И ведь это только начало… А потом?.. Что станет с ними потом?..

Бесшумно ступая по мраморным лестницам, Карл вышел в парк. Ночной воздух пах дождём. Вдалеке блестели молнии и раздавались глухие раскаты грома. Приближалась гроза…

К ним идёт гроза… Самая страшная, потому что создали её люди… Гром залпов, вспышки взрывов, дождь пуль… Раненые, убитые, потерянные и потерявшие… Будет ли кто-нибудь молиться за них?.. Останется ли в людях то, что способно молиться?..

Эта красивая, гордая женщина, которая теперь, сломленная, лежит на диване, прижимая подушку к покрасневшим глазам, — она никогда не попросит помолиться за неё… Никогда не посмотрит на него с добротой и любовью, с которыми смотрит на своего сына… Но разве от этого меньше нуждается она в любви?..

Вдруг он упустил что-то?.. Прошёл — и не заметил… Прожил — и не заметил… Какое странное чувство внутри… Словно там есть что-то, но не получается разглядеть… Слишком темно…

А вдалеке раскалывают небо на части яркие молнии. Будто огромные белые деревья, вырастают они из облаков и пронзают ветвями землю… Если одна из таких ветвей пронзит тебя, ты умрёшь… Но, может быть, в самое последнее мгновение перед смертью удастся разглядеть, что же там прячется внутри…

Скоро начнётся дождь… Надо вернуться в школу…

Там он научился заставлять танцевать ананасы, и даже мыши со временем стали превращаться в табакерки, но, как найти в себе себя, до сих пор не знает… Просто что-то жжётся внутри — будто он облако, из которого хочет вырасти молния… Но не вырастает… Гаснет, как свеча на ветру… А было бы чудесно взорваться большим светящимся Патронусом…

Повинуясь внезапному порыву, Карла достал волшебную палочку и вскинул её вверх — из палочки вырвалась белая птица. Хрупкая, словно стеклянная, она пыталась взлететь в небо, но раскололась… Осколки загорелись в свете фар. Послышался предостерегающий окрик, и в сантиметре от Карла остановилась машина.

— Ты в порядке? — взволнованно спросил водитель, открывая дверцу.

— …Да… — пробормотал Карл, пряча волшебную палочку.

— Много раз в грозу ездил, разные молнии видел, но чтобы они вот так из земли в небо росли — первый раз вижу. Тебя точно не задело?

— Всё в порядке, — повторил он.

Странно, голос водителя почему-то показался знакомым. Мужчина шагнул в полосу света, и Карл узнал Николаса Палмера, работающего сторожем в приюте. Похоже, Николасу юноша тоже показался знакомым, он наклонился и удивлённо воскликнул:

— Слушай, а я тебя вроде знаю!..

— Я Карл… Карл Штерн…

— Точно!.. То-то я смотрю — лицо знакомое… Но ты давно у нас не появлялся, вот я и не сразу узнал… Ты чего тут в такое время делаешь?

Карл долго пытался придумать причину, объясняющую, почему он находится среди ночи один на шоссе.

— Я… Я опоздал на поезд… — сбивчиво проговорил он наконец.

— Ты что, собрался пешком до самого Лондона идти?.. Ну, чудак!.. Гроза вот-вот до нас доберётся!.. Давай, садись в машину!..

Карл не хотел ехать с Николасом, но его отказ при данных обстоятельствах выглядел бы странно. Пробормотав «спасибо», он залез в старенький автомобиль.

— На моём драндулете, конечно, быстро тоже не доедешь, — прокряхтел Николас, садясь на своё место. — Я собирался новый покупать, а потом подумал — зачем он мне нужен?..

Николас ехал, продолжая говорить о машине, поездках, своей жизни — длинно, многословно, часто повторяясь. Как всем старым людям, ему хотелось больше себя оставить в памяти тех, кому предстоит ещё жить долго…

Юноша рассеянно слушал эти истории, вспоминая, как Николас пять лет назад вёз его на вокзал Кинг-Кросс. Между тем мальчиком, со страхом ожидающим встречи с «новой школой», и им сегодняшним лежала пропасть. Будто не пять лет прошло, а пять жизней… Карл помнил, как тяжело ему было находить общий язык с одноклассниками и преподавателями (со многими общий язык не удалось найти до сих пор), но вдруг почувствовал острое желание вернуться в прошлое — когда ещё чисты были его руки, когда он ещё так мало знал о себе…

— …Раньше хоть радость была — посмотреть с Францем скачки. А теперь всё время один…

Карл резко поднял голову:

— А где Франц?..

