– Я поведу, – сказала она. Мне понравилась ее покровительственная манера, хотя она определенно терпела поражение в сражении с раком. Какое ужасное слово!

– Роберт, должно быть, играет в покер, – сказала она, пока мы ехали в кафетерий «Хейс Бартон» неподалеку. – Гэвин тоже там.

– Да, – ответила я. – Я рада за него. Карты снимают стресс.

– Как и Гэвину. Я так рада, что у него есть друзья, компания! Особенно по гольфу. Он теперь отец и мать для нашей дочурки, не говоря об адвокатской практике.

Господи, я совершенно забыла об их дочери! Как же тяжело знать, что умираешь и оставляешь дочь сиротой, что не увидишь, как она растет!

– Думаю, вам тоже было бы полезно какое-нибудь хобби, – продолжила она. – Что-нибудь веселое. Вы трудитесь так же напряженно, как наши мужчины, при этом на вас покупки и дом.

Я откашлялась.

– Не знаю, есть ли сейчас в моей жизни место для хобби.

– Я тоже так считала, когда учительствовала. Весь день работаешь, а вечером проверяешь тетради и контрольные.

– Гэвина это угнетало?

Она покачала головой.

– Ему я посвящала уикенды. Это важно. А еще он знал, что я занята любимым делом.

– Вряд ли Роберт сильно возражал бы, если бы я была учительницей, – сказала я, хотя в действительности была уверена в обратном. Он вообще не хотел, чтобы я работала. – Ему не нравится, что я социальный работник.

– Гэвину понравилось беседовать с вами об этом на балу, – сказала она. – Вы произвели на него впечатление.

– Неужели?

Она кивнула.

– Он сказал: «Эта Джейн Форрестер – крепкий орешек».

Я рассмеялась, донельзя польщенная. Вот бы и Роберт так ко мне относился!

Луиза остановила машину, мы вышли и устроились у стойки. Я заказала кофе, она – шоколадное сливочное мороженое. Мое удивление вызвало у нее усмешку.

– Я теперь ем, что и когда хочу. Какая разница? Что бы ни положила себе в рот, все равно теряю вес. Мой врач поражен, что у меня до сих пор хороший аппетит. Наверное, мне везет – если так можно сказать в моем случае…

– Луиза… Мне ужасно жаль, что вы болеете. – Я взяла ее руку, лежавшую на стойке. Мы познакомились всего неделю с небольшим назад, но мне было с ней очень легко. Меня не удивило, что мое прикосновение доставило ей удовольствие. Она убрала руку, только когда принесли ее заказ. Мне понравился блеск в ее глазах, когда она погрузила ложку в мороженое.

– Болезнь продолжается два года, – сказала она, наслаждаясь вкусом. – С самого рождения дочки. Все вырезали. – Она положила руку себе на живот – наверное, имела в виду удаление матки, я не осмелилась уточнить. – Думали, раку больше не за что цепляться, но он все равно где-то засел и ждет своего часа.

– Мне очень жаль, – опять пробормотала я. Трудно было понять, как у нее получается рассказывать все это и не реветь в три ручья.

– Я с самого начала подозревала, что так будет, – продолжила она, – потому что то же самое было у моей матери.

– О, нет!

– Да. И я знаю, что значит для ребенка лишиться матери. Я не помню свою мать. Грустно думать, что моя дочь не запомнит меня.

– Ей два года? – спросила я. Сердце у меня разрывалось от жалости.

– Только исполнилось.

– Вы всегда будете живы в памяти Гэвина. Он расскажет ей о вас, – проговорила я лучшее, что пришло мне в голову.

– Надеюсь. – Она съела еще ложку мороженого. Мой кофе стоял нетронутый и уже остыл. – Знаю, он постарается.

– По-моему, вы потрясающая, Луиза, – сказала я. – Меня поражает, что вы можете так открыто все это мне говорить.

– Не с каждым так получается, – сказала она. – Хотя я привыкла к тому, что обречена. А вы очень хороший слушатель.

– В любой момент, когда вам захочется поговорить, можете звонить мне, – искренне предложила я. Хотелось хоть как-то ей помочь. – Даже глухой ночью.

– Вы такая милая! Повезло же Роберту, что он вас повстречал.

– Спасибо, – сказала я, хотя сомневалась, что в эти дни Роберт считает себя таким уж счастливчиком.

