– Каких же?

– Ну, это его работа. Незаконченные исследования разглашать не положено.

– Скажите, пожалуйста, вы думаете – здесь много торианита?

– Я в этом почти уверен.

– А гелий можно добывать из каких-нибудь еще веществ?

– В каждом веществе, в котором есть уран или торий, имеется и гелий. Но в одном веществе, не содержащем одного из этих элементов, гелия нет. Этот благородный газ непрерывно рождается из урана и тория. Частично гелий выходит в воздух – поэтому в каждом литре воздуха есть пять кубических миллиметров гелия, – частично он сохраняется в тех минералах, которые его содержат. И чем менее порист этот минерал, тем больше гелия в нем остается. Торианит – один из тех минералов, который больше всего сохранил гелия. Кроме того, гелий есть в монаците, фергусоните, клевеите, гематите, но в них его намного меньше. Вполне возможно, что мы здесь найдем и эти минералы, но основным исходным сырьем для нас остается торианит.

– Позвольте помочь вам размерять. Мне приятно будет знать, что я одним из первых работал на этом холме.

– О, пожалуйста. Вы с Людой продолжайте размерять, а я начну копать первые шурфы.

Профессор взял лопату и пошел на самую высокую точку холма, с которой решил копать, а фотокорреспондент и Люда отправились дальше с рулеткой. Рулетка была длиной в 25 метров, и приблизительно на таком расстоянии они разговаривали. Анч был невероятно вежлив. Иногда он говорил Люде комплименты, иногда срывал для нее цветок, рассказывал ей короткие интересные истории из своих корреспондентских приключений. Он спросил, каким спортом она занимается, умеет ли танцевать. Часа через два, когда они возвращались домой, они уже были если не друзьями, то очень хорошими знакомыми. Прощаясь, договорились в ближайшие дни поиграть в волейбол и потанцевать под патефон или радио, которые были в соколинской избе-читальне.

Вечером того же дня Анч проявил фотопленку, просушил ее, приладил в каморке Ковальчука портативный увеличитель и на следующее утро, едва проснувшись, начал печатать первые свои фотографии на Лебедином острове. Ковальчук, по поручению Анча, отправился в Зеленый Камень. Там производили байдарки, которые славились своей легкостью и скоростью. Анч поручил Ковальчуку купить самую лучшую, не жалея денег, и немедленно доставить ему.

Найдена приготовила для Анча завтрак, убрала комнату и вышла за водой. Он приказал принести в каморку ведро воды, таз, несколько тарелок и свечку для красного фонаря.

Оставшись в комнате один, фотограф начал копаться в своем чемодане. Вытащил оттуда несколько патронов с фотохимическими реактивами, достал коробку с сигаретными гильзами и прибор для набивания сигарет. Словно для пробы, он набил табаком две гильзы. Делал он это мастерски: сигареты получались словно с фабрики. Затем он открыл один патрон с надписью «металлогидрохинон» и очень осторожно высыпал на бумажку немного рыжего порошка. Перед этим он засунул в ноздри по кусочку ваты, старался не дышать на порошок и губы все время держал плотно сжатыми. В закрутке из пергаментной бумаги он смешал порцию табака с крошкой рыжего порошка и набил две сигареты. На мундштуке этих сигарет он сделал карандашом едва заметные обозначения, спрятал свой «металлогидрохинон» в пергаментную бумажку, которую скатал в комок, положил три изготовленные сигареты в одну половинку портсигара – из них одна была с порошком, – а вторую половину набил сигаретами из фабричной коробки «Экстра». Закончив эту процедуру, взял в руку скомканную бумажку и, улыбаясь, вполголоса произнес:

– Трифенилометрин, трифенилометрин, интересно… двадцать-двадцать пять минут – никаких признаков… И внезапно сильная головная боль… синеют губы, ногти, движения рук и ног делаются неконтролируемыми. Через десять минут паралич, а через три-четыре часа – конец… Хм… хм… Где же наша дефективная? Надо руки помыть.

Анч прошел через комнату, ногой открыл дверь в сени и вышел из дома. Найдена подходила к нему с полным ведром воды.

– А-а, подожди-ка… Сначала слей мне на руки, – фотограф выбросил скомканную бумажку через ограду и подставил ладони. Девочка начала сливать. Анч мыл руки долго и тщательно. Найдена удивленно взглянула на него и спросила:

– Вы зачем чистые руки так моете?

