У меня вспотели ладони. Я расстегнула портфель и стала перебирать бумаги в поисках бланка «Согласие пациента». Найдя, я протянула его ей.

Она сняла ногу в гипсе с табурета, развернула кресло к столу и вставила бланк в пишущую машинку. Я подождала, пока она напечатает одно предложение.

– Позвони Энн Ланг, – сказала она, вынув лист из машинки. – Пусть она съездит туда и подтвердит, что твоя догадка верна. А тебе надо искать приемную семью для сынишки Мэри Эллы Харт.

Она отдала мне бланк. «Пациент – несовершеннолетняя, согласие не запрашивалось» – было там напечатано.

– Шарлотта!.. – взмолилась я.

– Мне надо сделать несколько звонков, – сказала она. – Тебе – тоже.

Я впервые написала записку Генри Аллену – раньше писал только он: «Мне надо увидеться с тобой этим вечером. Найди способ вырваться. В полночь».

У нас кончался утренний перерыв. Мы с ним даже не смотрели друг на друга, но я каким-то образом должна была передать ему записку – сейчас или никогда. Он и Эли зашагали в поле. Я рискнула: отошла от Мэри Эллы и быстро сунула ему клочок бумаги.

– Эй! – окликнул меня с тропинки мистер Гардинер. Я его не заметила, а он смотрел прямо на меня. – Что ты ему дала?

Я, наверное, вытаращила глаза, как две тарелки, сердце пропустило два-три удара. Генри Аллен тоже перепугался и застыл, зажав мою записку в кулаке.

– Ничего, – ответила я. – Не знаю, что вы…

– Мистер Гардинер! – подал голос Эли, проскользнув между мной и Генри Алленом и заторопившись к Гардинеру-старшему. – Мне надо вам кое-что показать. – На бегу он дотронулся до руки Генри Аллена, как будто что-то у него забрал, потом, приблизившись к Гардинеру, показал раскрытую ладонь. – Вот какие шурупы торчат из стены в «Рождественской» сушильне! Я отдал один Айви, чтобы она показала вам, а она отдала его Генри Аллену. Видите? Так и торчат!

Он отдал Гардинеру шуруп – что же еще это могло быть? Гардинер так же удивился, как мы с Генри Алленом. Взглянув на шуруп, он зашагал к «Рождественской» сушильне, Эли за ним. По пути Эли оглянулся и ухмыльнулся нам с Генри Алленом.

– Эли про нас знает? – спросила я шепотом.

– Эли знает вообще все, – ответил Генри Аллен. – Клянусь, у этого парня глаза на затылке! – Он вытер пот со лба. – Я уж решил, что мы пропали…

– Я тоже.

Он отошел от меня на случай, если его папаша обернется, и я увидела, как он читает записку. Посмотрев на меня, он кивнул. Я не знала, как он сумеет улизнуть от родителей, карауливших теперь каждый его шаг, но он был обязан постараться. Я должна была ему признаться.

К полуночи я прокралась к роднику и села одна на мох, волнуясь, что он не придет. Повалившись на спину, я ругала себя за то, что не понимала, что у меня внутри живет дитя. С эдаким животом! Теперь я могла нащупать в нем маленькое существо. Это не мое брюхо пожирало столько печенья, а крохотный живой человечек.

Я увидела сквозь ветки круглую серебряную луну, и в следующий момент человечек у меня в животе вдруг сделался важнее школы, профессии учительницы и всего остального, о чем я могла подумать. Вспомнились слова проповедника о том, что нам не всегда понятны причины деяний Господних, но не надо сомневаться в его добрых намерениях. Хотелось бы мне понять, зачем он устроил так, чтобы у меня был ребенок!

Я протянула руки к небу.

– Благодарю тебя за этого младенца, – прошептала я. – Я буду ему хорошей матерью.

Правда, я еще не знала, что скажет Генри Аллен. Он считал, что выходить из меня – надежный способ, и очень старался, а все потому, что не хотел детей. Во всяком случае, пока. Вряд ли он тоже возблагодарит Господа.

Я услышала его приближение, вскочила – не так проворно, как раньше, – и помогла ему расстелить одеяло.

– Они следят за мной, как коршуны, – сказал он, расправляя уголок одеяла. – Прости, что опоздал. Ты напугала меня своей запиской.

– У меня будет ребенок! – выпалила я.

