Всю ночь Александр во сне спорил с Мухалатовым. Путано, трудно и безуспешно. Он никак не мог доказать Владимиру, что Лику искренне любит, любит и потому ради сбережения ее доброго имени готов поступиться не только какими-то деньгами, но даже пожертвовать собственной репутацией — пусть люди думают и говорят о нем что хотят! А Мухалатов только обидно посмеивался: «Нет, Сашка, не любишь ты Лику. Вот я Римму люблю, я на пробу не ей — козе подсыпал перца!»

Потом они стояли, опять-таки с Мухалатовым, на каком-то высоком мосту над Москвой-рекой и вместе сочиняли буриме на рифмы «мгла — угла», «нажала — пробежала». Оглядывая сумеречную Москву, Александр начал первый: «По улицам ползет сиреневая мгла». Откуда-то неожиданно возник Иван Иваныч Фендотов, крутнулся на одной ноге, торопливо добавил: «А раньше здесь собака пробежала». И Мухалатов тогда, еще быстрее, отработал все до конца: «Ногой на клавишу нажала и — мгла ушла из-за угла!» Победителем стал Владимир; как боксеру, Фендотов поднял ему правую руку, а Маринича столкнул с моста.

Он летел очень долго, ветер свистел у него в ушах, замирало сердце. А когда, наконец, он встал на ноги — оказался перед школьной классной доской, густо исписанной трехзначными числами, и теперь он должен был их перевертывать задом наперед и вычитать меньшее число из большего. Мухалатов нетерпеливо долбил его в плечо кулаком, но все равно результаты вычислений получались не те, какие были нужны, и Фендотов грозился, кричал, что опять столкнет его с моста…

Эту ночь мать была на дежурстве. Проснувшись с тяжелой, дурной головой, Маринич сам себе изжарил яичницу. Поел. Хотелось бы думать о чем-то другом, но в ушах назойливо отдавались все одни и те же слова: «По улицам ползет сиреневая мгла. А раньше здесь собака пробежала…» Александр даже вскрикнул вслух:

— Вот черт, привязалась эта собака!

И все-таки она никак его не оставляла, «бежала» вместе с ним до больницы, стояла у справочного окошка и снова сопровождала до самого завода.

В больнице Маринича ничем не порадовали. Состояние Лики оставалось по-прежнему очень тяжелым, девушка не приходила в сознание. И никто не мог Александру ответить со всей определенностью, когда наступит облегчение и наступит ли. Он вышел на улицу ожесточенный. Вот пишут, все пишут в газетах о чудесах, которые творят в наши дни врачи. Так где же, где это чудо?!

Новая кассирша Валечка, бывшая картотетчица из бухгалтерии, дожидалась Маринича со стопкой кассовых документов, накопившихся за эти дни. По привычке, как было раньше, он спросил: «Все в порядке? Можно подписывать?» И механически расчеркнулся, не проверяя итогов. Но, тут же спохватившись, сказал:

— Оставьте пока! Зайдите немного позже.

Ему неловко было просчитывать журнал на глазах у кассирши после того, как он с размаху в нем расписался.

Валечка вышла. Маринич принялся за проверку итогов, внушая себе, что это следует делать неукоснительно каждый день, хотя бы первое время. Кто знает, так ли бы все получилось с Ликиной недостачей-растратой, если бы раньше он сам не нарушал обязательных правил, а Лика тоже требовала бы от него их непременного выполнения? Деньги счет любят!

У Валечки записи были сделаны правильно, все итоги тоже сошлись. Александр полюбовался ее отличным круглым почерком. Цифры она прямо-таки рисовала.

Остаток наличности в кассе значился круглый: 421 рубль. Без копеек. Огромный остаток! Лика наверняка такого большого остатка не допустила бы. Но, между прочим, трехзначное число…

Маринич записал его на листе бумаги, а ниже, перевернув задом наперед, — 124. Детская забава, о которой вчера вечером напоминал Мухалатов и которая всю ночь мерещилась во сне. Если теперь из большего числа вычесть меньшее, в разности, посредине, окажется девятка. Обязательно девятка! И девяти тоже будет равна сумма двух цифр, стоящих по обе стороны этой, центральной девятки. Пожалуйста: 2 и 7 — 297! Совсем нехитрый арифметический фокус. Но тех, кто не знает его, он неизменно повергает в изумление: как это по одной лишь цифре можно узнать весь результат? Пожалуйста, пожалуйста: 765–567 = 198;622–226 = 396; 842–248 = 594…

