«Где же Марко? Где мой любимый сын? Какой ведь парень! Где же он, где?» Смотритель терялся в догадках и терял надежду когда-нибудь увидеть сына.

В комнате маленького домика так же окаменело сидела мать Марка и неподвижно смотрела на дверь. Ей казалось – она вот-вот откроется, и войдет ее дорогой мальчик, весело смеясь, будет рассказывать о последнем рейсе на «Колумбе», о трусе Андрее и отважном Стахе Очерете, развлечет какой-нибудь шуткой, и она поцелует его. Непрерывно текли слезы, но женщина их не замечала. Сидела на лавке возле стола и не сводила глаз с двери.

На кровати, полуодетый, спал Гришка. Теперь его забрали домой, и каждый день, когда под вечер родители возвращались с Соколиного и не отвечали на его вопросы о Марке, мальчик заливался горючими слезами. Тогда дед Махтей брал его на свои слабые старческие руки и держал до тех пор, пока заплаканный мальчик не засыпал.

Сейчас деда Махтея в комнате не было. Он вышел во двор, чтобы остаться наедине со своими мыслями, не видеть страданий дочери. Он знает: уговоры не помогут. Простоял под дождем всю грозу в старом рыбацком плаще, с непокрытой головой. Под гром и молнию вспоминал свою тяжелую и бестолковую молодость, свою жизнь, которая почти вся прошла на воде. Множество судов он изучил, работая на них матросом, штурвальным, кочегаром, коком и боцманом. Никогда не мечтал закончить свою старость на родном Лебедином острове. Почти все его многочисленные товарищи распрощались со своей жизнью в море, и никто не мог сказать, где их могилы. Когда же довелось доживать свою жизнь пенсионером здесь, на маяке, в окружении близких людей, он очень привязался к своим внукам, и они делали счастливыми его последние дни. Хотя дед Махтей и чувствовал, что постепенно теряет силу, но все еще довольно крепко держался на своих ревматических ногах.

Медленно прохаживался старик по берегу, слушая, как в непроглядной темноте гудит прибой, и старческие губы шептали проклятия неизвестным убийцам. Дед Махтей не умел плакать. И сейчас в течение трех дней ни одна слезинка не появилась в его глазах, но его сердце разрывалось от тоски. Тяжелая жизнь моряка научила Махтея сдерживать слезы и вместо этого разражаться страшными проклятиями.

Старик все ходил и ходил, время от времени встряхивая мокрыми волосами, потом останавливался, опирался на палку и внимательно всматривался в темноту. Когда прошла гроза и перестали сверкать молнии, дед Махтей стоял около того места, где Марко даже во время прибоя не раз проскакивал на «Альбатросе». Дед с грустью вспоминал ловкость внука…

И вдруг рядом послышался стон. Старый моряк встрепенулся и прислушался, пытаясь разобрать звук этого голоса в шуме прибоя. Стон повторился. Дед наклонился над берегом и при свете звезд увидел, как что-то темное выползает из прибойной волны на берег. Ему припомнилось виденное в разных странах: как на берег выползают тюлени, моржи, крокодилы, и он даже сжал палку, чтобы занести ее над неизвестным зверем. Но стон повторился, и становилось ясно, что это человеческий голос. Из моря выползал человек, теряя последние силы. Набежала прибойная волна, залила побережье и накрыла того человека, а когда схлынула, неизвестный уже оказался дальше от берега, чем был. Дед Махтей опустил на землю свою палку и бросился навстречу новому валу воды, который налетал из темноты и мог избить мелкими камнями, катающимися вместе с прибоем туда и обратно.

Моряк опередил прибойный вал и схватил неизвестного, лежавшего на песке. В этот раз вода накрыла их обоих, но старик крепко уперся ногами в песок и, когда волна отошла, остался на том же месте. Он быстро выволок человека на берег.

В темноте мог сказать о спасенном, что это подросток. Махтей поднял его и понес в дом. Ноша была очень легкой. Пронеся сотню шагов, старик не чувствовал усталости и, казалось, мог нести так до самого Соколиного.

Когда старик вошел в дом, дочка вскочила со своего места и бросилась к нему, будто надеясь увидеть у него на руках своего сына. Но это был не ее сын. Мокрый, незнакомый подросток был в крови. Женщина поняла, что случилось несчастье, и склонилась над ним с материнской нежностью.

