Она не любила шуток, не любила праздности, не признавала никаких объективных причин и побочных обстоятельств. Было известно, что однажды, допустив не так-то уж и грубую ошибку в деле, она сама себе, в буквальном смысле слова, выхлопотала строгий выговор. Где же тут потом было спорить с Евгенией Даниловной и рассчитывать на ее снисходительность!

Внешность Жмуровой тоже не слишком-то располагала к идиллическим с ней разговорам. Глубокого пенсионного возраста, Елена Даниловна была худа, угловата в плечах, с плоской грудью и той абсолютной сединой в волосах, которая носит уже слегка зеленоватый оттенок. Сухим, угловатым было и лицо Жмуровой. Резко очерченный большой нос казался перехваченным ниткой недалеко от кончика. Голос отрывистый и глуховатый, как у всех завзятых курильщиц.

В семейной жизни, когда-то еще в цветущих своих годах, Елена Даниловна «обожглась» и с тех пор потеряла интерес к мужчинам, не скрывая, что считает их всех сделанными на одну колодку. Очень плохую колодку! Но вместе с тем утверждала, что если и разбиваются всякие там любовные лодки, то в этом единственно виноватой бывает именно женщина: не на той лодочке, не по той реке и не к тому берегу поплыла. Руль-то ведь всегда у нее, а мужчина только так — на веслах.

Жмурова вошла, и все дружно встали. Даже Лапик, сразу как-то растерявшись, хотя по любым правилам служебного этикета ей вставать бы и не следовало. Елена Даниловна быстро, толчками, каждому подала руку. Сказала на всех одно «здравствуйте» и тут же приступила к делу:

— Ага! И они здесь. Кстати. Ты, Галина Викторовна, уже договорилась с ними?

— Да… В общем — да… Они согласны… — Лапик покраснела, страдающе бросила быстрый взгляд на Фендотова.

— Да… В общем — да, — выручая Галину Викторовну, Фендотов смог повторить лишь только эту формулировку.

— Молодцы, — одобрительно сказала Жмурова. — Не стали ломаться. Правильно поняли обстановку. Любое крупное открытие, изобретение и запоминается и звучит лучше, когда оно связано с определенным именем. Тормоз Матросова, котел Шухова, свечение Черенкова… Не будь у них предшественников и помощников, они бы тоже вряд ли вышли в гении. Играет целый самый первоклассный оркестр, а в афишах называют все-таки имя одно — дирижера. Пусть ваша новинка тоже так и зовется: «аккумулятор Мухалатова». Тем более что мы решили патентовать его за границей. А там любят человеческие имена, а не заводские аббревиатуры. Документ подготовлен?

— Да… да… — сказал Фендотов, чувствуя на себе все тот же страдающий взгляд Галины Викторовны. — Мы в принципе с товарищем Лапик обо всем уже переговорили. Но мне хотелось бы еще немного посоветоваться с Василием Алексеевичем. Вы позволите?

— Ну, вот это называется — «договорились»! — уже слегка сердясь, ответила Жмурова. — Советуйтесь. Да сразу, при мне. И так вы это дело достаточно затянули.

Стрельцов мотнул головой, как конь, которого хозяин вдруг ни с того ни с сего хлестнул поводом по морде. Он никак не мог привыкнуть к жесткой безапелляционности Жмуровой. «Позвольте, — захотелось крикнуть ему, — да я сейчас лишь впервые слышу об этом!» Но Фендотов не дал ему выговорить ни слова, подтолкнул локотком, дескать: «Да ты пойми, с нас как с гуся вода, а Галина Викторовна пострадать может. Потом разберемся». Поспешил сам:

— Признаюсь, Елена Даниловна, виноваты.

В конце концов какая беда от такого неопределенного признания? Зачем задираться там, где в этом нет никакой надобности? Зачем злить, раздражать начальство? И подводить милейшего «фельдкуратора» Галину Викторовну, которая, по-видимому, сперва забыла выполнить срочное поручение Жмуровой, а вызвав их сегодня именно для этого — заболталась…

— Ну что же вы не советуетесь? — Сердитость в голосе Жмуровой не прошла. — И что тут вообще неясного? Или сомнительного? Основная идея принадлежит Мухалатову, в работающий образец эту идею воплотил тоже главным образом он. И сам Мухалатов среди других — парень вполне приличный. Так ведь, Галина Викторовна? Ты все проверила?