Он еще немного побаловался на бумаге. Сколько их, этих математических фокусов! Этот фокус, собственно, практического значения не имеет. Маринич взялся за счеты. А вот если по ошибке на соседнюю проволоку, классом выше, положить, скажем, 8 — получится 80. И разность тогда составит 80 — 8 = 72. Если 6, то 60 — 6 = 54. При многозначных, к примеру 84, так 840 — 84 = 756. И так далее. Комбинации могут быть бесконечными. Но у опытных бухгалтеров на такие комбинации — а они сплошь и рядом встречаются в практической работе, — на такие комбинации, что называется, есть тоже свой нюх. Не сходятся итоги в столбце, где, казалось бы, им непременно надо сходиться, и величина расхождения как раз одна из таких — ну-ка попробуй! Поищи исходные числа!

Маринич постукивал на счетах: 850 — 85 = 765; 920 — 92 = 828…

Можно идти и обратным порядком, от разности, определять, какие числа по ошибке могли создать такую разность. Он опять принялся перебрасывать косточки: 54 + 6 = 60; 81 + 9 = 90…

Недостача в кассе равна 540 рублям. Это могло бы получиться, если вместо 600 где-то записать или положить на счетах 60. Еще тогда у него мелькнула эта мысль, но такой суммы ни в одном документе не значилось, да и кассовый дневник был просчитан им лично несколько раз. Какая еще комбинация на разность могла бы дать 540? Маринич пробовал и так и этак. 540 что-то никак не выходило. Ну и довольно забавляться пустяками!

Теперь все кассовые документы за месяц налицо, и следует заняться их бухгалтерской обработкой, контировкой — разметкой по балансовым счетам. Здесь каждый листочек бумаги, ордер, скрепленный подписями его и Лики Пахомовой, не просто свидетельство о выплате или поступлении денег — это как бы и памятная страничка из жизни. Что ни ордер — то эпизод!

Вот расходный ордер на пятьдесят рублей. Аванс Власенкову на командировку в Ленинград. Нетерпеливо, как-то туго дыша, тянется Власенков к ордеру. И подшучивает: «Эх, бюрократы вы, бюрократы! Погибели нет на вас! К каждой копейке на цепь собаку приковать готовы…» Собаку… Ну что ж, и приковали, кажется…

«…Ногой на клавишу нажала, и — тьма ушла из-за угла!»

Вот ордер на двадцать рублей. Он выписан вслед за уходом Власенкова. Это Василий Алексеевич Стрельцов распорядился выдать уборщице Пане пособие из директорского фонда. Не хватало ей как раз этой суммы на покупку для внучки модной «болоньи». Тетя Паня никогда и ничего не просит ни у дирекции, ни в завкоме. Но о ее нуждах знают все. И все, как только могут, ей помогают. Очень хороший человек тетя Паня! Жена колхозного председателя. В годы Отечественной войны сдали они свое имущество подчистую в фонд обороны и оба ушли на фронт. Вместе с тремя сыновьями. Все погибли, осталась на свете лишь сама тетя Паня. И то прошла через гитлеровские лагеря. По разным местам потом кидала судьба тетю Паню. Да вот прибилась все же к заводу и тихо работает, внучат растит. Стояла в тот день у стола, ожидая, пока выпишут ордер, застенчиво объясняла: «Да я бы, может, и сама как изловчилась купить Маринке эту обновку, приработала бы где еще на стороне, так прознал же как-то Василий Алексеевич про заботу мою: «Ступай, мол, тетя Паня, в бухгалтерию, получи. Давно мы тебя не поощряли». А чего — как все я работаю…»

А вот расходный ордер, выписанный уже в тот день, когда Власенков вернулся из командировки. Выписанный чуть после того, как этот гусь, пойманный на мелком жульничестве, крутился вот здесь у стола. И заискивал, и орал, и безобразно ругался. Лика тогда сидела до крайности взволнованная, разозленная подлостью Власенкова. Этот ордер на 1171 рубль к ведомости на выплату премиальных. Всегда приятно выписывать ордера на такие цели. А в тот момент и у него руки тряслись от ярости. Как растравил этот Власенков! Ведомость он тогда пересчитывал дважды. Проверила ли ее итоги Лика? Или доверилась выписанному ордеру? Может быть, снова пересчитать? Так, на всякий случай…