— Добрый вечер. Пересядьте, пожалуйста, за другой столик. Этот...　

- Я буду сидеть здесь. Принесите шампанское, бутылку коньяка и... самое вкусное.　

— Одному?　

— За все уплачено. Я хочу посидеть и помолчать... Вам все ясно?　

— Да, конечно. Могу предложить минеральную. Пока готовят заказ.　

— Не препятствую.　

Да! не “Прага”, хотя у маринистов “Золотой Рог” описан неоднократно. В розовых тонах. Колбасьев, правда, не знал, что пальму срубят.　

Зал постепенно наполнялся публикой. Не за пуговицы, конечно.　

По двое, одиночным порядком или коллективом занимали столики молодые люди, в большинстве морской и военной профессии. По двое, одиночным порядком - реже, коллективом - еще реже, рассаживались милые, не склонные к полноте женщины. Да и склонных хватало.　

Зал разделился на два лагеря. Это было заметно. Оценивающие взгляды скрещивались в воздухе. Наэлектризованная от ударов атмосфера раскалялась. Жертв не было. Были только охотники. Женского и мужского пола...　

Ко мне за столик сели две дамы. Я заказал шампанское для них.　

— О! Спасибо! Как вас зовут, доктор?　

В чинах и званиях здесь звали толк.　

— Девочки! Договор. Я купил у вас одиночество на сегодняшний вечер.　

— Что случилось, лейтенант?　

— А это нарушение договора. Все.　

Коньяк не опьянял. Музыка гремела так, что звякали фужеры. Говорить было невозможно, распаренные тела вытворяли такое... Галантные кавалеры таскали мебель. Поклон. - Разрешите? - Пожалуйста. Стул из-под... стул на место. Танец. Спасибо. Стул в сторону. Стул под задницу. Конвейер. Эритроциты плясали джигу.　

— Молодой человек! Пойдем перекурим!　

— Не пойду. И вам не советую.

—　Почему?　

— Медицинская статистика гласит: из десяти курящих женщин - трое кончают раком.　

Долгое раздумье. Усталый и совсем несчастный взгляд.　

— Еще лейтенант, а уже нахал.　

Коньяк. Говядина по-приморски. Коньяк. Гребешки под майонезом. Папоротник. Кальмары.　

— Молодой человек! Разрешите вас пригласить!?　

— Извините. Дамам не отказывают, но... на последних скачках я упал с лошади и сломал ногу. И гнедая моя - тоже.　

— Еще лейтенант, а уже нахал. Не заносись, паря!..　

Спектакль разыгрывался без антракта. Роли изучены безукоризненно. Декорации расставлены. Увертюра. Речитатив. Дуэт. Соло для слона с оркестром.　

Напряженные нервы гудели, однако, коньяк делал свое дело. Вторая бутылка... Себя становилось жалко. Один. За десять тысяч верст. Никому не нужен, ни кораблям, ни подполковнику с казенной задницей.　

Зал пустел. У гардероба происходил, говоря по-военному, развод на работы. Все прилично. Красных фонарей у подъезда нет. Запрещены законом. Куприн бы “Яму” здесь не написал. Получилось бы вроде “Ручейки” или “Канавки”. Прибыль ресторана состояла из брошенных на брачное ложе целковых. (Хорошее дело браком не назовут). Официантки считали чистый доход, разницу между фактической стоимостью съеденного и заявленной одуревшим от вина посетителям. На кухне укладывали в сумки съестные припасы, сливали в бутылки оставшееся спиртное.

Уходить мне не хотелось.

- Куда? В гостиницу? Кто меня там ждет? Кому я нужен? — Я был здорово пьян. По счету уплачено точно. Без чая. (Единственный в жизни раз. ) Хотелось взять билет и уехать в тайгу. Но в тайгу билеты не продавались.

От невеселых дум меня оторвал голос официантки.

- Что, доктор, загрустил? Небось, новичок у нас? Куда тебе нужно? В гостиницу?

- Безошибочно!

- Кофе хочешь? Настоящий.

- Заметано.

Кофе взбодрил. Настроение осталось.

- Еще?

- Давай.