– Это девочка! – произнесла она.

Незнакомка открыла глаза, посмотрела вокруг ничего не понимающими глазами и снова закрыла их. Ее раздели и положили на большую кровать, перенеся Гришку на его маленькую.

Ни женщина, ни старик не могли узнать, что это за девочка. Возможно, это кто-то из Соколиного? Но всех детей оттуда они знали. А может, и совсем пришлая, с какой-нибудь шаланды, погибшей в море. Махтей хотел выйти, покричать и поискать на берегу, может найдет еще кого-то утопающего.

Тем временем Гришка, поворачиваясь на маленькой кровати, упал на пол и проснулся. Первое, что он увидел, были фигуры матери и деда, склонившиеся над большой кроватью, где лежал кто-то в мальчишеской одежде.

– Марко! – вскрикнул мальчик.

Но это был не Марко, а кто-то незнакомый. Гришка внимательно посмотрел на лицо девочки, лежавшей перед ним, и узнал ее.

– Яся Найдена! – сказал Гришка и, широко раскрыв глаза, спросил: – А где Марко?

Женщина и старик пораженно посмотрели на мальчика. Так это Яся Найдена, пропавшая вместе с Марком и Людой?

Значит, эта девочка, без сознания лежащая перед ними, могла бы раскрыть тайну, куда пропали Марко и Люда? Они должны, не теряя ни минуты, привести ее в сознание и узнать, где ее спутники с «Альбатроса». Принялись греть девочке ноги, давать нюхать нашатырь, клали теплые компрессы на голову. И вот она открыла глаза и больше их не закрывала. Испуганно и вопросительно посмотрела на лица, склонившиеся над ней.

– Яся, где Марко? – спросил старик.

Девочка с трудом перевернулась на бок и узнала Гришку.

Значит, она в безопасности.

– Быстрее догоняйте «Колумб», быстрее спасайте их, – шепчет Яся, и эти слова поначалу кажутся ее слушателям бредом, но девочка, напрягаясь, приподнялась над подушкой и начала говорить:

– Вчера вечером пираты захватили «Колумб», убили дядю Стаха и Андрея. Там остались Левко и Марко. Я убежала и едва доплыла до берега. Их нужно догнать…

Значит, Марко жив, но в опасности! Шесть глаз умоляюще смотрят на девочку, ждут, что еще она скажет…

Если бы в те дни какой-нибудь наблюдатель смог внимательно следить за движением пароходов на южном море и, отмечая на карте курсы, каждый час записывал их место нахождения, то наверняка его внимание привлекло бы поведение одного парохода. Вместо того чтобы все время идти одним курсом, направляясь в определенный порт, этот пароход по крайней мере трижды в день менял свой курс, а ночью, когда не стоял на месте, менял его каждый час. Один раз в сутки, в определенное время, всегда останавливался на одном и том же месте.

Создавалось впечатление, что плывет какая-то научная экспедиция, и, обнаружив в море новое течение, замкнутое на коротком расстоянии, начинает его изучать. Но если бы наш наблюдатель оказался рядом с этим пароходом, то в течение суток не заметил бы никаких признаков, которые указывали бы на гидрологические, гидрохимические, гидробиологические, наконец, метеорологические наблюдения на пароходе. Однако, если бы наш наблюдатель был радистом и слушал радиограммы, передаваемые с того парохода в течение суток, то, вероятно, обратил бы внимание на многочисленные сообщения о состоянии погоды. Эти сообщения передавались, очевидно, по специальному коду метеорологической службы. Только они почти все время не соответствовали действительности. Правда, пароход, возможно, был передаточным пунктом, потому что передавал метеосводки с других морей и океанов практически одну за другой.

На черном борту парохода белыми буквами было написано его название «Кайман». В каюте капитана в маленьком сейфе лежали судовые документы. Хранились они в многочисленных папках. В каждой из них документы свидетельствовали о разном. Согласно одним «Кайман» шел с юга на север, согласно другим – с востока на запад, а третьи и четвертые указывали на совершенно противоположные направления. И хотя этих папок с противоречивыми документами было много, разнобой в них не волновал ни капитана, ни его старшего помощника.