– Отпустите меня! – Я представила, как женщина спускается по лестнице с Мэри на руках, кровь у нее на лице, потом вспомнила свою мать, набросившуюся на миссис Гардинер. Впервые мне стало понятно, что можно прийти в такое бешенство, когда тебя уже ничто не остановит. За это мою мать на всю жизнь заперли в психушку. Да еще и разрезали. А меня что ждет?..

– Отдайте мне моего ребенка! – крикнула я.

– Успокойся, – сказал полицейский и, видимо, проявил оплошность, расслабился, потому что мне удалось высвободить одну руку. Я тут же засветила локтем ему в физиономию и услышала, как у него хрустнула переносица. Он вскрикнул и выпустил меня. Я вылетела в дверь, едва ли не кубарем скатилась с лестницы, перепрыгивая через три ступеньки. Внизу было пусто. До моего слуха донеслись хлопки автомобильных дверей и крики во дворе. Я бросилась туда.

Я должна была отнять у них свою Мэри.

Старший полицейский толкнул меня на заднее сиденье служебной машины и уселся за руль.

– Пустите меня к ней, я смогу уговорить ее вести себя смирно, – сказала я, притворяясь благоразумной и рациональной, хотя была, как никогда, далека от того и от другого. Молодой полицейский и Пола еще оставались в доме с Айви и ребенком, и я понятия не имела, что там творится. – Она напугана, – продолжала я, – она сама еще ребенок. Ну пожалуйста!

Но полицейский словно меня не слышал: я даже заподозрила, что он глухой.

– Хотите, не снимайте с меня наручники, просто дайте мне перекинуться с ней словечком. – Меня нервировала другая полицейская машина, стоявшая неподалеку. – Вы же посадите их сюда, а не туда? – Я очень старалась не перейти на крик. Но он не удосуживался даже оглянуться на меня, не то что ответить.

А потом он сказал что-то непонятное.

– Что?! – Я наклонилась, чтобы лучше расслышать, но оказалось, что он говорит не со мной, а по своей рации. Я лягнула его кресло. – Проклятье! У нас есть адвокат. Вы должны позволить нам поговорить с…

Тут подъехала третья по счету полицейская машина, и я вдруг увидела торопящуюся к ней Полу с Мэри на руках. Полицейский вышел из машины и открыл для нее дверцу.

– Нет! – крикнула я, видя, как Пола садится в машину с ребенком, и озираясь в заднее окно на свой дом. – Где Айви? Посадите их вместе со мной!

«Мой» полицейский завел мотор.

– Что вы делаете? – Я снова лягнула его кресло. – Подождите Айви!

Я снова повернулась и увидела сбегающую с крыльца Айви.

– Подождите! – крикнула я своему глухому водителю. – Вот она! Посадите ее ко мне!

Но машина, в которой увозили ее ребенка, уже тронулась с места, за ней последовали мы, и Айви осталась одна в моем дворе, в моем синем платье, с прижатыми к бледным щекам ладонями. Она не кричала, может, даже не плакала. Видя, что она провожает глазами мою машину, я показала ей в заднем окне руки в наручниках. «Крепись!» – хотелось мне крикнуть ей, хотя сама я никогда еще не чувствовала себя такой слабой и беспомощной. Я долго смотрела на нее, маленькую и оглушенную, пока она не исчезла из виду.

Я сидела на койке в своей крохотной камере, прижавшись спиной к холодной бетонной стене и поджав к подбородку колени. По ту сторону решетки возник надзиратель.

– К вам адвокат. Он проходит контроль, с минуты на минуту будет здесь.

Наконец-то! Я спрыгнула с койки и повисла на решетке, тщетно пытаясь разглядеть тяжелую дверь в конце коридора. Целые сутки я провела, полностью отрезанная от мира, понятия не имела, что творится, и провела бессонную ночь, воображая худшее.

Накануне, привезя меня сюда, они позволили мне сделать несколько телефонных звонков. Первым делом я, ясное дело, позвонила Гэвину, потом безуспешно названивала родителям Роберта и своей матери в библиотеку. Ждать Гэвина пришлось недолго. Стоило ему войти ко мне в камеру, как я атаковала его своей историей, попытавшись выпалить все с максимальной скоростью: необходимо было, чтобы он отыскал Айви и не дал совершиться стерилизации. После всего, через что ей пришлось пройти, после всего того, что я сделала, чтобы предотвратить худшее, мне была невыносима мысль, что мы потерпели поражение. Стоило мне об этом подумать, как я заливалась слезами.