— Безусловно! Отличный инженер, отличный человек. Знающий, открытый, прямой. Он много раз был у меня, подробно рассказывал, как у него возникла эта идея…

— Простите, и как же она возникла у Мухалатова? — не очень-то вежливо перебил Галину Викторовну Стрельцов. Сообщение Жмуровой и Лапик о том, что основная идея нового аккумулятора принадлежит Мухалатову, его ошеломило своей внезапностью.

— Н-ну… Архимед засунул руку в воду, Ньютон увидел падающее на землю яблоко, а Мухалатов потряс банку с горохом. Извините, вы что же, не знаете даже этого, Василий Алексеевич?

— А-а… Да… Нет, это я хорошо знаю, — сказал Стрельцов.

— Так в чем же тогда дело? — Еще на одну нотку сердитее спросила Жмурова. — Ты согласен? Или ты против? Ведь имя Мухалатова, присвоенное аккумулятору, не позорит тем самым ваш завод. Наоборот, в истории завода останется прекрасная страница с именем умного человека.

— Согласен полностью, — сказал Фендотов.

— А я не согласен, — вырвалось у Стрельцова. И снова, как конь, он мотнул головой. Он все еще не мог отделаться от щемящего чувства как-то враз захватившей его обиды и горечи.

— Что? — удивилась Жмурова. — Один согласен, другой не согласен. Это называется — «посоветовались»! Объясни, Стрельцов, свою позицию. Причина твоего несогласия?

— Причину позвольте не объяснять… Я… я возражаю… только в нравственных интересах Мухалатова.

— Причина! — потребовала Жмурова.

Стрельцов ладонью потер лоб.

— Ну, знаете ли! — сказала Жмурова. — Тогда предположим так: не в своих ли «нравственных» интересах?

И резко повернулась, пошла к двери.

Стало тихо. Всем было известно, что произнесенная сейчас Жмуровой фраза, да с обращением не запросто «знаешь ли», а церемонно «знаете ли» — крайняя степень выражения ею недовольства. Столь крайняя, после чего опасным становится любое продолжение разговора. Начни хоть что-нибудь теперь объяснять — «Ага, вывертываешься?». Большое понадобится время, чтобы Елена Даниловна забыла постыднейший, по ее мнению, для мужчины ответ: «Причину позвольте не объяснять…» Сомневаешься в чем — все равно руби напрямую! Не бывает такого, о чем нельзя рассказать. Личные достоинства Стрельцова в глазах Жмуровой упали до нуля.

— Фендотов и ты, Галина Викторовна, втолкуйте товарищу, что к чему, — сурово, через плечо сказала она от порога. — И оформляйте немедленно на Мухалатова все документы.

— Василий Алексеевич, да что же это вы? — чуть не плача и в то же время зло накинулась на Стрельцова Лапик. — Вот этого от вас уж никогда я не ожидала. Рыцарь!

И Фендотов, стремясь скорее погасить грозящий разгореться огонь, немедленно ее поддержал:

— Характера Елены Даниловны вы, что ли, не знаете? Если у вас серьезные возражения, так и сказать бы сразу. А если пустяк — зачем было тогда и высовываться? Не вижу ничего плохого в предложении госкомитета. Право, какие у вас возражения?

Стрельцов хмуро молчал, поглаживая подлокотник кресла.

— Возражений у меня нет никаких, — наконец сказал он.

— Ну, знаете ли!.. — совсем как Жмурова, воскликнула Галина Викторовна.

И, адресуясь за сочувствием к Фендотову, драматически развела руками.

Хотя завод именовался экспериментальным и весь был в поисках наиболее прогрессивного, в его бухгалтерии особых технических новшеств не наблюдалось. Работало, правда, несколько счетно-клавишных машин. А в основном выполняли — и добросовестно выполняли — свои привычные обязанности испытанные в деле, немного трескучие арифмометры и еще более заслуженные деятели бухгалтерского искусства — обыкновенные конторские счеты.

Не было особой надобности заводить здесь большую механизацию. Объем вычислительной работы этого не требовал. Так же как и главный бухгалтер Андрей Семеныч, который резонно считал, что не следует покупать собственную автомашину для поездок из дому на службу тому, кому и пешего хода всего-то десять минут.