Все было, как обычно. Обед в кают-компании, песни и стихи, инструктаж и даже митинг.

Крейсер ждал своего часа. Рев колоколов громкого боя и команда “Боевая тревога! Корабль экстренно к бою приготовить!” сорвала моряков с мест, бросила их в утробу железного живого существа, предоставив кают-компанию в распоряжение гостей. Лязгнули броняшки иллюминаторов, захлопнулись двери и люки, кровью наполнились органы и системы, дав крейсеру зрение и слух, потом покрылась сталь переборок. Тяжело вздохнув предохранительными клапанами, крейсер понес “своих братьев меньших” навстречу бессмертию.

Я на правах гостя с медицинским образованием занял свое место в амбулатории, где собрались все врачи крейсера, чтобы под звук тяжелых ударов главного калибра послушать были и небылицы, изрекаемые флагманским врачом эскадры. Однако не забыв предварительно приготовить к приему раненых все боевые посты медицинской службы. Все было как обычно. Мерно гудели вентиляторы, корпус слегка вибрировал под воздействием тысяч лошадей, гнавших крейсер в район стрельб. В медицинский отсек данных о том, что происходит в соседних помещениях и на боевых постах, не поступает. Тишина лишь изредка взрывается голосом командира корабля из динамиков корабельной трансляции: “Цель... курсовой... дистанция... командиру БЧ-2 принять целеуказание... ложусь на боевой курс...” В этих словах спрессована воля сотен людей. Для тех, кто непосредственно не участвует в стрельбе, слова эти говорят еще и о степени напряженности боя, времени, остающегося до первого залпа.

– Снять смазку!

Залп.

– Пристрелять репер!

Залп.

И вдруг, после первых двух залпов, на всех обрушился страшной силы удар, заключенный в команде, прозвучавшей из динамика голосом командира эскадры:

– Затопить погреба!

Каждый моряк знает ужасный, страшный в своей беспощадности смысл этих слов. Это значит, что где-то по какой-то причине может взорваться тысяча тонн боезапаса, оставив от крейсера и его экипажа лишь облако пара над поверхностью поглотившего обломки океана. Это значит, что командир принял на себя страшный груз ответственности за жизни тех, кто утонет в погребах, своей жизнью защитив жизнь товарищей. Это значит, что чувство вины перед погибшими всю жизнь будут нести оставшиеся в живых.

Врачи сразу же бросились на свои боевые посты, приготовив все для проведения реанимационных мероприятий. Однако первой мыслью в моем сознании была не мысль о деревне, в которой родился, не картины детства перед глазами, а гораздо более прозаическая: как встать к гладкой поверхности, чтобы сила взрыва, которая неизбежно будет размазывать тело по переборке, все же не ломала кости о выступающие части механизмов. Несмотря на то, что в подавляющем большинстве случаев в мгновения смертельной опасности (если не быть к ней морально подготовленным) инстинкт самосохранения (один из двух китов, на котором держится существование всего живого: второй кит – инстинкт продолжения рода) диктует человеку наиболее оптимальный вариант поведения в создавшейся обстановке, иногда (и довольно часто!) чувство страха полностью расстраивает стройную систему наследственной самозащиты. Человека охватывает животный ужас, делающий его неспособным ни к одному разумному поступку, неспособным к принятию даже самого простого решения.

А здесь надо было действовать, и притом, решительно и правильно. На принятие решения отводились секунды. И надо признать, что ни один из офицеров или матросов не произнес ни звука, как-либо выразившего то внутреннее состояние, в котором находились все. Только бледность лиц, да капельки пота на лбу.

А через пять минут начался ад. Те, кому на войне приходилось заниматься оказанием медицинской помощи в корабельных условиях большому количеству раненых, могут представить, как в небольшие помещения корабельного медицинского пункта одномоментно в течение не более десяти минут поступает около пятидесяти пораженных в бессознательном состоянии, плюс двое носильщиков на каждого из них, плюс энное количество любознательных, плюс... Эх!

