– Еврей, бля...и мать... Стрелять... НМС прибыть в каюту командира. Мать и бля...

Будто выброшенный из пращи, в одних трусах я влетел в кают командира. Тот, держась за переборку, заплетающимся языком изрек. – Док, меня вызывает адмирал. Дай мне что-нибудь от запаха;

– Какой “запах”? Вы посмотрите на себя в зеркало! – воскликнул док.

Командир отнесся с пониманием к восклицанию доктора.

– Что ты предлагаешь, док ?

В данной ситуации неприбытие командира по вызову старшего морского начальника могло повлечь непредсказуемые последствия на командира. Вплоть до снятия с должности. К тому же причина в нашем случае была никак не уважительной. Это прекрасно понимали оба.

– Только сложная травма может оправдать вас, – решительно выпалил начмед.

– Уж не хочешь ли ты набить мне морду? – уставился недоуменно на него командир.

– Нет. Положитесь на меня.

Как мы уже знаем, док принимал решения мгновенно. Он подошел к телефону, набрал номер амбулатории и, услышав ответ дежурного, отдал распоряжение: – Немедленно принесите в каюту командира три гипсовых бинта.

Через минуту в каюту влетел терапевт, держа в руках указанное медимущество. Его озабоченный вид указывал на то, что здоровье командира ему далеко не безразлично.

– Владимир Николаевич, – обратился я к коллеге, – сейчас вы пойдете в рентген-кабинет, найдете там снимок с травмой коленного сустава, аккуратно обрежете его и нанесете колларголом фамилию командира и дату травмы... сегодня... в 6.00. Все ясно?

Терапевт все понял. Улыбнулся. Ушел.

Я быстро наложил гипсовую повязку на правую ногу командира, уложил “больного” в постель и объяснил ему суть предпринятого маневра. Последнее можно было и не делать, т.к “больной” все прекрасно понял и сам. А поняв меня, мгновенно уснул, или, как говорят на флоте, “вырубился”.

Проверив наличие рентгеновского снимка, записав случай “травмы” в амбулаторный журнал, я поднялся на ГКП и доложил о ЧП оперативному дежурному. А через пять минут эскулапа “драл” лично командир эскадры “за несвоевременный доклад о случившемся”.

Перефразировав известное выражение Энгельса (или Маркса) “все подвергай сомнению", опытный флотоводец любил повторять: “Все врут!”. А посему прислал на крейсер флагманского врача для проверки объективности доклада корабельного эскулапа.

Встретив “старшего начальника”, я, напустив на себя самый серьезный вид, продемонстрировал проверяющему R снимок, на котором четко виднелся “закрытый перелом головки правой большеберцовой кости с незначительным смещением отломков”, показал положенные записи в медицинских документах, однако, начальника удовлетворил этим не полностью. Флагман выразил желание взглянуть на больного лично. И, несмотря на мои жалкие протесты, прибыл в каюту командира. Могучий храп раздавался из спальни, что свидетельствовало о хорошо проведенном обезболивании. Однако, запах выбранного мной обезболивающего средства, наполнявший каюту ... Не “Шанель № 5”...

На вопросительный взгляд флагмана док, вильнув хвостом, ответил:

– Грешен. Налил пять капель.

– Пусть будет это на твоей совести, товарищ старший лейтенант

И уехал. И не “вложил”. И все понял.

К вечеру больной проснулся. Потирая виски и удивленно глядя на свою загипсованную ногу, единоначальник только и сумел пробормотать:

– Шел... поскользнулся... упал... Проснулся.... гипс.

Прибыв по вызову командира, доктор подробно “восстановил” ход событий.

– Спасибо, док! Я этого никогда не забуду. Ну, а сейчас – снимай ее к едрене Фене, – отдал команду “больной”, указав на повязку.

– Дело в том, командир, что при подобных травмах гипс необходимо носить не менее месяца. Учитывая Ваш богатырский организм, сократим срок до двух недель, – невозмутимо заметил врач.

– Все ясно. Иди, док.

Экипаж корабля в течение двух недель имел удовольствие слушать историю о том, как на качке, сорвавшись с трапа, неимоверным напряжением могущих бицепсов командир сам себя спас от неминуемой гибели. От гибели и травм на флоте никто не застрахован.

