– Здорово они тебя! – сказал старший лейтенант, сочувственно глядя на связанные ноги юноши.

Едва освободившись от пут, парень сразу склонился над трупом, расстегнул на нем куртку и из-за пазухи достал пачку бумаг. Документы, которые пират хотел уничтожить навсегда, не успели даже промокнуть. Старший лейтенант восхищенно смотрел на юнгу, догадавшись, почему тот бросался в воду и для чего выволок оттуда мертвеца. Со шхуны за поведением юнги следил Анч, и, казалось, еще никогда шпион не испытывал такой бессильной злости.

С палубы «Каймана» тоже наблюдали за событиями на шхуне и за шлюпкой. Пароход медленно отходил. Внезапно Марко вскочил из шлюпки на борт «Колумба» и, поднявшись, чтобы его лучше видели, растопырил пальцы и показал длинный нос в направлении парохода. На корме «Каймана» юнга узнал бывшего подозрительного знакомого – «одноглазого», с которым колумбовцы встречались в столовой «Кавказ». Пароход удалялся. «Старший помощник капитана» старался не смотреть на Марка. В последний раз он видел только Анча, которого ожидала незавидная судьба, и, возможно, с ужасом думал, что и ему самому неизбежно придется оказаться в таком же положении.

На шхуне краснофлотцы помогали прийти в себя Левку, и он сидел на лавочке, терпеливо дожидаясь, пока ему закончат бинтовать голову.

– Как вы нас разыскали? – спрашивал он. – А главное, откуда узнали, что «Колумб» захвачен?

– Девочка сообщила об этом, а потом самолет нашел.

– Какая девочка?

– Да та, что с вами на шхуне была. Как ее… Осторожно, что это с вами? Спокойно, спокойно, я же перевязываю!..

– Яся! Яся! Да? – вскочил со своего места Левко.

– Кажется, Яся, только не дергайтесь, пока перевязываю.

Эсминец уже остановился, чтобы сделать поворот, и медленным ходом возвращался к шхуне. Тем временем на «Колумбе» краснофлотцы пробовали открыть дверь в рубку, где должны были находиться мертвый Андрей и тяжелораненый шкипер.

Почти одновременно с этим над «Колумбом» стих гул самолета, и «Разведчик рыбы» совершил посадку, несясь по волнам к шхуне и пытаясь опередить эсминец. Бариль и Петимко выкрикивали из самолета приветствия колумбовцам. Юнга отвечал летчикам и краснофлотцам, что рулевой Андрей, как ему кажется, жив.

На дверь рубки обрушились громкие удары вместо предыдущих, тихих и осторожных. Но она оставалось запертой. Стучали в иллюминатор, звали, но ответа никакого не дождались. К шхуне уже подошел эсминец и стал борт к борту. Послышались радостные крики. Мать звала Марка. Дед Махтей с сияющими глазами поднялся на командирский мостик. Семен Иванович обнял его и сказал:

– Не за что, не за что… Кого мы должны благодарить, так это старшего механика, – и велел подвести старого моряка к Абдулаеву.

Старший механик убедил деда, что нужно благодарить штурмана, потому что, если бы он не сделал вычислений, то эсминец не пошел бы таким ходом. Штурман послал деда к комиссару, уверяя, что все зависело от того. Комиссар же доказывал, что все зависело от всех бойцов корабля и от самого деда Махтея, который первым сообщил о «Колумбе». Дед Махтей пришел в замешательство и, наконец, догадался, что должен поблагодарить Ясю. И он пошел ее искать.

Но Яси на эсминце уже не было. Она спрыгнула на палубу шхуны и бросилась к Левку, чтобы узнать, живой ли он, тяжело ли ранен. Левко схватил ее и поднял высоко в воздух. Он не верил своим глазам. Ведь знал наверняка, что девочка пошла ко дну, застреленная пиратами. Но вот она перед ним, в его руках, и, главное, ни кто-то другой, а именно она сообщила о захвате «Колумба».

Анча уже перевели на корабль под стражу, и он волчьим взглядом наблюдал за этой радостью.

Оставалось открыть рубку и узнать о судьбе шкипера и рулевого.

– Тут просто герметическая закупорка, – сказал старший лейтенант. – Может, они там задохнулись?

Левко возразил, указав на маленький вентилятор. Решили воспользоваться этим вентилятором как переговорной трубкой.

Одновременно послали на эсминец за топорами и ломами, чтобы в крайнем случае разбить дверь, если ее никто не откроет изнутри. Покричав в вентилятор, кое-кто уверял, что из рубки слышны какие-то звуки. Начали прислушиваться внимательнее. И правда, оттуда доносился едва слышный стон.

Появились ломы и топоры. И скоро затрещали крепкие дубовые доски. На шхуну поднялся военный врач, ожидая, когда выломают дверь.

