Джерольд навёл штурмовую пушку не на атакующих зелёнокожих, а на бочки за ними, стволы раскрутились до огневой скорости. Бочки исчезли во вспышке пушечного огня, а автопушка в дульном пламене и дыме. Их содержимое загорелось, окатив зал яростным пламенем. Последний из речных сорняков на покрытом шрамами корпусе запёкся в огне, который зажарил орков, словно молочных поросят.

Дредноут пробился сквозь обломки наспех сооружённых баррикад и покинутых защитных позиций. Орки падали под уничтожающим огнём пушки и штормового болтера. Под неумолимым и сокрушительным наступлением адамантия и стали легкобронированные ксеносы сдавали одну позицию за другой. И всё это время из спикеров Джерольда звучали гневные цитаты священных текстов Адептус Астартес — тирада карающих приговоров.

Итак, дредноут спускался всё глубже и глубже в комплекс, ведомый каким-то странным видением, игнорировавшим механические чувства, с помощью которых он познавал мир, и вызывавшего безжалостный зуд органического разума. Оно напоминало тихий настойчивый голос, шептавший где-то в подсознании с тех пор, как он вышел из илистых вод реки, вымытый начисто, дабы продолжить работу во имя Его.

Джерольд не мог объяснить происходящее. Это было похоже на зов, простой инстинкт, которому надлежало следовать, словно Сам Император взывал к нему, чтобы он выполнил определённую задачу, как если бы ему предстояло сыграть свою роль в Его святом плане о Чёрных Храмовниках и их крестовом походе на Армагеддон.

Мощные течения реки влекли даже его огромный корпус, пока ярость кружащихся порогов не уменьшилась, и поток не стал более мягким существом. Миновав глубокое узкое ущелье, он стал шире и, хотя из-за наводнения продолжал быстро двигаться сквозь джунгли, путешествие стало более гладким и что-то такое большое и тяжёлое как валун — или дредноут — могло освободиться от его неумолимого течения. Что брат Джерольд и сделал.

Во время путешествия в бурлящей белой воде дух-машины изо всех сил пытался обработать поток информации, которую механические чувства передавали в мозг Джерольда. Большую часть пути по ущелью — отскакивая от затопленных скалистых стен и усеянного валунами дна реки — Храмовник не знал, какое расстояние он преодолел, не говоря уже о предполагаемых траекториях, скорости и направлении или точной оценки повреждений, полученных древним корпусом.

Но как только хватка реки ослабла, он сумел совладать с её мощью — пришли в движение забитые песком и взболтанным илом серво-ноги, тазобедренные суставы, механизмы и подшипники.

Он осмотрел остатки своего былого великолепия. Украшавшие корпус цитаты из священного писания в нескольких местах стёрлись до голого металла. Даже кресты гордого набожного ордена стёрлись и покрылись царапинами от злобного внимания взрывов и вмятин от огня из тяжёлого оружия.

А затем последний из противостоящих ему орков пал, раздавленный металлической ногой в жирную зелёную мякоть, и брат Джерольд вошёл в подземную лабораторию.

Отражавший звуки зал выглядел заброшенным, пол покрывали всевозможные обломки и большие куски штукатурки со стен и потолка. Помещение омывали мерцающие осветительные лампы, вспыхивая и разгоняя нечёткие тени.

Сканеры охватили всё в мельчайших деталях, всё начиная от размеров зала и количества входов или выходов — включая вентиляционные шахты и арочные проёмы — до вырезанных на стенах символов. Но разум Джерольда занимали фигуры в дальнем углу возле сделанной наспех операционной.

Оба стола были заняты. Вся оставшаяся после помещения в саркофаг в бренных останках кровь вскипела, когда механические глаза заметили символы ордена на не полностью снятой броне одного из несчастных.

Джерольд сделал ещё один лязгающий шаг и горбатое существо в заляпанном кровью и маслом медицинском халате, которое стояло над одним из изувеченных тел, повернулось, чтобы посмотреть на него. Один из налившихся кровью глаз исказился за линзой увеличительного стекла.

Мерзкий зелёнокожий завопил, с жёлтых клыков потекли слюни, со всем изяществом работяги космопорта он сжимал в мясистом кулаке какое-то примитивное устройство, словно импровизированную дубину, а не хирургический инструмент.