Крейсер возвратился на базу с приспущенным флагом. Ни статей, ни стихов, ни песен... Первой на пирс по трапу шмыгнула поэтесса...

То, что произошло, и причины, событие породившие, огласке преданы быть не могут. Командир корабля был снят с должности приказом министра, заместитель по политической части получил выговор в том же приказе.

Кстати, о командире. Пройдя через все ступени флотской иерархии, от командира группы до “основной фигуры на флоте”, то есть до командира корабля, он, как принято говорить, был типичным представителем флотской интеллигенции. Двухметрового роста, атлетического сложения, украшенный надраенной до блеска лысиной, при полном отсутствии того, что выражается емким морским определением “все, что выше колен – военно-морская грудь”, подвижный, резкий в движениях, способный быстро ориентироваться в сложнейших ситуациях и, что самое главное, не боящийся ответственности за принимаемые решения. Флотский телеграф донес, что в бытность свою старпомом на крейсере, он мог в течение двух минут “провернуть” крейсер с носа в корму, чем заслужил прочный авторитет среди моряков и звание “моторный”. Судьба прочила ему звание адмирала. И заслуженно. Ведь бывают и незаслуженные адмиралы из так называемых, “обреченных на повышение”. Была бы “лапа” помощней. Как, например, ансамбль песни и пляски Тихоокеанского флота при всем напряжении творческих сил никогда не смог бы достичь высот “народного коллектива”, если бы во время посещения флота очень высокопоставленным лицом не догадался бы исполнить песню “Малая земля”. С этого момента он стал обреченным на званйе “народного”. Так бывает и с присвоением звания адмирала.

Валерий Михайлович (так звали командира) имел счастье лично организовывать на своем корабле прием кавалера ордена “Победа” мирного времени, что, естественно, резко повышало шансы на беспрепятственное преодоление всех служебных барьеров при его движении вверх. Но судьба распорядилась иначе. После трагического ЧП на крейсере фамилия командира исчезла со страниц газет параллельно с исчезновением его фамилии со стендов, освещающих пребывание Л.И. Брежнева на Тихоокеанском флоте. Грамотнейший моряк, на формирование которого ушла не одна тысяча государственных средств, стал не нужен флоту и морю. Однако, к нему мы еще вернемся.

Рейдовые сборы закончились. Корабли, выплюнув сотни снарядов и десятки ракет, накопив ржавчину, измотав своих слуг розгами тревог на конюшне моря, рассасывались по своим базам.

Знаменитому “Пожарскому” в телеграмме было велено отправиться в Советскую Гавань. Росчерком руководящего пера мне предоставлялась возможность посетить вожделенные места, освоенные когда-то Невельским, и столь бдительно охраняемые флотскими кадровиками.

Встреча с новыми местами меня волновала, так как, во-первых, хотелось узнать какая новая задница из многих в жизни уготована судьбой на пути к славе, а во-вторых, слишком много восторженных отзывов об этой Палестине было услышано мной из уст офицеров, бывавших там уже не один раз. Первое, на что нужно обратить внимание, как явствовало из инструктажа, проводимого бывалыми совгаванцами с офицерами, впервые идущими туда, – это женщины. Исключительно хлебосольные, да к тому же и дисциплинированные. Были бы деньги. Это – из организации досуга. Что же касается службы, то и здесь имеются свои особенности, выразить которые не составило труда для корабельного неизвестного и поэтому народного в будущем поэта:

Этот поэтический топаз должен был означать в переводе на обычный язык с флотского, что удалившись за тысячу миль от недремлющего начальственного ока, вполне позволительно организации досуга посвятить больше времени, чем на него отпускается суточным планом боевой и политической подготовки. В голове моей навязчивой галлюцинацией звучали нерукотворные строки Жванецкого: “Ты – женщина! Поэтому должна: раз – лежать! и два – тихо!” М-м-да... Все же инструктажи играют свою положительную роль в жизни военморов.