Я сидел в полумраке. Зал опустел. Только официантки, переругиваясь, собирали посуду. Музыканты и шуты, зачехлив аппаратуру, расположились в зале. Ужинать. За все уплачено. Ушедшими гостями. Громкий хохот, сальности, звон бокалов. Захотелось встать, вытащить кольт 12 калибра... Здоровенные детины, заросшие верблюжьей колючкой, пьяные за чужой счет, довольные тем, что не надо строить БАМ, мерзнуть в палатках, укрощать стихии, чувствовали себя королями паркета, хозяевами страны, прожигателями, дельцами. Рубашки с американской символикой, джинсы, нетрудовые доходы, добровольно и даже с поклоном вложенные в сальные ладони в конце бала за трижды повторенную “Мясоедовскую”. Сколько нужно иметь цинизма, забыть совесть и стыд, загнать в потемки все, что есть в человеке святого, чтобы спокойно опустить в карман заработанные потом и кровью пришедших из длительного тяжелейшего плавания моряков. Деньги не пахнут? Пахнут. Иногда от них расползается зловоние. Нечистая трешка дает метастазы, постепенно разъедая понятие нравственности, общественной морали. “За что боролись?” За сытость чванливых мерзавцев? За дефицит? За блат, за связи? Коррупцию? Равнодушие?

Дуэли отменены. Жизнь подонка охраняется, государством.

Требовать продолжения банкета не приходилось.

- Молодой человек. Я приглашаю вас в гости. На кофе.

Рядом стояла миниатюрная женщина. “Стройная, не склонная к полноте”.

- Черт возьми! Ведь слишком рано... Вы мне напоминаете Дюймовочку. Наоборот. Та в цветах и в белом, вы - в черном и в кабаке.

- Не надо колючек. Вы не правы. Мужчина не должен избивать слабых.

- Единственное, с чем я согласен за сегодняшний день. Я провожу вас, хотя я сам, кажется, в защитники не гожусь. Нуждаюсь в поддержке слабых. Вы согласны идти пешком?　

— Это не в соседней подворотне. Я живу далеко.

– Не важно, согласны?

– Хорошо.

Владивосток укладывался в постели. Редкие такси с зелеными огоньками проносились мимо. Яркая россыпь огней. Редкие прохожие. Басовитая ленивая перекличка буксиров. Запах моря. Лязг буферов на железной дороге. Равнодушные витрины в обработке местных дизайнеров.

– Почему Вы пригласили меня к себе? Скука? Деньги нужны? Муж в море? Эритроциты бесятся?

Д’Артаньян пронзил бы подобного кавалера шпагой. Нет. Избил бы палкой.

– Не обижайте слабых. Я не проститутка. Извиняю Вас только потому, что Вы сегодня сами избиты. Вы глупый мальчишка. И упрямый. Уберите иголки. Вас никто не хочет кушать. Лбом не надо стучать в закрытую дверь. Надо просто узнать шифр.

– Золотой ключик? Не верю в Буратино. Хотя и красиво. От него вся душа в занозах. Да и души-то нет. Я не прав?

– Не знаю. Хотите, я расскажу Вам свою историю?

– Я не из жалостливых.

– А я и не ищу в Вас сочувствия. Для себя повторю. Мой муж моряком был. Механиком. Говорили, очень способным. Технику любил с детства. Морем бредил. Двенадцать лет пахал. Сначала на “рыбаках”, затем “дедом” на танкере в ДВ пароходстве. Благодарности. Грамоты. Встали в Дальзавод на ремонт. Первый помощник “посоветовал” включить в ремонтные ведомости мебельные работы по изготовлению гостиного и кухонного гарнитуров. Стоимость заказов – в корпусные работы. “Дед” отказался категорически. Через полгода – аттестация. Политически близорук, безынициативен, работоспособность низкая. Подписи: капитан, первый помощник. Ярлык приклеен, не отмыться. Полтора года хождений по бюрократическому лабиринту ничего не дали. Везде тупик.. Стена. Муж запил. От безысходности. Через полгода стал алкоголиком. Я не смогла помочь. Никак! Развелись. Он живет дома у родителей. Я с дочкой.

– А что же коллектив?

– Те, кто знал мужа, перед ремонтом ушли на другие суда. Экипаж сменился. Да и кому охота на рожон лезть. Своя рубашка ближе к телу.

– Печальная история.

– Не столь уж большая редкость на флоте. Здесь надо нос по ветру держать. Ведь на судне капитан – и исполком, и райком, и милиция. Не поспоришь. Честным людям всегда было трудно.

В управление кадров я попал только через десять суток. Подполковник, избитый верхним начальством, захлебывался слюной:

– Где вы пропадали? Флот на ушах стоит. Все давно убыли в части.

– Я обдумывал ваше предложение насчет авиации.