В дверях проломили дыру, но массивный железный засов оставался на месте. Пришлось расширить отверстие, и тогда выяснилось, что в скобы вместо засова вложен лом. В дыру увидели две фигуры: одна лежала на койке, другая – на палубе. Краснофлотец, засунув руку в отверстие, вытащил из скоб лом и первым впустил в рубку врача. Тот осторожно зашел туда и склонился над человеком на койке.

Это лежал Стах Очерет, подпоясанный пробковым поясом. Рана Очерета была неплохо перевязана. Он открыл глаза и едва слышно поблагодарил, когда ему дали попить. Врач обратил внимание, что раненый сделал всего несколько глотков, очевидно, он уже пил. Краснофлотцы нашли рядом несколько бутылок из-под ситро и пива. Врач удивился, что у тяжелораненого хватило сил самому сделать перевязку и вытащить пробки из бутылок.

В маленькой, тесной рубке трудно было осматривать. Врач попросил краснофлотцев вынести людей на палубу.

Рулевой лежал на палубе с головой, обернутой куском старой парусины. Его вынесли совершенного неподвижного. Развернули парусину. Рыбак оставался неподвижным, он тоже был обвязан спасательным пробковым поясом.

– Он мертв, – сказал краснофлотец. Тем временем врач осматривал шкипера.

– Немедленно перенесите на корабль, в лазарет, – распорядился он. – Будет жить. Хотя, если бы не повязка, то не выжил бы из-за огромной потери крови.

Левко заметил, что на Стахе была не та повязка, которую делал он. Очевидно, раненому самому удалось перевязать себя во второй раз.

Шкипера положили на носилки, он открыл глаза, вероятно, узнав юнгу и моториста, улыбнулся и снова закрыл их.

Оставалось установить причину смерти Андрея Камбалы, потому что это должно быть записано в судовом журнале. Врач недолго осматривал рыбака и, махнув рукой, встал. Казалось, Андрей уже окостенел. Рядом стоял дед Махтей. Врач пожал ему руку и спросил, не нюхает ли он табак.

– Есть такое дело, – ответил дед.

– Угостите, пожалуйста!

Дед вынул табакерку и подал врачу. Тот взял понюшку растертого в пыль табака, снова склонился над покойником и поднес эту понюшку к его носу. Все удивленно наблюдали. Какую-то минуту спустя все удивились еще больше, глядя, как на лице рулевого еле заметно начали сокращаться мускулы, оно стало морщиться, из-под одного закрытого века выкатилась слеза. Покойник заплакал, а через две секунды так громко чихнул, что вокруг раздался громовой хохот. Только дед Махтей серьезно сказал:

– Будь здоров! – А потом лукаво взглянул на врача.

Тот смеялся вместе со всеми. Марко понял поведение Андрея Камбалы, начал его трясти и кричать:

– Андрей, Андрей, здесь все свои, пиратов нет, честное слово, нет!

Наконец Андрей Камбала раскрыл глаза.

Вокруг стоял такой хохот, что в первую минуту Андрей был готов поверить, что все случившееся перед этим, – просто страшный сон. Думал, что вот к нему подойдет шкипер и начнет стыдить за неподобающее поведение. Но встав на ноги и заметив разломанную дверь в рубку, сломанную мачту, военный корабль и не видя Стаха Очерета, перестал робеть.

– А где шкипер? – спросил он.

– На корабле в лазарете, – ответил юнга.

– Так где твоя смертельная рана? – допытывался, улыбаясь, дед Махтей.

Андрей Камбала взялся за ухо, оно было продырявлено.

– Когда-то моряки серьги носили, вот и ты теперь будешь.

Хотя над Андреем много смеялись, все нетерпеливо ждали, что он расскажет. Рулевой честно признался, что, услышав выстрелы и одновременно почувствовав, как его обожгло за ухом, упал, уверенный, что умирает. Но, лежа на палубе и слыша приказы Анча, он понял, что до смерти ему еще далеко и догадался притвориться пока что потерявшим сознание. Когда Марко отволок его в рубку, он даже обрадовался, потому что все время боялся, как бы его не выкинули за борт. В рубке увидел, что там, кроме него и раненого шкипера, никого нет. Дверь была прикрыта. Тогда решил закрыться так, чтобы до него не добрались, полагая, что пираты скоро покинут шхуну. Зная крепость двери и стен рубки, надеялся за ними отсидеться. Осторожно вытащил маленький засов и заложил в большие скобы толстый железный лом. Потом еще задраил железной крышкой иллюминатор. Иногда он зажигал огарок свечи, найденной в ящике. Когда в рубку начинали стучать, его охватывал ужас, но, когда никто не стучал, он ухаживал за Стахом. Хорошо перевязал шкиперу раны. Тот бредил и просил воды, но вместо воды в рубке нашлось несколько бутылок с ситром и пивом. Андрей поил раненого ситром, а сам подкреплялся пивом.