На корабле жизнь шла своим чередом. По итогам похода заместитель командира по политической части был снят и назначен с понижением. Механик был снят и назначен с понижением. Заместитель механика пополитической части был снят и назначен на равнозначную должность. Помощник командира по снабжению был снят и назначен с повышением на новостроящийся корабль.

Все четверо пострадали за несанкционированную попытку налаживания интернациональных связей в порту Коломбо, превратившуюся в обычную пьянку порочащую честь и достоинство советского офицера. Забегая вперед, читателю уместно сообщить, что капитан-лейтенант Бесполый был изгнан из вооруженных сил за проступки, дискредитирующие социалистический образ жизни. Педагог и целитель душ военморов сгорел на собственной дурости.

Корабль готовился к комплксной проверке специалистами вышестоящего штаба. “Если не наелся, то и не налижешься”, – гласит народная мудрость. Флотская мудрость выдает к руководству военморам следующий перл: “Сделал – запиши, не сделал – запиши дважды”. Внемля сему мудрому совету, моряки до одури скрипели перьями, пишущие машинки загружены были до предела и еще сверх того. Рулоны бумаги изводились на изготовление плакатов и призывов к отличной работе, политической бдительности и преданности лично Леониду Ильичу. Авральные работы по покраске корабля, подготовке формы одежды и изолированию оголенных концов электропроводки выматывали душу.

Личный состав тренировался четко и, что особенно важно, громко приветствовать начальника. Внешняя атрибутика должна быть на высоте. Пыль с переборок смывалась с помощью порошка СФ-3 и затаривалась в бочки, чтобы быть в готовности своевременно засыпать глаза проверяющих специалистов и вышестоящего начальства. Столы в кают-компании накрывались как для дипломатического приема. Однако, спиртное в меню отсутствовало: “помыть руки” можно было и в каютах. При благосклонном расположении созвездий. Взыскания сыпались как из рога изобилия. Командир кипел буйной энергией, подавая пример исполнительности и служебного рвения всему экипажу. Каждое построение по большому и малому сбору превращалось в небольшой митинг. Смысл выступлений и речей руководящего состава сводился к следующему: “Вы все можете, я в вас верю, но в случае... покажу Кузькину мать”. Особенно убедительно звучала последняя мысль. В подтверждение сего, корабельный пес Пират, сидя на задних лапах и приложив переднюю к уху, коротко тявкнул, присоединяя свой голос к общему грому, издаваемому сотнями голосов военморов, приветствующих начальника. Круглосуточная, вернее, кругломесячная нервотрепка, устроенная командиром, желающим во что бы то ни стало не ударить в грязь лицом, издергала нервы офицерам и измучила личный состав. Неоднократные обращения врача с просьбой предоставить экипажу два дня отдыха, расценивались командиром никак не иначе, чем медицинская диверсия и саботаж. Экипаж недовольно роптал, а как известно, подобные настроения успеху не способствуют. Накануне к проверке все было готово.

В 7.50 по трапу медленно поднимался адмирал. Экипаж замер по команде “смирно!”. Все внимание – на адмирала. Это значит, что все, происходящее за кадром, значения в данный момент не имеет. А жаль. На левом шкафуте специально подготовленный и проинструктированный матрос готовил сюрприз горячо любимому командиру: задрав хвост бедному Пирату и плеснув изрядную порцию скипидара прямо на собачий срам, шутник вытолкнул ошалевшего от неожиданной ласки любимца публики прямо на ют, к замершему в почтении строю. Обычно во время построений пес занимал свое место в строю и почтительно внимал Командирским речам. А здесь, в момент отдачи командиром рапорта старшему морскому начальнику, среди звенящей тишины, нарушаемой лишь голосом отдающего рапорт командира, раздался собачий визг, постепенно переходящий в пронзительный вой. Подскочив прямо к ногам ошалевшего от неожиданности командира, ошалевший от боли Пират с размаху уселся задом на холодный металл палубы и, загребая лапами, оглашая стенаниями акваторию Золотого Рога, начал описывать циркуляцию вокруг строя давящихся смехом моряков.

– Доктор! – взревел командир, – держи ее, она взбесилась!