У меня это просто вырвалось. Мы еще даже не улеглись. Он уставился на меня.

– Быть того не может! Мы так осторожничали!

– Ты у меня единственный, Генри Аллен. Миссис Форрестер углядела.

– Ты ей сказала?

Я плохо его видела, но слышала по голосу, как он зол.

– Не я ей, а она мне. Она догадалась.

– Ты уверена, что она права?

– Думаю, да.

Он тяжело шлепнулся на одеяло и уставился на реку.

– Вот черт! – прошипел он.

Я села рядом с ним.

– Пощупай!

Мы так давно не были вместе! Я видела, как расширились у него глаза, когда он пощупал мне живот. Он быстро отдернул руку, но я ее поймала и опять прижала к своему большому животу.

– Проклятье! – сказал он. – Плохо дело, Айви. Хуже не придумаешь.

Я тут же забыла, как всего две минуты назад благодарила Бога. Он прав, это худшее, что могло случиться. Но теперь от этого было не отвертеться. От ребенка было уже не избавиться. Генри Аллен мог просто сказать: «Он не мой» и уйти. Закончить школу, потом, может быть, колледж, укатить в Калифорнию, как собирался. А у меня выбора не было. Со школой было покончено. Хочу я этого или нет, быть мне матерью. Судя по поведению Генри Аллена, меня ждала участь матери-одиночки, как Мэри Эллу.

Мы молча смотрели на мерцающий лунный след на воде. Я мысленно беседовала с Иисусом, просила сделать так, чтобы Генри Аллен повел себя по-другому. Иисус сам был когда-то ребенком и мог меня понять.

Немного погодя Генри Аллен обнял меня.

– Нам надо пожениться, – сказал он. – У этого ребенка должно быть имя. Куда это годится – «малыш Уильям»! Мой ребенок будет не Хартом, а Гардинером. Мы сделаем из него Гардинера.

– Но как? – спросила я. – Твои родители, они… Я не знаю, что они сделают.

– И я не знаю. Дай мне время подумать, хорошо? Мне надо пораскинуть мозгами. Но ты не останешься с этим одна, Айви Харт, не тревожься.

Я снова подняла глаза к звездам. «СПАСИБО, ИИСУС,» – подумала я. Этой ночью он не медлил.

Я толкала тележку по проходам магазина «Пиггли Уигл-ли», заглядывая в свой список и машинально собирая банки и упаковки: персики, кукурузу, вишни… Роберт играл с друзьями по клубу в покер, и я искренне радовалась, что вечером буду предоставлена себе. Вторую половину дня я провела в тоске, корпя над заявкой для Айви. Из головы не шел неприятный утренний разговор с Шарлоттой и Фредом. Вернувшись домой, я собиралась позвонить матери. Я скучала по нашим прежним вечерним беседам; теперь наши с ней разговоры стали поверхностными. Она казалась мне очень хрупкой, горе по мужу и дочери было по-прежнему сильным.

– Джейн?

Я подняла глаза. Ко мне приближалась с тележкой Луиза Паркер.

– Луиза! – Меня ошарашил ее болезненный вид. «Она умирает», – прозвучал у меня в голове голос Роберта. Какими же мелкими по сравнению с этим были мои проблемы! – Рада вас видеть. Как вы себя чувствуете?

– Пока еще таскаю ноги, – ответила она. – А вы? Милая, у вас красные глаза. – Она взяла меня за плечо и вгляделась в мое лицо. – Что-то стряслось?

Я уставилась на свою тележку, пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами.

– Так, нелады на работе, и вообще… – Я поперхнулась и больше ничего не смогла добавить.

– Вы взяли что-нибудь замороженное? – Луиза заглянула в мою тележку, я тоже, озадаченная вопросом. – Нет, ничего такого. Оставьте тележку. Поедем выпьем кофе и поболтаем.

– А как же покупки?

– Думаю, вам больше нужна дружеская беседа.

Как же она права! Мне казалось, что у меня совершенно нет друзей. К тому же мне надо было в аптеку рядом с кафетерием: понадобился лечебный шампунь «Брек Бэнш». Впервые в жизни у меня появилась перхоть, но я не собиралась признаваться в этом Луизе и кому-либо еще. У меня было подозрение, что причина этой напасти – стресс.

Мы поставили наши тележки так, чтобы они никому не мешали, и вышли из магазина.