Я кивнула, довольная, что не должна куда-то мчаться прямо сегодня. Слишком свежи были в памяти Шарлотта и проклятый мостик.

– Годится, – согласилась я, уверенно улыбнулась и не переставала улыбаться, пока он не ушел. Потом заперла дверь и привалилась к ней спиной. Боже! Я испуганно покосилась на портфель Шарлотты, перевела взгляд на шкаф с делами рядом с ее столом. В шкаф мне уже доводилось заглядывать: там теснились папки. Я радовалась, что на меня не взвалили все ее дела – пока…

Я села за собственный стол с толстым делом Хартов в руках. Листая его, я наткнулась на бланк нотариального разрешения с подписью Виноны Харт, вернее, с крестиком вместо подписи. Да она неграмотная! Понимала ли она, что подписывает? Я вспомнила ее разговор с Шарлоттой: Винона просила поскорее стерилизовать Айви. Знала она, отлично знала, что подписывала!

В дверь кабинета постучали. Открыв дверь, я увидела улыбающуюся Полу с папкой в руках.

– Фред попросил меня помочь тебе с заявкой, – сказала она. – Пустишь?

– Да, конечно! – Я была рада ее приходу. – А то у меня прямо голова кругом!

– Я ушам своим не поверила, услышав про Шарлотту, – сказала она. – Получается, ты спасла ей жизнь!

– Ну, не то чтобы прямо спасла… – Я ничуть не чувствовала себя героиней. – Одна я бы не справилась.

Она потрепала меня по руке.

– Поверь, такое происходит крайне редко. Случается, конечно, сталкиваться с неприятными вещами, но обычно это не представляет угрозы для жизни. И слава богу! – Она засмеялась.

У меня отлегло от сердца. Пола мне очень нравилась. То ли потому, что мы с ней были похожи обликом и возрастом, то ли потому, что она всегда выглядела совершенно счастливой. Стоило на нее взглянуть – и настроение мигом улучшалось. Так или иначе ее появление меня успокоило. Я не сомневалась, что точно так же она действует на своих клиентов.

– Итак… – Она заняла место Шарлотты, я свое. – Я принесла тебе вариант такой заявки, изучи, как она составляется. – И она сунула мне пачку бумаг.

Я стала перебирать бумаги. Среди них преобладали бланки, которые надлежало заполнять терапевту, директору департамента, опекунам; несколько штук предназначались мне самой.

– Ух ты! – не сдержалась я. – Сколько писанины!

– Все не так страшно, как кажется! – сказала она. – Твое дело – позаботиться, чтобы соответствующие люди заполнили бланки. Главный для тебя самой – вот этот. – Она ткнула пальцем в бланк, который я как раз изучала. В нем мне предлагалось ответить на вопросы о «ситуации в семье», «способностях клиента», «социальном окружении» и так далее.

Я подняла глаза на Полу.

– Обо всем этом я почти ничего не знаю, – призналась я. – Только то немногое, что слышала от Шарлотты.

– Значит, узнаешь. – Пола небрежно пожала плечом.

– Шарлотта говорила, что у тебя огромный опыт.

– Не то чтобы огромный, – возразила она со смехом. – Но я не колеблюсь это делать, когда считаю, что это необходимо. Шарлотта очень осторожная. Если она говорит, что твоей клиентке это нужно, советую к ней прислушаться.

– Ей всего пятнадцать лет, – сказала я.

Пола пожала плечами.

– В прошлом месяце я подавала заявку на десятилетнюю. Заявку одобрили.

– Десять лет?!

– Цветная девочка с сильной степенью умственной отсталости, которой «пользовались» местные мальчишки. Рано или поздно она бы забеременела и не смогла бы выносить ребенка.

Я вспомнила Айви.

– Ну, эту девочку умственно отсталой не назовешь. Там другое – эпилепсия и…

– Можешь не продолжать. Достаточно и этого. Они наверняка одобрят. – Она посмотрела на часы. – У меня встреча. – Она вскочила. – Потом я вернусь. Если надо, поговорим еще. – Она указала на папку у меня на коленях. – Оставляю это тебе. Adios!

– Пока! – сказала я ей вслед.

Когда дверь закрылась, я уперлась взглядом в стол Шарлотты. Как же мне хотелось взмахнуть волшебной палочкой, отменить происшедшее накануне и вернуть мою наставницу!

«Людям положено помогать, даже когда это трудно», – сказала я Роберту.

Я потянулась за портфелем Шарлотты, открыла и стала в нем рыться.

