– Вы должны понять, Крайков, что любой моряк не имеет морального права называть родителей предками. Они родили и вырастили вас здоровым, чему лучшим подтверждением является то, что находитесь на корабле. Следовательно, кроме благодарности и любви к ним, вы ничего испытывать не должны. Разве что нежность еще. И таким вот способом, который вам явно не по душе, я решил напомнить об этом. Отныне еженедельно, по пятницам, я должен видеть точно такое же письмо, написанное вами родителям. Надеюсь вы согласитесь, что во всяком деле нужна система? А теперь разрешаю вам сутки спать. Передайте мое распоряжение дежурному. Идите.

– Есть.

Через двадцать суток перехода, однообразие которых прерывалось лишь яркими красками восходов и закатов, крейсер прибыл в точку рандеву с кораблем управления эскадры. Двадцатое декабря, Яркое ласковое солнышко и буйная зелень острова Сокотра никак не напоминали предновогодние очереди в магазинах холодного декабрьского Владивостока, где, иссеченные снежными вихрями, ждали праздника и своих родных оставленные семьи моряков.

Перед экипажем на юте выступил с краткой речью командир. – Товарищи суворовцы! Я поздравляю вас с успешным завершением перехода. Как-никак мы пересекли два океана. Объявляю благодарность л/с БЧ-5, не допустившему поломок материальной части, и личному составу медицинской службы. Пять полостных операций в корабельных условиях – это не мало. Весь экипаж проявил себя достойно. Спасибо. Наша задача – предъявить корабль флагману и офицерам штаба эскадры к смотру, показать товар лицом. Отныне на ближайшие полгода мы поступаем в полное распоряжение местных властей. Докажем, на что мы способны. Благодарю за службу!

– Служим Советскому Союзу! – дружно разнеслось над акваторией Индийского океана.

Флагманский корабль эскадры, лесовоз ледового типа, построенный в начале пятидесятых годов, в пяти кабельтовых угрожал могучему крейсеру своей округлой, высоко задранной кормой и адмиральскими погонами дислоцировавшегося на нем заместителя командира эскадры Семенова, слухи о самоуправстве которого достигли ушей моряков еще во Владивостоке. Не успел командир крейсера закончить речь, сообщив, что “за такие морские прогулки люди платят большие деньги, а нас сюда бесплатно привезли”, как семафором лесовоз потребовал крейсерский командирский катер к своему борту. За адмиралом и группой офицеров штаба. Легкая океанская зыбь раскачивала крейсер бортовой качкой градусов до десяти. И в обычных условиях спуск плавсредств на воду представляет собой довольно сложное и опасное мероприятие, а на волне – тем более. Командир, оценив обстановку, приказал спустить рабочий баркас, т.к. тот примерно в два раза легче катера и управиться с ним при спуске проще. Да и на волне он устойчивее. Однако, командир, заботясь о безопасности людей, совершил непростительную для моряка его уровня ошибку: к подъезду начальства должен подаваться лучший экипаж. Парадный. Меры последовали незамедлительно: вахтенный офицер крейсера моментально был снят с вахты, баркас отправлен к борту крейсера, командирский катер спущен на воду и, вздымая пенный бурун, понесся к лесовозу. Баркас-труженик поднят на борт. Публично высеченный командир, разумное решение которого одобрено не было, матерился в кругу офицеров и рассказывал сказки и были из практики эксплуатации корабельных плавсредств, неразумное использование которых часто приводило к ЧП, чем оправдывал возникшую неловкость.

Экипаж построен по большому сбору для встречи начальника. Начальник, невысокого роста, коренастый контр-адмирал, встречен, обласкан и уведен в каюту командира, где и состоялась первая порка, устроенная адмиралом неуместно самостоятельному моряку.

Но в данный момент офицеров корабля меньше всего интересовали адмиральские страсти. Вместе с начальником на борт крейсера прибыли флагманские специалисты, столь же грозные и неприступные, как и сам начальник. От результатов их работы по проверке готовности крейсера к выполнению боевых задач, от того, что будет доложено адмиралу при разборе итогов этой проверки, зависело, кому из корабелов суждено будет испытать удары линьками. А посему, виляя хвостами, одновременно их поджав, командиры боевых частей и начальники служб подчеркнуто радостными голосами приветствовали своих коллег чином повыше, выражая готовность разбиться в пыль, выполняя все распоряжения заведомо умного флагманского специалиста.

Проверять медицинскую службу прибыл знакомый уже нам майор медицинской службы Данилов. Увидев меня, он радостно заулыбался.

– Здорово, моя голубоглазая радость! Рад видеть тебя снова, как дела? Семья? Настроение?