Она вернулась к своему мороженому, а я сделала первый глоток холодного кофе. Некоторое время мы обе молчали.

– Что вас огорчило там, в магазине? – спросила она. – По выражению вашего лица я сразу поняла, что что-то не так.

Я посмотрела на блики люстры в своем кофе.

– Все дело в истории, которой я сейчас занимаюсь. Там две девушки, почти подростки. Мне устроили из-за них выволочку.

– Наплюйте, – посоветовала она. – Нашли из-за чего переживать!

– Скажите это моей начальнице.

– И скажу! По какому номеру звонить?

У меня было ощущение, что она говорит серьезно. Я не удержалась от улыбки.

– Я отвезла их на пляж. Они еще никогда не видели океана и в жизни у них маловато радости. Честное слово, я не знала, что нарушаю правила. Я читала руководство, но на это как-то не обратила внимания.

– Нас окружает слишком много глупых правил, – сказала она. – Жизнь слишком коротка, чтобы все их выполнять. – Она доела мороженое и отодвинула блюдце. – Жаль, я в свое время мало их нарушала. Вот теперь и наверстываю. Ем жирное мороженое, когда захочу, болтаю с подругой, вместо того чтобы делать покупки. Того и гляди пробегу голая через Кэмерон-Виллидж.

– С вас станется! – сказала я со смехом.

– Вы тоже храбрая. – Она потрепала меня по плечу. – Наверняка те девочки запомнили поездку на пляж на всю жизнь.

Нонни открыла дверь кухни – а за ней медсестра Энн, уже занесла руку, чтобы постучать. У меня душа ушла в пятки. Уж больно скоро она объявилась! Я еще не придумала, как сказать про ребенка Нонни. Вот и замерла посреди кухни, как будто к полу приросла.

– Вы же только что у нас были! – удивленно сказала Нонни медсестре вместо приветствия. – Я вам обещала перестать объедаться. Уже успела до полусмерти изголодаться.

– Сегодня я не к вам, – ответила ей Энн. – Я к Айви, ребенка проверить.

В Нонни боролись облегчение и замешательство.

– Он где-то поблизости, со своей матерью. Теперь Мэри Элла глядит за ним в оба, так что вам необязательно все время к нам наведы…

– Я не про малыша Уильяма, – оборвала ее медсестра Энн. – Я про ребенка Айви.

– Это еще что такое? – Нонни перевела непонимающий взгляд с нее на меня.

– Я еще ей не говорила, – сказала я медсестре.

Теперь до Нонни дошло. Она побагровела и вытаращила глаза.

– Нет! – взревела она и ринулась на меня с занесенной рукой. Я заслонила локтем лицо, но Энн загородила меня собой.

– Винона! – Она поймала свою взметнувшуюся косу. – Прекратите! Немедленно перестаньте!

Но Нонни уже завелась.

– Ах ты шлюха! – Я получила знатный подзатыльник. – Берешь пример со своей сестры? Что мы будем делать со вторым ребенком в доме?

Я отшвырнула ближнюю табуретку и шмыгнула под стол, как испуганная собачонка. Она все равно пыталась до меня дотянуться, но где ей, с ее полнотой!

– Сядьте! – приказала ей Энн. – Держите себя в руках, не то схлопочете удар.

Нонни громко сопела. Я вылезла из-под стола с противоположной стороны, довольная, что между мной и Нонни есть эта преграда. Медсестра Энн держала Нонни за запястье, глядя на свои часы. Такой багровой я бабку еще никогда не видела.

– Ты нас опозорила, – сказала она мне.

– Тихо! – Отпустив ее руку, Энн записала что-то в свой блокнотик. – А теперь послушайте меня, Винона. Я отведу Айви в спальню и осмотрю ее. Поговорим, когда я выйду. А пока попрошу вас посидеть здесь и успокоиться.

– Может, сделаете ей аборт? – с надеждой спросила Нонни.

Отнять у меня ребенка? Ни за что!

– Нет, мэм, это не в моих силах, – сказала Энн и поманила меня за собой. – Идем, Айви.

Мне не хотелось идти с ней, но уж лучше это, чем оставаться с Нонни. Я поплелась в спальню. Медсестра как можно плотнее затворила дверь.

– Почему ты скрыла это от нее? – спросила она.

– А вы как думаете? Кому охота на тот свет? Если бы не вы, она бы меня убила!