Наступила ночь. Ярко горели над морем звезды и радостно-задорно переходил от звездочки к звездочке молодой месяц. В море царили полумрак и тишина. Однако начала подниматься волна. Яся плыла и плыла, ничего не видя, кроме своей Полярной звезды, словно собиралась до нее доплыть. Когда ложилась на спину, чтобы отдохнуть, не смотрела на звездное небо, а закрывала глаза и прислушивалась, не услышит ли шум парохода или голосов из рыбацкой команды. Но к ней не долетало никаких звуков, кроме шепота волн, плескавшихся в уши, и тогда девочке казалось, что в мире ничего нет, кроме нее и моря, что время будет бесконечно тянуться, а волны все будут нашептывать ей свой непонятный рассказ. Потом переворачивалась и плыла дальше. Но вскоре ее словно догнал ветер, и громче заплескались волны, а на небе расстелилась какая-то дымка и начала затуманивать звезды и месяц. А вдалеке вслед за Ясей ползло черное покрывало, закрывая звезды и сгущая темноту.

Летние месяцы – месяцы гроз. На суше грозы чаще всего бывают в конце дня, где-то между тремя и шестью часами вечера. Но на море они чаще бывают ночью. Метеорологи объясняют это тем, что в это время водная поверхность теплее, чем суша. Воздух над морем охлаждается быстрее воды, и это вызывает усиленное вертикальное движение в атмосфере, приводя к быстрой концентрации водяного пара наверху и возвращению его обратно ливнем. Вряд ли уже подробно изучен механизм возникновения грозы, но моряки знают, что грозы – это шквал с дождем, молнией, громом. А шквал – воздушный вихрь, который почти неожиданно налетая, волнует воду, рвет паруса, создает множество неприятностей и быстро исчезает. Шквал с грозой – это опасность для маленьких парусных судов, но, в конце концов, все же он угрожает меньшими неприятностями, чем шторм. При шквале порывы ветра достигают семи баллов, то есть его скорость измеряется максимум пятнадцатью метрами в секунду, а шторм только начинается ветром в двадцать метров в секунду, что означает девять баллов.

Шквал захватил «Колумб» внезапно. Единственный, кто мог заранее предвидеть перемену погоды, Стах Очерет, – лежал тяжелораненый в запертой рубке. И никому, кроме разве что Андрея Камбалы, не было известно, что шкипер еще жив. Но прежде, чем «Колумб» попал в шквал, произошло событие, которое задержало движение шхуны. Левко, пользуясь темнотой, сумел незаметно для захватчиков что-то повредить в моторе, и он стал стучать и давать перебои. Пират первый обратил внимание на ненормальную работу мотора, и после этого Анч спросил, что случилось. Левко ответил, что мотор загрязнен и, если его не прочистить, он скоро совсем остановится. На это Анч ответил угрозой немедленно застрелить моториста и успокоился только после того, как Левко уверил его, что чистка займет не больше часа. Моторист получил приказ немедленно чистить мотор. Анч ругался, что пират сразу сам не сел за мотор, и теперь заставил своего командира стоять над мотористом и следить за работой и одновременно напоминать ему, что револьвер около его головы. На некоторое время вместо пирата-командира над Левком встал Анч, а пират принялся поднимать паруса на шхуне, потому что хотел воспользоваться легоньким, почти попутным ветром, чтобы ускорить ход. Для этого он поднял фок, натянул кливер и, сказав Марку, как рулить, вновь повернулся к Левку. Шхуна еле-еле двигалась вперед и каждую минуту, казалось, может остановиться.

Освободившись от надзора за мотористом, Анч подошел к рубке и, прижавшись ухом к двери, стал прислушиваться. Минуты две он ничего не услышал. Шпиона волновало поведение тяжелораненого, который сумел надежно закрыться. «Возможно, у него есть какое-то оружие», – размышлял шпион. Учитывая, что в револьвере остался последний патрон, Анч не решался начинать активных действий против шкипера, хотя и не мог допустить, чтобы его рана была такой легкой. Он сам стрелял в Очерета и видел под ним лужу крови такого размера, что у него были основания предполагать смертельный исход. После захвата шхуны он внимательно осматривал рубку, огнестрельного оружия там не нашел, но помнил, что видел противопожарный щит, где, кроме огнетушителя, заметил лом и два топора. Даже с этими вещами здоровый человек представлял для пиратов некоторую опасность. Тяжелораненого можно бы не принимать во внимание.