Крейсер получил распоряжение быть готовым к съемке с якоря для следования в дружественную страну “третьего мира” – Мозамбик. Порт Мапуту. Нюанс: на крейсере должен был следовать командир эскадры, сотоварищи: зам НПО “Гильза”, НОО КГБ, эскадренный снабженческий мичман Серов и флагманский артиллерист. Подобные нюансы и товарищи на кораблях ВМФ высоко не котируются. Нюансы означают повышенное нервное напряжение экипажа на все время наличия их. Хотя любому кораблю очень лестно стать флагманом. Нюансы, как видим, почетны. Хуже дело обстоит с “товарищами”. Оправдывая свое существование и демонстрируя пыл служебного рвения перед командиром эскадры, “товарищи” будут ежедневно “выявлять массу безобразий, творящихся на корабле”, и докладывать об этом адмиралу. А руководящая плеть последнего будет ежедневно терзать тела и души моряков.

Датой выхода был обозначен день грядущий. А день сегодняшний мог быть использован для отдыха и “снятия стрессов” офицерами корабля. После отбоя. Командиры БЧ, как всегда, расположились в каюте механика, как наиболее просторной и имеющей запасный выход-люк в подпалубное помещение на случай “накрытия” “большим замом”.

Крепкий “чай”, колбаса, “братская могила” и мирная травля. Что может быть лучше для издерганных нервов моряков ?

Очередная быль, поведанная штурманом, свидетельствовала о том, что все мысли собравшихся были далеко от места сбора.

– Как-то летом, – повествовал штурман, – мы с женой приехали отдыхать в Москву. Остановились у родителей. (Родители рассказчика в Москве никогда не жили.) А надо признать, в Москве живет моя первая любовь. До сих пор ее забыть не могу. Пути наши давно разошлись. Она замужем уже второй раз, но, козлу понятно, любит только меня. Домашний телефон ее у меня всегда в кармане. Но, в целях конспирации, под его номером значится Валентин Степанович. Это вместо... Валентина Степановна. Понятно, я позвонил ей и... встреча была назначена.

Но сестра моя, блюдя мою же нравственность, как-то предостерегла жену, чтобы та, находясь в Москве, никуда меня одного не отпускала. И жена “сделала стойку”. Таким образом, я оказался на поводке. Казалось, что все планы рухнули. Но как-то в субботу супружница затеяла экскурсию по Москве. Взяв дочку, мы смотались на ВДНХ, Третьяковку, погуляли по Кремлю. Никто уже ног под собой не чуял. По пути домой, в метро, я заявил жене, что мне надо заехать к Федору Ивановичу и предложил заехать вместе. Однако, жена решительно отказалась, отпустив меня одного. Пообещал прийти часа через два...

Войдя в квартиру подруги, я понял, что не уйду отсюда до утра. Проснулся я часов в пять. Валя вызывала такси. Быстро сообразив, что ждет меня через полчаса, говорю подруге:

– Давай какие-нибудь таблетки!

– Плохо, что-ли ?

– Да нет. Так надо.

Сунув таблетки в карман, уехал. Приезжаю домой. Отец, скорчив рожу, ехидно вопрошает:

– Ну, молодец, как гульнул ?

– Нормально.

Смотрю, на кухне сидит жена. Не спит, курит. Рожа... Не дай бог!

– Ну и где же ты таскался, кобель ?

– У Федора Ивановича... Отравился салатом. Только вчера уходить собрался, как вдруг почувствовал дикую тошноту. Всю ночь полоскало. Каких-то таблеток наглотался.

И показываю. Кажется, немного поверила:

– Тебе, – говорит, – надо желудок промыть. И наливает трехлитровую банку марганцовки. Я – в ванную. Надеюсь это пойло вылить, жена за мной. Пью. Выпил. В туалет. Закрылся. Сижу на унитазе и засыпаю. А сам издаю звуки, будто меня рвет пополам. И какой музыкой для меня прозвучало заключение жены:

– Ты, поганец, не салатом, а водкой отравился!

Оценили находчивость штурмана. Хотя история эта и не существовала в природе, однако, она была выдержана в классическом военно-морском стиле: находчивый военмор, старая верная любовь, обманутая простодушно-строгая жена... А может, эти истории служат подсознательной защитой от вечных сомнений моряков в верности своих нареченных? Попыткой оправдать возможную неверность жен изображением своих недоступных похождений?