Офицеры вышестоящего штаба хохотали на пирсе. Адмирал коротко резюмировал:

– Это баржа во главе со шкипером.

Месячный труд, затраченный на подготовку корабля, был сожжен несколькими граммами медицинского скипидара. Пират пострадал дважды: в дополнение к поруганной собачьей чести, он потерял право прописки на корабле. Административное расследование, проведенное лично командиром со всей тщательностью, виновных не выявило. По итогам проверки, медицинская служба, единственная из всех, получила отличную оценку. Возможно потому, что флагманский врач, проводивший проверку, знал истинную причину внезапного бешенства Пирата.

Я готовился в отпуск. По плану. Были закуплены подарки родным, в холодильнике томились “хвосты” кетин. Документы, заверенные командиром, лежали в кармане. Протокол заседания жилищной комиссии, в котором среди кандидатов на получение жилья, была и фамилия эскулапа, лежал на столе председателя гарнизонной жилищной комиссии. Будущее было ясное, как взор младенца. Тем более, что командир корабля подписал представление на присвоение врачу очередного воинского звания – старший лейтенант медицинской службы и отправил его по кадровым инстанциям. Срок присвоения очередного звания истекал в конце июня. Все отлично.

Пути господни неисповедимы, как и судьбы военморов. Моя судьба готовила своему протеже очередной воинский подарок...

...После длительного ремонта в Дальзаводе крейсер “Александр Суворов” был оторван от стенки и под буксирами вытащен “за ноздрю” в центр бухты Золотой Рог. По приказу командующего, он должен был занять место в точке номер один тридцать третьего причала, сменив в ней своего изношенного собрата и нашего знакомца – крейсер “Дмитрий Пожарский”. Командовал “Суворовым” “заводской” командир капитан первого ранга Мишкин, человек, органически не переносивший даже упоминание о море и походах. То ли собственные способности его, то ли помощь неизвестной, но тем не менее, волосатой лапы, в течение двадцати лет безупречной службы переводили его с одного ремонтирующегося корабля на другой. Каперанг предпочитал видеть море с берега.

В русском флоте для присвоения званий лейтенанта, капитан-лейтенанта и выше моряки должны были иметь “плавательный ценз”, что уже само по себе гарантировало весьма высокий уровень морской выучки и достаточный опыт корабельной службы. Великий смысл и государственная мудрость! Отбросив условности коррумпированного царского флота, современное военное законодательство позволяет расти в морских воинских званиях офицерам, наблюдающим разгулы морских стихий с Южного берега Крыма. Лейтенанты, волею судеб засевшие в береговых отделах или же на ремонтирующихся кораблях, достигают всего того, что и офицеры плавающего состава. И еще, в дополнение, живут размеренной семейной жизнью, посещают тетры и кино... Но об этом – позже.

Так вот, крейсер “Александр Суворов” стоял в центре бухты Золотой Рог, на виду у жителей и гостей города Владивостока, прямо перед окнами штаба ТОФ. Командир его, заводской каперанг Мишкин, тщетно дергал ручки машинного телеграфа: крейсер, проявляя упрямство тысяч ослов, не желал повиноваться. Не желал становиться в стойло – злополучную точку № 1. Командиры стоящих у пирса кораблей сочувственно качали головами и отпускали соленые шуточки в адрес своего незадачливого коллеги. Командующий флотом наливался бешенством и изливал его на – притихших подчиненных. Капитаны судов, не имеющих возможности выйти в море по расписанию, материли дежурного по рейду. Жители и гости города Владивостока многозначительно переглядывались, в полной уверенности, что “военные снова учения затеяли”. Через шесть часов ковбой-неудачник все же сумел укротить дикий нрав своего взбесившегося мустанга (а может быть, сам мустанг утратил волю к сопротивлению) и загнал его в определенное диспозицией место, прочно приковав цепями к берегу. Смахнув пот, согнав краску стыда с лица и ушей, ковбой заперся в каюте в ожидании суда Линча, грозившего ему в ближайшее время. Стоявший борт о борт с “мустангом” крейсер “Пожарский” тихо пенял своему налитому силой собрату изношенным скрипом своих механизмов, благославляя на ратные подвиги и желая ему семи футов под килем.