Активная антибольшевистская деятельность А. Л. Толстой в США (лекции, выступления по радио и т. д.) привела к появлению в «Правде» 21 сентября 1948 г. «Протеста членов семьи Л. Н. Толстого против шпионской деятельности изменницы Родины А. Толстой в Америке» – якобы «письма в редакцию», написанного по принуждению власти и инспирированного ею.

В 1957 г. младшая дочь Л. Толстого основала при Толстовском фонде церковь во имя преп. Сергия Радонежского, которая стала важным центром духовной жизни Фонда и всей русской диаспоры в США.

Духовником А. Л. Толстой в США был будущий епископ Вашингтонский и Сан-Францисский Василий (Родзянко), ставший в результате женитьбы своей старшей сестры на одном из внуков Л. Н. Толстого родственником Толстых. В своих воспоминаниях он говорит об А. Л. Толстой, как о человеке, болезненно пережившем революцию 1917 г. и воочию убедившемся в том, что идеи ее отца стали толчком для разрастания революционных настроений. Епископ Василий свидетельствует, что во взглядах А. Л. Толстой именно в начале 1920-х гг. произошел перелом. К тому моменту, когда на ферме была построена церковь, говорит он, А. Л. Толстая полностью отошла от критических идей отца и глубоко раскаивалась в событиях, имевших место в Астапово и связанных с приездом старца Варсонофия[432].

Варсонофий (Плиханков; 1845–1913), преподобный – оптинский старец. В миру – военнослужащий, карьеру военного закончил в звании полковника. В 1891 г. прибыл в Оптину пустынь, в 1903 г. рукоположен в иеромонаха. С 1907 г. – игумен и начальник скита Оптиной пустыни. В ноябре 1910 г. прибыл на станцию Астапово по поручению Св. Синода для встречи с больным Л. Н. Толстым, но не был допущен к писателю родственниками. Канонизирован на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви 2000 г. в сонме преподобных оптинских старцев.

Характерно, что еще в письме старшей сестре Татьяне из Японии в 1931 г. А. Л. Толстая благодарит ее за понимание и добавляет: «…нет во мне ни задора, ни осуждения, ни всего того, чего было так много раньше!»[433]

Оценка своей роли в бурных событиях семейной жизни Толстых в начале XX в. содержится и в опубликованной беседе А. Л. Толстой с С. М. Толстым: «Мне было только двадцать лет, когда я осталась одна с родителями во время самого тяжелого периода их жизни <…> Я была слишком молода и глупа, чтобы объективно оценивать ситуацию»[434]. Позже, уже в США, известный американский журналист А. Седых обратился к А. Л. Толстой с вопросом: «Ваш отец был отлучен от Церкви. А вы, любимая его дочь, построили на Толстовской ферме церковь, в которой даже не можете отслужить панихиду по Льву Николаевичу. Александра Львовна помолчала и тихо сказала: Церковь я построила на ферме для себя и для тех русских, кто в ней нуждается»[435].

Александра Львовна Толстая скончалась 26 сентября 1979 г. Ее отпевание совершал первоиерарх РПЦЗ митрополит Филарет (Вознесенский). Александра Львовна похоронена на монастырском кладбище в Новом Дивееве (Spring Valley, NY)…

Сделав беглый обзор жизни А. Л. Толстой, я хотел бы остановиться вот на чем.

Две большие загадки связаны с ее интересной, насыщенной парадоксальными событиями жизнью. Это загадка ее отношений с В. Г. Чертковым и загадка ее покаяния и религиозного обращения. Дело в том, что во всех публикациях об отце и в течение всей своей жизни она фактически ни словом (за отдельными исключениями) не обмолвилась о роли В. Г. Черткова в жизни отца – в отличие от других последователей Л. Толстого, посвятивших В. Г. Черткову обширные воспоминания и записи в дневниках. Складывается впечатление, что до определенного момента А. Л. Толстая находилась под огромным влиянием В. Г. Черткова, возможно, в какой-то степени была послушным орудием в его руках. И в то же самое время хорошо знавший обоих В. Ф. Булгаков утверждает безапелляционно, что А. Л. Толстая, вопреки бытующим представлениям, в душе не любила Черткова и боялась его[436].

Кроме того, практически ничего не известно о том духовном перевороте, который привел ее, последовательную противницу Православной Церкви, к церковной ограде. Всю свою сознательную жизнь А. Л. Толстая была глубоко религиозна, размышляла о вере и молитве, но неясные религиозные ориентиры, привитые ей отцом, долго держали ее в своих тисках. В этом смысле очень показательна запись в дневнике, сделанная ею 23 февраля 1906 г.

«Сегодня хочется молиться, просить Кого-то помочь, и не знаю, есть ли этот Кто-то, или это чувство сентиментальное, это желание молитвы, привычка с детства, еще не забытая мною, вздор, не имеющий смысла. Сейчас чувствую, что могу лезть на лестницу, стою внизу ее и знаю, что цель моя лезть по ней кверху, но кажется мне, что это великий труд».

Толстая А. Л. Дневники. 1903, 1904, 1906, 1907 годы / Вступ. статья, публ. и примеч. Н. А. Калининой и С. Д. Новиковой // Толстовский ежегодник. 2002. Тула, 2003. С. 85–86.

Безусловно, записывая эти строки, А. Л. Толстая не могла представить себе, как высока и трудна будет в ее жизни эта лестница.

