И всему этому противопоставлена деревянная изба на платформе никому не ведомой, пусть и крупной станции, которая, если бы не Л. Толстой, так бы и пребывала в полной безвестности.
Это была настоящая ловушка. Писатель оказался в мышеловке, которую, в значительной мере, сам и сотворил. Больной и беспомощный, он лежал на постели, не понимая, что происходит не только в мире, но даже за порогом его комнаты и в ней самой. Ничего не зная о жене и детях, которые пытались к нему прорваться и безуспешно заглядывали в окно. Ничего не зная о попытках православного священника поговорить с ним перед смертью и его напутствовать. Ничего не зная о том, что в последние часы и минуты земной жизни человека является для него самым главным, самым ответственным. Страшная смерть!
«Новости о Толстом – весьма волнующие. Несчастный сеятель ветра, не пожавший ничего, кроме шума, и умирающий в 80 лет на большой дороге, в зале ожидания! “Кто не собирает со Мной, тот расточает”».
Из письма Поля Клоделя Андре Жиду // Claudel, P., Gide, A. Correspondance, 1899–1926. Paris, 1949. P. 156.
Можно начертить условную схему, которая покажет положение на станции и позволит понять, какими соображениями руководствуются сам Толстой и окружающие его лица в последние дни земной жизни писателя.
В центре «круга» – Л. Н. Толстой, одинокий и больной, еще недавно искавший встречи со старцами, а теперь полностью зависящей от своего окружения. Его ближайшие «ученики»: В. Г. Чертков, А. Л. Толстая, Д. П. Маковицкий, А. Сергеенко – люди, настроенные по отношению к Православной Церкви крайне враждебно.
Семья Толстого – жена и старшие дети – не имеют возможности видеть отца и беседовать с ним. Они окружены корреспондентами различных русских газет.
На станции также присутствуют представители власти среднего звена: чиновники различного ранга, полиция. В какой-то момент в Астапово появляются и представители Церкви.
Наконец, за ситуацией внимательно следят члены правительства и Св. Синода.
Желал ли писатель на самом деле видеть в Астапово В. Г. Черткова, если еще совсем недавно он мечтал «уйти от всех»? Д. П. Маковицкий сообщает, что Толстой захотел видеть Черткова 1 ноября в пять часов вечера. А корреспондент газеты «Утро России» С. С. Раецкий писал в донесении в редакцию, что Толстой «бесконечно, словно ребенок, обрадовался» прибытию В. Г. Черткова, которое последовало 2 ноября утром[645].
Именно благодаря Черткову, сразу после его приезда, за писателем был установлен строжайший надзор. Дверь в дом начальника станции, толстовца И. И. Озолина, была всегда заперта, ключ хранился либо у самого Озолина, либо у А. Сергеенко, который безвыходно дежурил в передней; в комнате Толстого безотлучно находился Чертков[646]. Вход в дом был возможен, по-видимому, только по какому-то паролю[647].
Именно поэтому Л. Толстой даже не знал, что оптинский иеромонах Варсонофий специально прибыл на станцию Астапово со Святыми Дарами для того, чтобы попытаться переговорить с писателем перед смертью.
Старец Варсонофий выехал из Оптиной пустыни 5 ноября в 8 часов утра, а прибыл в Астапово в этот же день в 19.30. Желанием старца встретиться с писателем объясняются его постоянные контакты с А. Л. Толстой, племянницей Е. В. Оболенской, сыном А. Л. Толстым. В одной из астаповских телеграмм сообщается даже, что он имел с собой письмо Л. Н. Толстому от старца Иосифа[648], но следы этого письма обнаружить не удалось.
В Астапово старец Варсонофий оказался в очень тяжелых условиях, в том числе и бытовых: он вынужден был ночевать на вокзале в женской уборной[649]. И тем не менее архимандрит Варсонофий совершает беспрецедентные попытки попасть к умирающему Толстому: «Варсонофий продолжает быть центром общего внимания <…> обратился <к> племяннице Толстого княгине Оболенской, находящейся <в> Астапово, устроить ему свидание <с> больным. Все поведение Варсонофия свидетельствует <о> настойчивом желании его говорить <с> Толстым»[650]. Сам старец сообщал впоследствии об этом в донесении епископу Вениамину Калужскому: «Не теряя надежды, я всегда был наготове, чтобы по первому зову Графа явиться к нему немедленно <…> я находился на вокзале, в 20 шагах от квартиры начальника станции, в которой находился граф, и явиться к нему мог немедленно»[651]. Важно отметить, что старец Варсонофий был наделен чрезвычайными полномочиями: он не только имел с собой Святые Дары, но и разрешение причастить больного перед смертью, но только после покаяния писателя, для которого достаточно было бы одного лишь слова: «каюсь»[652].
В Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве хранится подлинник письма А. Л. Толстой старцу Варсонофию.
«Простите, Батюшка, что не исполняю Вашей просьбы и не прихожу побеседовать с Вами. Я в данное время не могу отойти от больного отца, которому ежеминутно могу быть нужна. Прибавить к тому, что Вы слышали от всей нашей семьи, я ничего не могу. Мы – все семейные, единогласно решили впереди всех других соображений подчиниться воле и желанию отца, каковы бы они не были. После его воли мы подчиняемся предписаниям докторов, которые находят, что в данное время что-либо ему предлагать или насиловать его волю было бы губительно для его здоровья. С искренним уважением к Вам Александра Толстая, 6 ноября <19>10 г. Астапово».
ОР ГМТ. Ф. 1. № 60577. Л. 3–4.
Известен и черновик ответа преп. Варсонофия.
«Ваше Сиятельство! Графиня Александра Львовна! Мира и радования желаю Вам о Христе Господе Иисусе! Благодарю Ваше Сиятельство за письмо, которым Вы почтили меня. Вы пишете, что воля родителя Вашего для Вас и всей семьи Вашей поставляется на первом плане. Но Вам, Графиня, известно, что Граф выражал искреннее желание видеть нас и беседовать с нами
[653], чтобы обрести покой для души своей, и глубоко скорбел, что это желание его не осуществилось. Усердно прошу Вас, Графиня, не отказать сообщить Графу о моем приезде в Астапово, и если он пожелает видеть меня, хотя бы на несколько минут, то я приду. В случае же отрицательного ответа со стороны Графа я возращусь в Оптину Пустынь, предавая <?>это дело воле Божией».
ОР ГМТ. Ф. 1. № 60577. Л. 2.
Однако все попытки старца Варсонофия получить доступ к умирающему писателю ни к чему не привели.
В 1920 г. в своих воспоминаниях «Об уходе и смерти отца» А. Л. Толстая также была склонна трактовать визит старца Варсонофия в Астапово как попытку обратить Л. Н. Толстого перед смертью в православие[654]. Но представители Церкви исходили только из желания подвигнуть писателя к покаянию, для которого нужны были теперь, на смертном одре, не громкие заявления, а одно слово: «каюсь».
В Астапово прибыл также тульский архиерей Парфений (Левицкий) – но слишком поздно, утром 7 ноября, уже после смерти писателя.
Безусловно, на людях, окружавших Л. Толстого, целиком и полностью лежит ответственность за то, что к одру умирающего не был допущен православный священнослужитель, что телеграммы, посланные Толстому представителями Церкви, остались неизвестными писателю. Аргумент, что эти встречи и телеграммы могли ухудшить его состояние, выглядит неубедительно, если ознакомиться, например, с текстом телеграммы, посланной Толстому первенствующим членом Св. Синода митрополитом Антонием (Вадковским) 4 ноября в 11 ч. 46 мин. утра.