Ещё когда Джерольд только вошёл в мерзкий зал авточувства дредноута определили, что одна из жертв орка умерла.

Храмовник открыл огонь из штормового болтера, болебосс Урглук Гурлаг отлетел назад и врезался в стальную каталку, заваленную окровавленными и причудливыми хирургическими инструментами. Они шумно загремели по полу. Невероятно, но зелёнокожий остался жив. Покачиваясь словно пьяный, он поднялся на ноги, несмотря на пробитую в нескольких местах насквозь широкую грудь и оторванную ниже локтя левую руку.

Дредноут выстрелил снова. И снова. И снова. На этот раз ксенос не встал. Разорванная градом болтов тварь превратилась в бионическо-механический остов и раскромсанные куски кровавой зелёной плоти.

Джерольд обратил внимание на второго Храмовника на соседней плите и сразу же узнал боевого брата, чемпиона Императора Ансгара. Ни с чем нельзя было перепутать великолепный доспех веры даже после повреждений, вероятно полученных в бурлящем речном потоке и от осквернения болебоссом. Авточувства сообщили, что Ансгар ещё жив.

Атака оказалась неожиданной и яростной, как удар молнии. Дредноут затрясся от выпущенной почти в упор очереди из крупнокалиберного оружия. Корпус продолжал дрожать под непрерывным обстрелом, а Джерольд повернулся к нападавшему. И перед ним предстал заклятый враг Солемнского крестового похода, возродившийся металлическим воплощением механического беспорядка.

На мгновение древний изумлённо застыл. Оказалось, что тиран-вожак Кровавого Шрама не погиб в атомном инферно, поглотившем кальдеру Механикус. Напротив, он возродился, превратившись во что-то большее и худшее.

И тут весь гнев, что копился в Джерольде последние двенадцать лет — вся злость, вся ненависть, всё раскаяние и всё чувство вины за гибель столь многих братьев и падение гордого замка Солемна — выплеснулся с яростью неистового вулкана.

Штурмовая пушка снова взревела, автопогрузчики протестующе выли, посылая снаряды в пустые затворы. Очередь отбросила орочье оружие в сторону. И затем Моркрулл Гримскар, Бич Солемна накинулся на него, кромсая лезвиями ножниц и пытаясь разрезать бронированные силовые кабели и нейроимпульсные провода, соединяющие саркофаг Джерольда с системами дредноута.

Грубое мастерство болебосса превратило заклятого врага Храмовников в биомеханического киборка. Машинная душа дредноута зафиксировала бионические компоненты по всему невероятно изменённому телу вожака, включая правую руку, глаз и даже одно из полушарий крошечного примитивного мозга.

И не стоило забывать, что Джерольд противостоял существу, которое, в конечном счёте, было виновно в его погребении в саркофаг дредноута. Но сильнее всего рыцаря оскорбил тот факт — даже сильнее, чем причинённое Гримскаром его родному миру и боевым братьям — что стоявший перед ним вожак использовал части силовой брони братьев-Храмовников, включая авточувства плечевой секции апотекария и геральдику ордена, словно военные трофеи. А над всем этим на ржавом флагштоке на Джерольда с богохульной гордостью смотрел орк со шрамом.

Колоссы сцепились в лаборатории в раскачивающемся танце, врезаясь в колонны и резные каменные стены, подпорки превращались в кучу щебня от их мощнейших столкновений, словно были сделаны из гнилого оргалита.

Пыль взметалась в застоявшийся воздух огромными клубами, когда дредноут и вожак обменивались ударами. После путешествия по реке роботизированный силовой кулак Джерольда сломался, но всё же оставался эффективной дубиной, чтобы колотить орка.

Вступив в экваториальные джунгли, брат Джерольд выдержал столкновение с гигантским боевым сквигготом, пережил падение с крутого обрыва в неистовую реку и в одиночку ворвался в защищаемую киборками цитадель. И медленно, но верно Храмовник брал верх над вожаком. Закончится ли это сражение наконец-то смертью Моркрулла Гримскара, Бича Солемна? И в самом ли деле божественный замысел Императора заключался в том, чтобы здесь в подземельях захваченной базы генеторов отважный брат отомстил за все обиды, нанесённые Чёрным Храмовникам Солемнского крестового похода вторжением ксеносов?