К сожалению, А. Л. Толстой принадлежала трагическая роль – дважды отказать преподобному старцу Варсонофию в просьбе видеть умирающего Л. Н. Толстого в Астапово. Можно предполагать по некоторым местам ее автобиографии «Дочь», что изменению взгляда на Церковь могли способствовать встречи с духовенством и ужасные картины преследования священнослужителей, свидетельницей которых она стала.

Говоря об отношениях между А. Л. Толстой и В. Г. Чертковым, нужно снова вернуться к теме завещания Л. Н. Толстого. Речь идет о двух письмах А. Л. Толстой, отправленных ею из Ясной Поляны В. Г. Черткову. Эти письма имеют большое значение в вопросе об определении степени влияния Черткова на Толстого.

№ 1.

11 окт<ября><19>09 г.

«Дорогой Владимир Григорьевич, вчера послала вам паспорт и Диме[437]. Удалось выхлопотать в один день. Должны вы мне за него 15 р. 75 к. Теперь о другом:

1) Спасибо за дневник, посылаю то немногое, что есть, буду продолжать по мере возможности.

2) Не можете ли вы прислать полную, со всеми вставками, статью «Конгресс мира»[438]. Папа нынче ее спрашивал, а она у нас не полная. Если можно, сделайте это скорее.

3) Все еще спрашивал статью, прочтенную учителям, забыв про то, что он, не сказав мне ни слова, отдал ее Ив<ану> Ив<ановичу>[439], если вы имеете ее, то пришлите.

4) (Самое важное) На днях много думала о завещании отца и пришло в голову, особенно после разговора с Пав<лом>Ив<ановичем> Бирюковым, что лучше было бы написать такое завещание и закрепить его подписями свидетелей, объявить сыновьям при жизни о своем желании и воле. Дня три тому назад я говорила об этом с папа. Я сказала ему, что была у Муравьева[440], что Мур<авьев> сказал, что завещание папа недействительно и что, по моему мнению, следовало бы сделать. На мои слова о недействительности завещания он сказал: ну что же, это можно сделать, можно в Туле. Об остальном сказал, что подумает, а что это хорошо в том отношении, что если он объявит о своем желании при жизни, это не будет так, как будто он подозревает детей, что они не исполнят его воли, если же после смерти окажется такая бумага, то сыновья, Сережа[441], например, будут оскорблены, что отец подумал, что они не исполнят его воли без нотариальной бумаги. Из разговора с отцом вынесла впечатление, что он исполнит все, что нужно. Теперь думайте и решайте вы, как лучше. Нельзя ли поднять речь о всех сочинениях?[442] [фраза подчеркнута синим карандашом]. Прошу вас, не медлите. Когда приедет Таня, будет много труднее, а может быть, и совсем невозможно что-либо устроить [фраза на полях с обеих сторон очерчена красным карандашом].

Посылаю письма, какие есть. Отец здоров, пишет II разговор[443], многое переправил.

До свиданья. Поклон всем, кто меня помнит. А<лександра> Т<олстая>.

P.S. Свидетелями хорошо бы взять Дунаева, Гольденвейзера и Никитина. Все трое довольно близки и имеют общественное положение. А<лександра> Т<олстая>».

ОР ГМТ. Ф. 60 (В. Г. Чертков). Оп. 2. № 62 440 Б. 11 октября 1909 г. Рукописный подлинник. Нумерация листов отсутствует.

№ 2.

Надпись на конверте:

«Письмо Ал<ександры> Львовны Толстой к В. Г. Черткову. 27 Окт<ября> 1909 г. О завещании. Очень важное».

«Владимир Григорьевич, хотя Страхов[444] и передает вам все дело, считаю нужным еще более подробно изложить вам свое мнение.

Разглашать дело никоим образом нельзя. Если семья узнает об этом, то последние дни отца будут мучением. Вспомните историю Стокгольма: истерику, морфий, бросание на пол и т. п., не ручаюсь даже и за то, что не потребуют бумагу назад и не разорвут ее. Разглашение немыслимо. С этим согласен Л<ев>Н<иколаевич>.

И отец и я считаем Сережу с его карточной игрой очень ненадежным.

Таня же как-то на мой вопрос о том, будет ли она пользоваться сочинениями, сказала: «с какой же стати я буду отказываться от денег, кот<орые> пойдут братьям на кутежи, лучше взять и на них сделать доброе дело». Остаюсь одна я. Решайте вы все, друзья, можете ли вы доверить мне это, такой великой важности дело. Я вижу только этот один выход и поэтому возьмусь за это (и знаю, что вы не пожалеете, что доверились мне), хотя много тяжелого придется пережить. Я, самая младшая, менее всех в семье любимая, и вдруг мне поручили такое дело, через меня вырвали эти деньги у семьи! Меня возненавидят, это наверное. Но все равно, я этого не боюсь. После смерти отца единственно, что останется для меня дорогого, это его мысли. Так решайте же, но только поскорее и в праздник, чтобы приезд Гольденвейзера не возбудил подозрения. Всякие завещания и обещания приеду подписать, если это нужно. Любящая вас А. Толстая».

ОР ГМТ. Ф. 60 (В. Г. Чертков). Оп. 2. № 62 441 Б. 27 октября 1909 г. Рукописный подлинник. Нумерация листов отсутствует.