принимать слишком серьезный оборот. К этому она была не готова. — Там видно будет, ведь я только начинаю. Пока мне все это нравится. Слушай, мне пора, — спохватилась девушка, — увидимся завтра на репетиции.

— Отлично, — сказал Сергей, — буду с нетерпением ждать завтрашнего дня.

Настя рассталась с Сережей около метро. Всю дорогу она вспоминала его неподвижные прозрачные глаза. Сама не зная почему, Настя не стала рассказывать Мите о том, что больше часа провела в кафе с певцом, взятым на его место.

— Смотри-ка, сегодня нам везет, — протянула Маша, — персональная женская гримерная. Не иначе это в честь твоего первого выступления. Ну что, сама нарисуешь себе лицо или помочь тебе на первый раз?

Настин дебют должен был состояться в недавно открывшемся шикарном ресторане «Матадор». Здесь подавали блюда латиноамериканской кухни, официанты носили коротенькие, расшитые серебряным шнуром болеро, а поскольку латиноамериканских ансамблей в городе не было, то устроители решили, что их вполне заменит цыганский.

В «Матадоре» все было поставлено на широкую ногу. Артистов даже накормили перед выступлением, а это случалось крайне редко.

Настя сидела в гримерной перед широким зеркалом, обрамленным с двух сторон светильниками. Маша выложила на столик перед ней целый арсенал средств декоративной косметики.

— Мы не пользуемся театральным гримом, — объяснила она, — его очень трудно смывать, да и кожа от него портится. Надо просто чересчур ярко накраситься, посильнее подвести глаза, наложить румяна. В общем, дерзай.

Первым делом Настя надела свой роскошный черный парик. Он вдохновлял ее на дальнейшие эксперименты с внешностью. А потом Настя принялась разрисовывать себе лицо. Посторонняя помощь ей не понадобилась. Она со всем отлично справилась сама. Она нарисовала себе черные брови вразлет, густо подвела глаза, удлинив их к вискам. Махровая тушь сделала ее ресницы неестественно густыми и пушистыми. На щеках расцвели алые розы. Настя обвела губы темно-красным карандашом, а потом прошлась по ним кисточкой жидкой помады. Настя закончила гримироваться и взглянула на незнакомку в зеркале. Роковая красавица весело подмигнула ей.