Наконец шпион услышал в рубке шорох: кто-то там двигался и, возможно, говорил шепотом, но сквозь толстую дверь ничего разобрать было невозможно. Шпиона это удивило. «Неужели шкипер бредит или разговаривает сам с собой?» Казалось, что мужчина в рубке что-то рассказывал. Потом послышался стон. Анча это встревожило. А что, если другой рыбак не убит, а тоже ранен? Это осложняло дело, однако больше из рубки не доносилось ни единого звука, минут, по крайней мере, пятнадцать.

Возможно, враг еще подслушивал бы, но внезапный порыв сильного ветра тряхнул шхуну, она рванулась с места, парус надулся в обратную сторону, и шхуну бросило кормой вперед. В это же время забили волны, возмущенные внезапным ветром. Шквал налетел с юго-западным ветром таким порывом, что угрожал перевернуть «Колумб». Пират оставил моториста и бросился спускать парус, но делал это не слишком ловко, и Марко, который едва не слетел за борт, бросил ему несколько ругательств и советов. Когда фок был спущен, юнга повернул шхуну так, чтобы, маневрируя, идти против ветра под одним кливером. К нему бросился пират, заподозрив парня в намерении сменить курс. Он готов был в одно мгновение покончить с этим подневольным штурвальным. Но увидев, как Марко ведет судно, успокоился. Шхуна пошла переменным курсом, все же продолжая плыть в прежнем направлении, которое пираты указали рулевому. Оставив юнгу, рыжий вернулся к мотористу. Дело с мотором осложнялось, поскольку судно качалось, и моторист не мог работать как следует. Левко чрезвычайно старался и, казалось, намеревался завоевать полное доверие пиратов. Конечно, ни рыжий, ни Анч не доверяли ему ни на грош, но убедились, что на моториста влиял страх, и поэтому обращались с ним еще суровее. Иногда Левко искоса посматривал на того, кто стоял ближе, размышляя, как бы неожиданным ударом повалить его и вырвать револьвер. Но пираты были чрезвычайно осторожны и становились или за спиной пленника, или не ближе полутора-двух метров от него. Тем временем Левко «отремонтировал» мотор так, что горючее могло давать неполное сгорание, из-за чего шхуна должна была снизить ход почти наполовину. Лаг на шхуне был неисправен. Еще утром его разобрали и не успели собрать, а потому определить скорость хода пираты не могли. Эта работа давалась Левку нелегко. Нужна была большая ловкость, чтобы обмануть бдительность рыжего.

Шхуну качало все сильнее. Волна усиливалась и заливала палубу. Наконец, хлынул ливень. Ударил гром. Черная тьма накрыла взбудораженное море и легонькую шхуну, которая качалась на волнах, как игрушка. Только при свете молнии, раз за разом прорезающей темноту, на какое-то время были видны настороженные фигуры захватчиков и локоть Левка из-за рубки. Попадая в шторм или в шквал, шхуна начинала скрипеть, а когда ее раскачивало слишком сильно, то откуда-то из-под палубы слышались удары колокола. Причину скрипа до сих пор никто не нашел, это был секрет корабельного мастера. А звон начался после одного ремонта. Какой-то разиня оставил в металлическом воздушном ящике под палубой железный предмет, вероятно, зацепленный за крючок. На высокой волне этот предмет начинал раскачиваться, ударяясь о стены ящика и напоминая удары колокола. Сейчас как раз и зазвучали глухие удары, к которым равнодушно относились моторист и юнга, но которые встревожили захватчиков. Им казалось, словно этот звон шел с моря и напоминал удары печального церковного колокола, привычного в их стране и неизвестного ни Левку, ни, тем более, Марку. Однако пираты ничего друг другу не сказали.

Юнга, слушая удары грома, чувствуя, как бьет дождь по лицу и задувает ветер, исполнил задуманный план задержания шхуны. Воспользовавшись тем, что рыжий пират теперь почти не смотрел на компас и не сверял курс, Марко медленно повернул шхуну и повел ее не меньше чем на 90 градусов влево, то есть поперек указанному ему курсу. С каждым порывом ветра «Колумб» все отдалялся и отдалялся от цели захватчиков. По сравнению с первыми порывами ветер немногого стих и стал ровнее, но волна увеличивалась и все сильнее раскачивала судно. Усилился и гром, чаще стала сверкать молния.