Послышались тяжелые шаги шкипера. Луна оставалась у него за спиной, и его тень тянулась перед ним.
– Эй, команда! – весело позвал их Стах. – Давай на корабль! Быстрей пар разводи, выходим!
Юнга и моторист распрощались с Людой и договорились в следующий раз вместе проведать Найдену.
Девушка вернулась домой. В большой комнате отец сидел за столом, склонившись над широким блокнотом. Керосиновая лампа освещала хлеб на столе перед ним, порезанную кусочками кефаль и высокий кувшин с кислым молоком. Он, по всей видимости, к ужину еще даже не притрагивался, полностью сосредоточившись над какими-то вычислениями. Между пальцами у него дымилась сигарета. Дочь деловито подошла к профессору, выхватила эту сигарету и выбросила в открытое окно. Отец вздрогнул, сердито на нее посмотрел и очень спокойно сказал:
– Прости, но будь осторожнее. Здесь сигарета может стать причиной пожара.
Люда подошла к окну, посмотрела, куда упала сигарета, и ответила:
– Нет, пожара не будет, но где же твое обещание, данное доктору, что ты не будешь курить целый месяц? А еще ты обещал ложиться на Лебедином острове не позже двенадцати.
– Сейчас без пяти двенадцать, – отозвался профессор, – а главное, я только что окончательно упростил свою формулу. Она стала кристально ясной, как прозрачная вода.
XI. Девочка со свечкой
В тот же вечер в доме инспектора, где-то около полуночи, при свете большой керосиновой лампы инспектор Ковальчук и его гость пили чай. Найдена сидела в углу и клевала носом. Она постелила фотографу на кровати, а теперь наливала чай и подавала на стол еду, когда ей приказывали. Ковальчук рассказывал о рыбацких делах, жаловался на скучную и однообразную жизнь на острове. Анч, дымя сигаретой, спокойно, но не очень внимательно слушал. Время от времени он косился на девочку, словно ждал, когда же она уберется прочь. Наконец спросил:
– А почему девочка не идет спать? Она же вот-вот захрапит.
– Ага… – Ковальчук перевел взгляд на свою воспитанницу. – А и правда… Найдена, иди спать.
Девочка вышла в маленькую каморку за стеной, где стоял короткий топчан, на котором она спала. В каморке не было окон, и девочка зажгла свечку. Она постелила рваную тряпку, бросила подушку, набитую морской травой, и начала раздеваться. Но когда она укрылась другой тряпкой и уже хотела погасить свечу, разговор, долетавший сквозь дощатую стену, привлек ее внимание. На лице, освещенном свечой, появилась настороженность. Девочка повернула голову и почти прижалась одним ухом к стене. Дрожащий огонек свечи заставлял тени танцевать на стене и отражался в глазах Найдены. Она хорошо слышала беседу в соседней комнате.
– Я ничего подобного… не знаю, – хрипел голос Ковальчука.
– Возможно, – слышался второй, ироничный голос, – возможно, это ошибка, но, – голос приобрел твердость металла, – возможно, вы узнаете человека на этой фотографии?
На полминуты зависла тишина.
– Фотография эта, – продолжал Анч, – сделана в 1918 году, смотрите, вот.
Найдена услышала, как кто-то вскочил на ноги, уронив стул.
– Успокойтесь, господин хороший! – приказом прозвучал тот же металлический голос, который, как Найдена уже знала, принадлежал Анчу.
– Отдайте, – шипел Ковальчук, – отдайте!
– Во-первых, я физически сильнее вас, во-вторых, это не единственный экземпляр. Успокойтесь… Вы слишком нервничаете. Запомните, во всех жизненных обстоятельствах нужно быть спокойным, и тогда из любого положения можно найти выход.
Было слышно, как инспектор садится на стул. Снова молчание. Так прошло минуты полторы. Найдена слышала стук своего сердца и едва различимое потрескивание свечи.
– Отдайте, я требую! – воскликнул Ковальчук.
– Тише. Может проснуться ваша придурочная. Она решит, что я вас режу.
– Да вы и режете, без ножа режете, – плаксивым голосом ответил Ковальчук.
Свеча разгорелась, фитиль вытянулся, воск тяжелыми каплями катился с нее и застывал на пальцах. Но Найдена не замечала этого. Она слушала. И внезапно Анч спросил:
– Послушайте, ваша дефективная вправду спит?
Скрипнул стул, и послышались шаги. Найдена отскочила от стены, дунула на свечку и пальцами сжала фитиль. Свет погас, и все растворилось в темноте.