С таким же выражением радости на лице я вежливо отвечал на вопросы, заранее готовясь к порке. Но этого, к удивлению, не произошло. От проверки службы флагман отказался, мотивируя свое решение очень просто:

– Ну ее на хер, твою службу. Наосто...чертело все в конец. Видеть не могу это железо. Тебе морячить, ты и отдувайся. А я ухожу. Уже приказ подписан. Буду морпехов лечить. Лучше налей по пять капель.

Что и было исполнено незамедлительно.

На разборе проверки, состоявшемся в ККОС, флагманские специалисты все, как один, дружно подтвердили верную позицию адмирала, заявившего, что “корабль совершенно не отработан, личный состав неподготовлен, партийно-политическая работа хотя и организована в соответствии с требованиями руководящих документов, однако, совершенно неэффективна". Оценка – “неудовлетворительно”. Кораблю объявлен “организационный период сроком на десять суток”. Все. Флажки убыли на лесовоз, унося трофеи в раздутых зеленых холщовых сумках, предназначенных для переноски секретных документов.

Приближался новый, 1981 год. Вдали от родных и Родины. Яркое тропическое солнце, лазурное море вокруг и слепяще белый песок недалекого берега острова Сокотра, напрочь отметали мысли о новогоднем (в привычном для нас понимании) празднике с его веселой елкой, сугробами и морозом. Однако, шампанское и коньяк, припрятанные в аптечном сейфе, привычно дожидались своего часа. В кубрике рядом с медотсеком военный дирижер Михайлов истязал личный состав оркестра: готовилась новогодняя праздничная программа. Гром барабана и вопли духовых инструментов истязали нервы обитателей камбузной палубы. К вечеру 31 декабря – главный боцман старший мичман Драгун – извлек из недр рефкамеры и установил на юте елку, привезенную из Союза. Украшенная гирляндами из цветной бумаги, она весело захлопала ветками, обдуваемая знойным тропическим ветром. Дежурная смена под руководством того же боцмана вынесла из кубриков и установила на юте столы и баночки. К 23.30 столы были празднично накрыты. Лица некоторых из членов экипажа были более красны и распарены, чем могло их раскрасить тропическое солнце. Глаза масляно блестели. Тут и там возникали излишне эмоциональные диалоги. В 00.00 командир поздравил всех своих боевых товарищей с Новым годом, пожелал крепкого здоровья и удач в БП и ПП. После чего начался праздничный концерт, в котором, кроме оркестра, приняли участие все желающие. В перерывах между номерами офицеры группками и поодиночке покидали праздничную арену для того, чтобы поздравить друг друга в каютах. Но, чтобы не быть заподозренными замом в грехе возлияния, возвращались обратно на ют еще более раскрасневшиеся и возбужденные, чем достигали обратного эффекта. Несмотря на это, наказание никому не грозило, т.к. отпущение грехов гарантировалось массовостью явления их. Зам предпочел действовать по здоровому флотскому принципу: если пьянку невозможно предупредить возглавь ее и преврати в мероприятие. К четырем утра концерт был закончен. Усталые моряки отправились отдыхать в кубрики, за чем бдительно проследила дежурная смена. Празднование Нового года продолжалось в каютах. За закрытыми дверьми.

Печально, конечно, что красивые традиции Русского флота, когда офицеры все праздники встречали в торжественной и дружной кают-компании, превратились в обычную пьянку в закрытых на замок каютах. Обстановка всеобщей подозрительности, боязнь быть схваченным за руку, поднимающую бокал, разобщает офицеров, воспитывает в них неуверенность и изворотливую нечестность. Даже пьяный в стельку офицер или мичман, стоя перед начальником, будет с пеной у рта доказывать, что последнюю рюмку спиртного он выпил в прошлогоднем отпуске. Боязнь партийной ответственности превращает зрелого мужчину в нашкодившего, виляющего хвостом младенца. Стыдно. Однако, никакие меры дисциплинарного и партийного воздействия не могут искоренить живущего в русском человеке желания “помыть руки” перед обедом, снять стресс после напряженного трудового дня, или же просто отметить праздник или торжественную дату. Это прекрасно понимают все категории начальников и воспитателей из политорганов, но никто из них не скажет об этом вслух. В годовых отчетах по воинской дисциплине едва ли наберется десять “ грубых проступков, связанных с употреблением спиртных напитков” на тысячу человек личного состава, хотя в действительности их можно насчитать никак не менее тысячи. Липа на флоте цветет исключительно пышным цветом, не избавляя флот от простуды и кашля. Так надо. Для спокойствия начальства и карьеры подчиненных. Да и начальственной карьеры тоже.