– Как это чистые?

– Вы же недавно умывались.

– Я же сейчас буду печатать фотографии. Для этого нужно, чтобы руки были абсолютно чистыми. Кстати, хочешь, я тебя сфотографирую?

– Как это?

– Портрет твой на бумаге сделаю. Карточку фотографическую, понимаешь?

– Снимете на карточку?

– Прямо сейчас, хочешь?

В глазах Найдены блеснули огоньки, на лице появилась какая-то растерянность. Казалось, в ней борются противоречивые желания.

– Нет, не хочу, – мрачно ответила она, и снова перед Анчем стояла нерасторопная и неприветливая девочка, у которой едва ли что-то шевелится в голове.

– Вот дефективная, – буркнул Анч, но, желая завоевать симпатию девочки, вслух сказал, обращаясь к ней: – Пусть будет по-твоему, ты молодец… Яков Степанович не понимает, какое счастье ему выпало – тебя воспитывать… Ну, а если я покажу тебе, какие карточки сделал, тогда ты захочешь фотографироваться?

– Не надо, – буркнула Найдена.

Анч ничего не сказал, взял ведро с водой и пошел в каморку, где днем ранее оборудовал фотолабораторию. Девочка осталась во дворе. У нее было много работы. Ведь она должна была не только готовить для Ковальчука и его гостя и заниматься огородом, ей нужно было еще кормить двух поросят, кур и уток, которых охранял злобный Разбой.

Найдена выпустила поросят пастись за калитку. Позвала туда Разбоя присматривать за ними. Несколько минут смотрела на поросят: один из них был черный, второй рябой.

Черный прошелся по траве, приблизился к выброшенной фотографом бумажке, ткнул ее пятачком, хрюкая, потер несколько раз, долго нюхал, в конце концов бросил и начал щипать траву.

Найдена вернулась во двор. Закончив дела с живым населением ковальчуковой дачи, девочка вооружилась тяпкой и пошла на огород к свекле. Она так заработалась, что прошло где-то полчаса, прежде чем она разогнулась, поправила шляпу и стерла со лба пот. И тогда услышала с моря песню:

Вдоль берега медленно шел под парусами «Колумб». На палубе стояли Люда, Левко и Марко. Они пели. Андрей Камбала, наклонившись на корме над рулем, подпевал. Шхуна почти подошла к доске, у которой стоял на привязи каюк Ковальчука, и Марко бросил якорь. Левко спрыгнул на доску, затем канатом подтянул к ней «Колумб». Следом за мотористом на берег сошли Люда и Марко. Андрей перебросил им какой-то пакет и остался на шхуне.

Найдена, оперевшись на тяпку, внимательно следила за шхуной. Сомнений не было: эти трое, которых она знала, пусть даже очень плохо, приехали к инспектору. Наверное, по важному делу, его нет, ей придется с ними разговаривать. Заволновалась. Все трое шли к их дому. Впереди Левко с пакетом в руке, за ним – Люда, а позади всех – Марко с маленьким пакетом на плече. Найдене показалось, что ее увидели. Так оно и было. В это время раздался лай Разбоя. Найдена покосилась в ту сторону, но Разбоя не увидела – наверное, кто-то в это же время подошел к усадьбе с острова. Испугавшись, как бы пес не покусал незнакомого, девочка побежала туда.

– Начинается концерт, – сказал Марко своим спутникам. – И заметил же нас проклятый пес. Жаль, не догадались весло захватить.

Но Разбоя они не увидели, пока не вошли во двор. Оттуда через раскрытую калитку было видно Найдену, склонившуюся над чем-то, и молча стоявшего рядом с ней пса. Но тут же Разбой увидел во дворе чужих и с громким лаем помчался к ним. Марко бросил свой пакет и, схватив длинную палку, что лежала под домом, приготовился к обороне. Люда спряталась за спиной Марка, и, улыбаясь, искала взглядом какое-то оружие. Левко, неподвижный, как бревно, мерял пса презрительно-равнодушным взглядом. Неизвестно, на кого бы в первую очередь бросился Разбой, но внезапно послышался взволнованный и резкий голос девочки: