– Знаю. Но иногда наши мечты – это не то, что для нас лучше всего.

– Я хочу СВОИХ! – крикнула вдруг Мэри Элла.

Я выглянула из окна в тот самый момент, когда она вскочила с лавки и бросилась бежать.

– Мэри Элла! – Миссис Форрестер побежала за ней. Я услышала, как Мэри Элла ворвалась в дом.

– Нонни! – крикнула она сквозь слезы. – Она говорит, что у меня больше не будет детей!

Я схватила малыша Уильяма и распахнула дверь. Увидев меня, Мэри Элла вырвала малыша Уильяма у меня из рук.

– Она говорит, что они врали! – сказала она мне.

Мне больно было смотреть на ее искаженное лицо. Я перевела взгляд на бледную миссис Форрестер, оставшуюся в двери.

– Они что, наврали про удаление аппендикса? – спросила я ее, как будто мне требовалось подтверждение подслушанного.

– Ладно, ладно… – Нонни ковыляла из кухни, направляясь к Мэри Элле. Она вся была комок нервов и мяла руками фартук. – Зачем вам это понадобилось? – спросила она у миссис Форрестер. – ЗАЧЕМ? Девочка жила и не тужила, а тут…

– Это несправедливо. – Миссис Форрестер стиснула перед собой руки – такая у нее была манера. – У нее было право знать про…

– При чем тут право? – повысила голос Нонни. – Вы, видать, живете в большом доме, учились в хорошей школе и знать не знаете, что такое растить сирот! – Она подобрала с пола свою хворостину и стала надвигаться на миссис Форрестер. Та не догадалась выскочить из дому, пришлось мне схватить Нонни за руку, не дав ей наделать глупостей.

– Я хочу пятерых детей! – Мэри Элла так стиснула малыша Уильяма, что он заверещал.

– Отпусти его! – прикрикнула я. Она от неожиданности так резко разжала руки, что малыш Уильям сполз на пол и заблажил пуще прежнего.

Миссис Форрестер бросилась к нему и упала на колени, чтобы помочь ему встать.

– Ему не больно, – сказала Нонни. – Просто испугался.

Я не отпускала руку Нонни. Она без сопротивления позволила мне забрать у нее хворостину.

– Зачем они соврали? – обратилась я к миссис Форрестер. – И как они это сделали? Почему у нее больше не будет детей?

– Они… – Миссис Форрестер поднялась с колен и с трудом перевела дух. – Это несложная операция. Перерезают кое-что внутри, и больше не забеременеешь. Вступать в… связь можно, но…

– Только чтоб в моем доме без этого слова! – взвилась Нонни. – Хочу, чтобы вернулась миссис Веркмен! Вы все портите.

– Мэри Элла…

Но сестра спрятала лицо на плече у Нонни.

– Так ты будешь только здоровее и сможешь лучше ухаживать за…

– Дура! – бросила ей в лицо Нонни. – Можешь возить нам одежду и еду, а в дела моей семьи больше не лезь!

Я видела, что миссис Форрестер соображает, как быть дальше. Наконец она дотронулась до спины Мэри Эллы.

– Я всегда на связи.

С этими словами она ушла, даже не взглянув в мою сторону.

Нонни и Мэри Элла остались в комнате, а я вынесла во двор проклятую хворостину. Посмотрев в сторону леса, где скрылась миссис Форрестер, я поняла, что больше не знаю, как к ней относиться. Любить ее или ненавидеть?

Вернувшись в дом, я взялась готовить ужин малышу Уильяму, как вдруг за резкой моркови вспомнила про собственный плод. Неужели и у меня из живота после рождения ребенка будет торчать черная нитка? Неужели и меня обманут?

Господи, что я натворила?

Я ехала из графства Грейс домой, окутанная туманом вины и смятения. В висках стучит, в животе резь. Раз за разом я проигрывала в голове свой разговор с Мэри Эллой, перед глазами у меня постоянно стояло ее лицо. Я вспоминала, какой у нее был вид, когда она наконец поняла, что ей говорят: удивленно разинутый рот, недоверчиво расширенные голубые глаза. Мне хотелось отвернуться: столько в ее взгляде было потрясения и горя. Никто меня не убедил бы, что ей недостает ума, чтоб такое понять: она отлично знала, про что я толкую. Она вправе знать, черт возьми! Я ударила кулаком по рулю. Непонятно, как иначе можно было бы это до нее донести, но одно я знала точно: я все испортила.

Я свернула на аллею перед нашим домом, но осталась сидеть в машине, уставившись невидящим взглядом на гаражные ворота. Только бы не понадобился такой же разговор с Айви! Я старалась сделать свою часть заявки послабее, хотя знала, что в таком виде Фред ее не подпишет. Он дважды заставлял меня ее переписывать. Прочтя окончательный вариант, прежде чем положить его в конверт, я пришла в ужас от убедительности своих доводов в пользу стерилизации, хотя знала, что правдивы они все, до последнего слова.

Роберт подъехал ко мне сзади и приветственно загудел. Уже неделю ужин для нас готовила Анджелина. Она делала это днем, мне оставалось только разогреть еду в духовке. Роберт был не в восторге, но если бы не Анджелина, мы не могли бы ужинать раньше восьми часов. Я не знала, что она состряпала в этот раз, и мне было все равно: кусок не полез бы в горло.

Я пригладила волосы и наскоро помассировала себе виски, но головная боль никуда не делась. С приклеенной к лицу улыбкой я вылезла из машины.

– Привет, дорогой. – Он тоже вышел из машины, и я встретила его поцелуем. Мы вместе зашагали к задней двери дома.

– Только что вернулась? – спросил он.

– Пришлось под конец дня навестить одну из подопечных семей, – ответила я. – Разговор был трудный…

Как же мне хотелось поделиться всем этим с ним! Не осталось никого, с кем я могла бы быть откровенной. Первой приходила в голову Шарлотта, но ее сурового суда я не выдержала бы. Луиза была так больна, что беспокоить ее моими проблемами было бы неуместно, тормошить мать мне тоже не хотелось. В колледже рядом со мной была Глория и другие подруги. Теперь нас разметало по всей стране.

На подходе к двери Роберт вздохнул. Я догадалась, что он колеблется, спрашивать ли, почему мне пришлось несладко, и не стала ждать его решения. Мне было необходимо кому-то рассказать о том, что я натворила.

– Помнишь семью с сестрами семнадцати и пятнадцати лет?

– Как такое забыть! – отозвался он. Я пропустила мимо ушей его тон.

– Я сказала старшей, что ее стерилизовали, и она ужасно огорчилась. Раньше ее убеждали, что ей сделали операцию по удалению аппендицита, а не перевязку маточных труб, и я подумала…

– Зачем было открывать ей глаза? – спросил он, входя в кухню. Там вкусно пахло стряпней Анджелины, но у меня в желудке все равно торчал кол. – Вот это аромат! – восхитился он. – Что скажешь?

– Пахнет заманчиво, – рассеянно согласилась я, направляясь к духовке. Чем скорее ужин будет на столе, тем довольнее будет муж. – Она ведь воображала, что нарожает еще. Мечтала произвести на свет пятерых. Как я могла допустить, чтобы она продолжала жить в уверенности, что родит еще четверых?

– Пять ребятишек на пособии? – Роберт поставил свой чемоданчик под стол. – Подумаешь, мечтала! Не можешь растить детей – не рожай.

– Просто я думаю, что нельзя было ей лгать.

Он ослабил узел галстука и посмотрел на меня.

– Знаешь, Джейн, меня уже до смерти тошнит от разговоров о твоей работе. – У него был очень усталый вид, не лучше, чем у меня. – До смерти!

– Я уже несколько недель не обсуждала с тобой свою работу, – сказала я, берясь за ручку холодильника.

– Брось! – Он невесело усмехнулся.

– Так и есть! – Я забыла про холодильник. Обвинение было несправедливым. – Знаю, ты терпеть этого не можешь, поэтому старалась избегать этой темы, как ни тяжко мне было…

Он потер лоб.

– Налей мне чего-нибудь, пожалуйста. – Он сел, отвернувшись от стола.

Я шумно выдохнула и полезла в буфет за спиртным. Все это необходимо было обсудить, но сейчас момент был неудачный.

– У тебя тоже был трудный день? – спросила я, смешивая джин и вермут. Я знала о своей привычке ставить на первое место собственные проблемы, а не его. Пора было исправляться.

– Диагностировал у одного мальчика полиомиелит.

– Полиомиелит? – Я перестала трясти шейкер.