Велик, неизглаголанно велик
Твой суд, Господь!
Он в помешательство ввергает нечестивых.
Святой народ возмнили притеснить
Они, безумцы, связанные тьмою,
Опутанные долгой ночью;
И, беглецы от Промысла, они
Под кровлями домов лежали тайно;
Под мрачной пеленой забвенья
Они укрыться мнили
С своими темными грехами…
И были вдруг великим трепетаньем
Проникнуты; отвсюду
Их несказанные виденья обступили;
В вертепах их все стало страшно;
Им слышались неведомые шумы;
И дряхлые, с лицом печальным мертвецы
Смотрели им в глаза;
И был огонь бессилен
Давать им свет; и звезды не могли
Рассеять мглу их страшной ночи;
И лишь один невыразимый,
Самогорящий, страха полный огнь
Пред ними вдруг воспламенялся;
И вверженные в трепет
Страшилищем, которое и было
И не было, они за ним
Еще страшнейшее живое мнили видеть;
И были их волхвы не властны
Подать им помощь; кто ж пытался
Болящую им душу исцелить,
Был сам объят болезнью страха
И трепетал; и слышались ему
Звериный бег, змеиный свист,
И в воздух он, которым тягостно дышал,
Боялся очи устремить…
В своем свидетельстве сама
Свое приемлет осужденье злоба;
И страх двойной рождает совесть,
Томимая виною сокровенной;
Тревожит все того, в ком веры нет
В спасенье, чье неутешимо сердце;
Ему гроза грядущая беды
Ужаснее самой беды наставшей.
И тем, которые в ту ночь
(Из адовых исшедшую вертепов)
Смятенным сном объяты были,
Мечталися бегущие за ними
Страшилища, и силились напрасно
Они уйти…
На них лежал тяжелый ужас!
И тот, на ком лежал тот ужас,
Как брошенный в темницу узник,
Был скован без желез;
И кто б он ни был: пахарь, иль пастух,
Иль деятель трудов пустынных,
От неизбежного не мог он убежать;
Все были вдруг
Опутаны одною цепью тьмы;
Свистал ли ветер, мимо пролетая,
Был слышен ли в густых
Древесных тенях говор птиц,
Шумели ль быстрольющиеся воды,
Иль гром от падающих камней был,
Или играющих животных
Течение, невидимое оку,
До слуха достигало,
Иль рык зверей пустынных раздавался,
Или из дебрей горных
Отзывный голос говорил –
Все в трепет их ввергало несказанный.
Небесный свет по всей земле сиял,
И каждый, всюду, невозбранно,
Мог труд обычный мирно совершать:
На них же темная лежала ночь,
Прообразитель той великой ночи,
Которой нет конца;
А сами для себя они
Тяжеле тьмы, на них лежавшей, были!