Ночью я почти не сомкнула глаз, но когда малыш Уильям заворочался, а вместе с ним и Мэри Элла, я притворилась спящей. Лучше бы этот день не начинался! Я не знала в точности, что он принесет, но была уверена, что ничего хорошего ждать не приходится. Мне так хотелось, чтобы события ночи оказались дурным сном! Как они поступили с Генри Алленом? Папаша, скорый на расправу, наверняка попотчевал его ремешком.

Малыш Уильям ревмя ревел за стеной, заглушая бубнеж Нонни, Мэри Эллы и еще кого-то; как ни плохо было слышно, у меня было леденящее чувство, что чужой голос принадлежал миссис Гардинер. Я накрыла голову подушкой. Мне хотелось исчезнуть.

Потом хлопнула входная дверь, и Нонни зашаркала к спальне. Я засунула голову под подушку еще глубже.

– Дура! – заорала она, ворвавшись в комнату. – Дура проклятая! – Она принялась лупить меня своей клюкой, да так, что я испугалась, как бы она не переломала мне руки, но больше всего досталось, несмотря на одеяло, моему бедру; я стиснула зубы, чтобы вытерпеть побои молча. – Хочешь, чтобы нас отсюда выкинули? Вот дубина! Она все мне выложила: что ты бегала там полуголая, отвлекала их парня от его обязанностей, из-за тебя сгорел чертов сарай! Вставай! – Она так врезала мне по бедру, что у меня слезы брызнули из глаз.

Я убрала с лица подушку.

– Хватит меня бить!

– Вставай, говорю!

– Встану! Убери свою клюку!

Я медленно села. От попыток уснуть в зимней ночной рубашке я была вся потная, от моих волос сильно пахло дымом. Но как ни плохо выглядела я сама, у Нонни вид был и того хуже. Я видела ее взбешенной, когда забеременела Мэри Элла, но сейчас было вдвое хуже. Ее потное лицо побагровело, глаза вылезали из орбит, тройной подбородок мелко дрожал. Я испугалась, что она сейчас помрет от злости и виновата в этом буду я.

– Прости, Нонни, – выдавила я.

Она опять замахнулась клюкой. Я накрыла руками голову и зажмурилась, но она, похоже, передумала: удара я не дождалась.

– Гардинеры больше не повезут тебя в церковь в воскресенье, – сказала она. – Добирайся сама как хочешь. А сейчас живо марш в сушильню!

– В сушильню?! – Как я могла там появиться после случившегося ночью? – Нонни, мне туда нельзя! Они не захотят, чтобы я…

– Одевайся и марш туда! Это наказание: будешь смотреть в глаза Гардинерам, увидишь, что осталось от сушильни. Ты нас опозорила, Айви Харт. Первой была Мэри Элла, но какой с нее спрос? Я-то думала, что ты не такая, а ты…

Она отвернулась и побрела прочь. Никогда еще я не чувствовала себя так отвратительно. Мне было стыдно появиться перед Гардинером, но у меня не было выбора. Я встала и начала одеваться.

У нас был один комод с тремя ящиками. Верхний принадлежал Мэри Элле, средний мне, нижний Нонни и малышу Уильяму. Выдвинув свой ящик, чтобы достать нижнее белье, я наткнулась на коробочку противозачаточного желе, полученную от медсестры Энн. Коробочка была одна, хотя Энн дала мне две. Я открыла ящик Мэри Эллы и обнаружила там вторую. Я не рассердилась, а, наоборот, обрадовалась. Пусть теперь ее парень из нее не выходит – желе поможет. Я решила, что теперь всегда буду снабжать ее этим средством.

В общей комнате Мэри Элла качала малыша Уильяма в старой колыбели, сделанной еще отцом. Она его качает, а он знай себе голосит.

– Чего он так орет? – спросила я. Непонятно было, слышала ли она все то, что наговорила миссис Гардинер. Скорее всего слышала. От одной этой мысли у меня запылало лицо.

– Не знаю, – ответила Мэри Элла. – Чего ты орешь, малыш Уильям? – спросила она сына, но он ее не расслышал – так зашелся.

– Лучше заткни его, а то я ему наподдам, чтобы было из-за чего надрываться, – пригрозила Нонни из двери кухни. Она ела печенье, политое вареньем. Судя по виду коробки с синими пробирками на кухонной полке, она со вчерашнего вечера к ним не прикасалась. Я всегда их проверяла, чтобы знать, делала ли она анализ.