Ковальчук открыл дверь в каморку, зажег спичку, посмотрел на девочку, которая свернулась калачиком, и вернулся назад к Анчу.
– Пока что, – говорил фотограф, – я могу выдать вам три тысячи рублей.
– Вы обещаете мне обеспечение за границей?
– Безусловно. Но это, как и мой аванс, нужно отработать.
– То есть?..
– О, дело не слишком сложное. В Соколином выселке сейчас находится профессор Ананьев. Об этом я узнал от вас два часа тому назад.
Слова «профессор Ананьев» показались Найдене знакомыми. Ага, это фамилия той девушки, которая приходила днем.
– Вас интересует этот профессор? – спросил Ковальчук.
– Да. Нам нужно знать каждый его шаг. Он разыскал здесь торианитовый песок. Поэтому я задержусь на некоторое время, в течение которого вы будете выполнять обязанности моего помощника.
– Ну, а потом?
– Когда мы выполним наше задание, – слова Анча звучали многозначительно, – мы вместе покинем остров. Перебраться через границу не так сложно, как вы думаете.
– Да… да… И все же… мне не совсем понятно это задание…
– Ой, какой вы недотепа… Торианитового промысла на острове быть не должно. Вот и все! – выразительно закончил Анч.
– А профессор Ананьев?
– У него больное сердце… Врачи опасаются, что он долго не проживет. Понимаете?
– Да… Та-а-ак… А если я не согласен?
– Можете заявить на меня, но не надейтесь, что вам простят 1918 год. У нас материалов более чем достаточно… Во-вторых, можете быть уверены, что у нас длинные руки. В-третьих, если вы еще раз обдумаете ситуацию, в которой оказались, то согласитесь, что этот выход из вашего положения – наилучший. Вы удовлетворите свою скрытую ненависть и получите немалую награду… А пока что мы будем ложиться спать. Доброй ночи!
Найдена слышала, как кто-то вышел во двор, и все стихло. Она лежала с открытыми глазами и не могла заснуть. Девочка надеялась услышать еще что-нибудь. Но в комнате было тихо.
Анч выкурил перед сном сигарету и смотрел в окно на залитый лунным светом двор, по которому задумчиво прохаживался, от калитки до огорода и обратно, Яков Ковальчук. Анч так и оставил его ходить и думать, а сам спокойно устроился на кровати инспектора.
Найдена заснуть не могла. Очень редко бывало так, чтобы она не засыпала сразу. Девочка мало что поняла из услышанного. Но ей было ясно, что человек, который к ним приехал, подговаривал Якова Степановича на что-то плохое. Зная инспектора, она почти не сомневалась, что он за это плохое возьмется. Они что-то задумали против отца той девушки.
Найдена очень редко появлялась в Соколином. Она не любила выселок. Хулиганы-мальчишки кричали «дефективная» и сбегались смотреть на нее, как на странного зверя. Тетки жалостливо качали вслед головой, а взрослые рыбаки почти не обращали на нее внимания.
О профессоре Ананьеве и его дочке она узнала только вчера. Девушка в сандалиях произвела на нее огромное впечатление тем, что пришла выразить благодарность. Найдена почти не помнила, чтобы кто-нибудь когда-нибудь ее благодарил. Разве что какой-то рыбак механически говорил «спасибо» за кружку воды. Теперь она во второй раз услышала про Ананьева. Странное у него имя – «профессор». Нет, ну всякие имена бывают. Девочка снова и снова продумывала подслушанный разговор. Она не любила Якова Степановича. Более того, она его боялась и ненавидела, хоть и привыкла беспрекословно ему подчиняться. Единственным человеком, которого Найдена вспоминала с теплотой и слезами на глазах, была покойная супруга Ковальчука. Но после ее смерти девочка осталась под присмотром инспектора и больше не видела доброго отношения.
Был еще один человек, к имени которого она относилась почти с благоговением, но видела она этого человека очень редко, а говорить с ним и вовсе никогда не говорила. Это был Левко Ступак. Когда-то какой-то рыбак шутливо сказал при ней другому, что она Левкова крестница, а потом пояснил, что ее когда-то спасли благодаря Левку. Она спросила потом об этом у Ковальчука. Тот рассердился, накричал на нее и сказал, что спас ее он, а не Левко, который тогда был еще сопляком. Найдена не верила инспектору, поэтому спросила как-то об этом у какой-то тетки, и та подтвердила слова рыбака.