Переварив услышанное, Гэвин сделался невыносимо обстоятельным: сидя на табурете посреди камеры, он строчил в книжечке, а я нарезала вокруг него круги. Он обещал устроить мне освобождение под залог, объяснял трудности на этом пути. Мне пришлось его перебить.

– Сейчас мне не до этого. Сначала найдите Айви! – Наверняка я показалась ему истеричкой. Он задавал уйму вопросов, я отвечала скороговоркой. Сбилась я только тогда, когда он задал вопрос о рождении ребенка. Я задумалась, говорить ли ему о помощи моей матери. Рано или поздно это, конечно, выплыло бы наружу, и мне было необходимо вызвать у него доверие ко мне, к моему слову.

Когда он собрал столько сведений, сколько я смогла ему предоставить, я буквально вытолкала его из камеры.

– Бегите! – напутствовала я его. Надзиратель, отперший ему дверь, посмотрел на меня как на безумную. – Скорее, Гэвин, умоляю!

После его ухода я провела самую одинокую и безрадостную ночь в своей жизни. Положение усугублялось моим возбужденным воображением.

Наконец дверь в конце коридора с лязгом открылась и снова со стуком захлопнулась. Через мгновение за решеткой появился надзиратель, у него за спиной стоял Гэвин. Я впилась взглядом в его лицо, но оно было бесстрастным. Он смотрел не на меня, а в затылок надзирателю. Я до боли в пальцах вцепилась в решетку. Лишь бы она не пострадала, думала я.

– Доброе утро, Джейн, – сказал Гэвин, когда надзиратель отпер дверь камеры.

Я не ответила. Меня не интересовали формулы вежливости. Только когда его заперли вместе со мной в камере, я схватила его за руку.

– Как она?!

Он указал на койку.

– Сядьте. – Сам он уселся на табурет.

Я присела на край койки, наклонилась вперед, обняла руками колени и нетерпеливо завозила ногами по полу.

– Выкладывайте!

– Управление социальной помощи поместило Айви и ребенка в разные приемные семьи, – начал он. – Они…

– Это безумие! – Я вскочила. – Они должны быть вместе. Айви ее обожает. Она ответственная мать. С ней ребенку не грозит ни малейшая опасность…

– Прошу вас, Джейн, сядьте. – Я нехотя подчинилась. – Это необходимо было сделать на время изучения ситуации. Вы же работали в управлении и должны понимать, что они обязаны действовать в интересах ребенка. В этом случае детей двое.

– Да, но…

– Сегодня Айви должен был осмотреть врач, но…

– Только не это! Я боюсь, что как только…

– Джейн! – оборвал он меня. – Дайте договорить. Все очень быстро меняется. Айви пропала.

– То есть как?

– Сбежала ночью из дому.

– Сбежала?..

Он кивнул.

Я села на койку и задумалась. Всего несколько дней назад она произвела на свет дитя и не имела при себе ничего, кроме моего халата и платья, не считая тряпок от управления…

– Могла она каким-то образом узнать, где Мэри… где ее ребенок? – спросила я.

– Ребенку ничего не грозит, он в другом семейном приюте. Но исчезла не только Айви. – Он заглянул в свои записи. – Хватились также сына фермера, которому принадлежит дом, где она жила раньше. Генри Аллена Гардинера.

Я зажала себе обеими руками рот.

– Господи, Гэвин! Он, наверное, отец ребенка!

– Вы с ним знакомы?

– Не очень-то, просто встречала. Я не знала… – Неудивительно, что Дэвисону Гардинеру так хотелось, чтобы Айви стерилизовали. – Знал, что Айви влюблена в него, то есть влюблена в отца ребенка. Его чувства мне неизвестны, но раз он сбежал вместе с ней, значит, они у них взаимные.

Я надеялась, что он о ней позаботится. Возможно – хотя это не точно, – нам не придется ее искать. Возможно, ей будет только лучше, если ее вообще не будут разыскивать. Но как же ее ребенок? Без своей Мэри Айви погибнет!