К сожалению, в русском обществе широко разошлось не это письмо, которое вряд ли было кому-то известно, кроме лиц, приближенных к графине Толстой, а именно ее письмо, а также, конечно, ответ на постановление Св. Синода самого писателя. Он был опубликован в апреле 1901 г. В этом документе писатель прямо и честно перечисляет свои основные расхождения с православием и фактически подтверждает, что постановление Св. Синода совершенно адекватно передает его взгляды.
Конечно, и ответ Л. Толстого, и апология мужа со стороны графини С. А. Толстой были гораздо более популярны в обществе, нежели попытки иерархов обосновать свою точку зрения. Именно поэтому мы должны еще раз констатировать, что в этой ситуации государственная власть предпочла занять, как минимум, нейтральную позицию. Этот факт особенно ярко иллюстрируется более поздними событиями, относящимися уже к эпохе премьерства П. А. Столыпина. Приведу несколько примеров.
Во-первых, это неопределенность в правительстве, связанная с 28 августа 1908 г. – значимом дне в жизни Л. Н. Толстого, дне его 80-летнего юбилея.
Для русского правительства ситуация с юбилеем писателя была крайне двусмысленной. С одной стороны, он отлучен от Церкви, с другой – Лев Толстой является для всего мира в начале XX в. своеобразным символом русского государства, его интеллектуальной и культурной мощи. Отметить юбилей писателя шумно и с политическим эпатажем готовится вся «прогрессивная» Россия. Очень характерно, что именно в 1908 г. известный фотограф С. М. Прокудин-Горский создает первый русский цветной фотопортрет. Это был не портрет императора или какого-нибудь видного политического деятеля, а фотография именно Л. Н. Толстого.
В связи с подготовкой толстовского юбилея премьер-министр П. А. Столыпин был вынужден разослать секретный циркуляр с разъяснениями по поводу празднования этого события. И хотя сам документ был разослан довольно рано, 18 марта 1908 г., интересно, что в нем присутствует некоторый налет обреченности: премьер-министр заранее признает, что празднование юбилея «неминуемо» будет сопровождаться «внешними проявлениями со стороны разных слоев общества». В этой ситуации местной администрации предлагается не препятствовать «общественным кружкам, органам прессы и частным лицам в обсуждении и подготовлении празднования», но «внимательно наблюдать» за тем, чтобы как предварительная газетная агитация и предварительная разработка юбилея, так и само его проведение «не сопровождались нарушением существующих законов и распоряжений правительственной власти», а в случае нарушения «твердо и неуклонно прекращать такие незакономерные проявления всеми зависящими средствами, привлекая виновных к законной ответственности»[559].
И Св. Синод счел необходимым выступить с разъяснениями по поводу юбилея писателя. В соответствующем документе подчеркивалось, что все, кто выражает сочувствие этому мероприятию, причисляют себя к единомышленникам Л. Толстого, становятся соучастниками его деятельности и тем самым «привлекают на свою голову общую с ним, тяжкую перед Богом, ответственность»[560]. Смысл разъяснений Св. Синода выражен в статье архиепископа Сергия (Страгородского), в которой он призывает православных христиан не участвовать в чествовании писателя «вместе с явными и тайными врагами нашей Церкви, а молиться, чтобы Господь хотя в этот последний, единонадесятый час обратил его на путь покаяния и дал ему умереть в мире с Церковью, под покровом ее молитв и благословения»[561].
Эта же мысль звучит в решениях IV Всероссийского миссионерского съезда, проходившего в Киеве летом 1908 г. В частности, съезд предложил в последнее воскресенье, предшествующее 28 августа (день рождения писателя), во всех городских церквах и больших фабричных центрах, где предполагается чествование Толстого, отслужить молебен по чину в Неделю Православия о заблудших, предварив его чтением соответствующего послания Св. Синода[562].
Многие представители русской интеллигенции не откликнулись на призыв Церкви, в этом еще раз очень ярко проявился феномен ее расцерковленности. В наиболее законченном виде эта тенденция проявилась в словах А. Блока по поводу предстоящего юбилея, убеждавшего своих сторонников не обращать внимания на запреты Св. Синода радоваться юбилею, ибо русские интеллигенты уже давно привыкли без Св. Синода печалиться и радоваться. Не будем приводить многочисленные факты, иллюстрирующие, что как и в эпизоде с выходом синодального определения 1901 г., так и в случае с юбилеем писателя ярко проявилось это стремление – радоваться с Л. Н. Толстым, а не с Церковью.
Насколько сложной была атмосфера вокруг личности Толстого, свидетельствует еще один знаковый эпизод, связанный с опубликованием Л. Н. Толстым в год своего юбилея брошюры «Учение Христа, изложенное для детей».
История издания такова. В 1908 г. Л. Н. Толстой указывал, что эта брошюра есть результат его работы с крестьянскими детьми и объяснения им наиболее простых мест Евангелия. Работа над рукописью начата Толстым 23 февраля 1907 г., уже 5 апреля он помечает в дневнике, что «кончил все начерно» (37, 147). Затем последовала доработка рукописи. В середине марта 1908 г. рукопись передана Толстым И. И. Горбунову-Посадову и опубликована в издательстве «Посредник».
В этом сочинении Толстого присутствуют все традиционные для его позднего религиозного творчества особенности. Здесь очень ярко выражена антицерковная направленность, подчеркивается неверие в Божественное достоинство Христа и Его Воскресение и вообще чудеса и т. д. Кроме того, здесь мы видим также характерное для писателя небрежное отношение к подлинному евангельскому тексту, очень вольную его интерпретацию, определяющуюся на самом деле не стремлением к адекватной передаче смысла подлинника (хотя на словах оно провозглашается), а философскими установками самого автора.
Проиллюстрировать эти утверждения будет достаточно двумя примерами. Первый – изложение текста обличительной речи Христа против фарисеев, содержащегося в 23-й главе Евангелия от Матфея. В этом отрывке легко узнается общая критическая установка Л. Н. Толстого по отношению к православному духовенству: «Эти самозваные правоверные учители думают, что можно привести к Богу внешними образами, клятвами, а не видят того, что внешнее ничего не значит, что все в душе человека. <…> Они наружно и святых, и мучеников чтут. А по самому делу они-то и есть те самые, которые мучили и убивали Святых. Они и прежде, и теперь враги всего доброго. От них все зло в мире, потому что они скрывают добро и зло называют добром. <…> Это и делают эти самозваные пастыри. <…> Эти люди только умеют казнить учителей добра»[563].
Второй пример – конец этого «евангелия», ярко демонстрирующий установку Л. Н. Толстого на тотальное отрицание Воскресения Христа. В соответствии с ней финал евангельской истории должен выглядеть следующим образом: «Потом Иисус попросил: – Пить! – И один человек взял губку, обмочил ее в уксус и на камышине подал Иисусу. Иисус пососал губку и сказал громким голосом: – Кончено! Отец, в руки твои отдаю дух мой! – И, склонив голову, испустил дух»[564]. Таким образом, весь отрывок, повествующий о Воскресении Христа, из книги изъят, и детям, которым сочинение адресовано, остается только домысливать, в чем же заключается смысл жизни и особенно смерти того простого человека, учению которого Л. Н. Толстой призывает их следовать.
Естественно, что это новое сочинение Толстого по понятным причинам (если к тому же учесть главного адресата – детскую аудиторию) вызвало серьезную озабоченность церковной власти. В связи с этим Св. Синод поручил синодальному обер-прокурору П. П. Извольскому «войти в сношение с председателем Совета министров и просить его о принятии соответствующих мер к изъятию означенной книжки из обращения в публике»[565].