— Так ты не знаешь? У него приступ весной был, в больнице лежит… Я врача спросил, он сказал, что всё… Думал, ты слышал…

— Нет… нет, я…

— Ну, он уже немолодой… А потом война. Это ведь никому лет не добавляет…

Теперь Николас говорил о болезнях, войне и смерти.

— А где находится больница?.. — тихо спросил Карл.

— Хочешь к нему сходить?

— Да…

— Только ночью тебя не пустят, навещать можно днём.

— Днём меня здесь уже не будет… Днём я вернусь в школу…

— Ну, как знаешь, я тебя предупредил. А больница в трёх кварталах отсюда. Сам найдёшь?

— Найду.

— Тогда я тебя здесь высажу, а то мне в другую сторону.

— Спасибо…

Карл попрощался с Николасом и медленно пошёл по улице. Снова вернулось чувство, будто он что-то упустил… Теперь Франц… Франц заболел, а он даже не слышал…

Больница была невысоким старым зданием, в которое приходят умирать. Покосившиеся пристройки образовывали лабиринт, где почти невозможно найти выход. Оказавшись внутри, Карл пошёл наугад по узким коридорам.

— Эй, ты что тут делаешь?

Перед ним выросла фигура медсестры.

— Я ищу Франца Фишера.

— В такой час? Как тебя вообще пропустили?

— Я специально приехал в Лондон… Пожалуйста, можно мне его увидеть?

— А ты ему кто?

— …Франц — мой дедушка… — ложь далась ему удивительно легко, потому что сегодня это было почти правдой.

— …Ну, хорошо… — согласилась женщина. — Только не шуми.

Она проводила его до палаты, потом повторила:

— Не шуми. И ничего не трогай. Попрощаешься, и сразу домой.

Карл кивнул и толкнул белую крашеную дверь.

В палате шумели приборы и пахло лекарствами. Тонкие трубочки вливали в тело жизнь, пытаясь заставить работать старое сердце. Но оно с каждым ударом билось всё медленнее.

Карл присел на краешек постели и коснулся покрытой морщинами руки.

От этого прикосновения Франц очнулся и гаснущим взглядом обвёл палату.

— …Ох… — выдохнул он, заметив Карла. — Правда что ли?.. Или сон?..

— Правда, — глухо ответил юноша.

— Спасибо… Я думал, придётся одному умирать…

— Франц…

Карл сжимал его руку, пытаясь отдать свою силу, но вся сила вытекала из поражённого болезнью тела, словно песок сквозь пальцы.

«Пожалуйста, не умирай!.. Возьми мою силу!.. Пожалуйста, возьми!..»

Но старый солдат уже ступил на свою последнюю дорогу. И душе его не нужна была жизнь, нужно было другое. С трудом приподняв седую голову, Франц прохрипел:

— Прости…

— …О чём ты?.. Мне не за что тебя прощать!..

— Прости меня… — повторил старик.

И Карл вдруг понял, что не к нему обращается Франц, но в его лице — к миру, которому оставлено такое страшное наследство.

Карл наклонился, обнимая слабеющее тело, и прошептал:

— Я тебя прощаю…

Франц тяжело откинулся на подушку. По дорожкам, проложенным морщинами, потекли слёзы.

— Спасибо…

Он умирал. И Карл понимал: в этом теле будет теплиться жизнь, только пока Франц держит его руку…

Юноша тщетно сжимал холодеющую ладонь.

Франц ещё несколько секунд смотрел на него, потом пальцы разжались…

Карл онемело смотрел в раскрытые, ещё казавшиеся живыми глаза. Надо закрыть их… Надо закрыть… И это будет конец…

Он вышел из палаты, не погасив свет, словно боялся оставить Франца одного в темноте — и побрёл по коридорам. Бесцельно, безнадёжно… Карл мог в мгновение перенестись в любую точку мира, но в целом мире не было места, где он хотел бы сейчас оказаться…

Бродя в лабиринте одинаковых белых дверей, за каждой из которых умирали люди, он услышал тихий, хрипловатый голос, напевавший: