Вторая мировая (поначалу – европейская) война, видимо, стала практически неотвратимой только после злополучного «пакта» 23 августа 1939 г. (что, кстати, вполне адекватно представляет российское общественное мнение), в предыдущие пять-шесть лет существовал и не был использован ряд вариантов радикального изменения хода событий. В последний период войны (в 1944–1945 гг.) просматривались различные варианты развития отношений между союзниками по коалиции, политического устройства Европы и всего мирового сообщества. Последующие события в значительной мере свели послевоенные альтернативы к имитации предвоенных; преодолеть соответствующую расстановку сил и оценок не удается до сих пор. Вторая мировая война представляется неизбежным событием скорее молодым (60: 30), чем пожилым (56: 32).
Истоки и последствия «перестройки» остаются предметом напряженных споров и крайних оценок на всех уровнях российского общественного сознания, от массового до элитарного и политического. По данным февраля 2006 г. (N = 1600 человек), значение реформ М. Горбачева положительно оценивают 22 % респондентов, отрицательно – 55 %, считают, что их роль незначительна, 12 %. Преобладают мнения о том, что без этих перемен жизнь в стране становилась бы лучше, удалось бы избежать тяжелых конфликтов. Только 17 % допускают, что без реформ СССР мог погибнуть под тяжестью социальных и межнациональных противоречий.
Невнятность суждений о горбачевском периоде обусловлена, видимо, отсутствием серьезного анализа попыток реформирования или стабилизации советской общественно-политической системы с середины 1950-х гг. Провозглашение «перестройки» представляется плодом невероятно редкого, чуть ли не чудесного сочетания системных, генерационных и личностных факторов. Проще представить хрупкость, кризисы и неудачи иллюзий и планов «перестройки», предпосылки которых с самого начала были как бы заложены в ее основание. Привлекательность и одновременно слабость представленной перестройкой альтернативы «советскому» варианту общественной деградации связаны с тем, что изменения зависели от расстановки сил внутри политической верхушки страны. Эффективные правовые рамки реформ, организации их массовой поддержки и международной интеграции не сформировались; в ходе последующих катаклизмов это дало фору наиболее примитивным и консервативным альтернативам.
В суждениях о «перестройке» фактор возраста наиболее заметен: среди самых молодых ее неизбежность признают 37 % против 49 % (причем в этой группе больше всего затруднившихся ответить – 14 %), среди пожилых – 21: 73, при 6 % затруднившихся.
Из последствий перемен, начатых «перестройкой», тяжелее всего населением России переживается развал Союза ССР. Именно эта перемена привычных государственных рамок чаще всего кажется результатом «заговора» или «сговора». К экономическим переменам привыкло-«приспособилось» около 70 %, к падению политической системы большинство относится довольно спокойно. Мнения о неизбежности распада Союза явно зависят от возраста респондентов: у молодых его считают неизбежным 33 % против 53 % при 14 % воздержавшихся, у пожилых – 16: 80 при 5 % уклонившихся от ответа.
Условия падения и альтернативы существовавшей до 1991 г. государственной конструкции остаются за пределами внимания общественного мнения. Между тем эта группа проблем остается болезненно актуальной в современной обстановке. Нетрудно представить, что разрушение Союза могло быть предотвращено либо массированными насильственными акциями (по образцу, использованному в зависимых государствах в 1953, 1956 и 1968 гг.), либо своевременной реализацией какого-то взаимоприемлемого конфедеративного проекта. Для первого варианта у горбачевского руководства не хватало самоуверенности, для второго – дальновидности (и времени). А поскольку «силовой» исход тогда уже опоздал, «договорный» – еще не созрел, осуществился наиболее вероятный, простейший вариант государственного распада. Так или иначе, решающую роль играл не столько потенциал национального или регионального сепаратизма, сколько возможности и ограниченности «центральных» государственных структур (физические, интеллектуальные, моральные). Последнее обстоятельство важно иметь в виду при оценке сегодняшних угроз.
При обсуждении, в том числе в общественном мнении, опасности «распада» страны в последнее время на первом плане оказывается – тоже в силу своей примитивности – модель пространственного («географического») разделения регионов и субъектов нынешней федерации. Опыт всех ситуаций распада надгосударственных образований в ХХ в. с его «горячими» и «холодными» войнами показывает, что решающей предпосылкой гибели империй или постимперских конструкций служила неспособность нормального функционирования их центральных регулятивных механизмов (если использовать органическую метафорику – нервных, эндокринных и прочих подсистем). «Внутренний» распад государственных организмов предшествует «внешнему», поэтому сугубо локальные на первый взгляд трещины государственной структуры получают универсальное значение. Так, территориально ограниченные проблемы Нагорного Карабаха или республик Балтии в конце 1980-х гг. немедленно стали важнейшими показателями и факторами кризиса всего государственного устройства Союза. Аналогичным образом положение и политика руководства России на Северном Кавказе за последние 12–15 лет стали ключевыми факторами всей российской жизни, определяющими «политическое лицо» и механизм деятельности ее режима.
Как видно из данных приведенной табл. 1, приход к власти В. Путина и его «команды» по массовому восприятию «неизбежности» (разность между показателями двух столбцов) уступает лишь такому событию, как Вторая мировая война. Приход к руководству страной нынешнего президента чаще всего считают неизбежным самые молодые (55: 24), наибольшие сомнения в этом заметны в следующей (25–39 лет) возрастной группе (48: 29), среди пожилых их несколько меньше (49: 27). Как и следовало ожидать, одобряющие деятельность В. Путина, скорее всего (56: 21), относят его выдвижение к неизбежным событиям, среди неодобряющих преобладают противоположные мнения (37: 42).
Понятно, что представление о неизбежности существующего устройства подкреплено опытом последних восьми лет безраздельного и практически никем не оспариваемого руководства одной строго централизованной группы. На протяжении этих лет административные, судебно-прокурорские, медийные и «политтехнологические» ресурсы последовательно используются для вытеснения с политического поля любых возможных конкурентов. Отсутствие каких-либо идеологических или нормативно-ценностных ограничений позволяет победителям без труда присваивать лозунги своих оппонентов – от «западнических» до национал-патриотических и от демократических до сталинистских. Тем самым конструируется видимость «всепоглощающего» устройства действующей власти, как будто способной удовлетворять запросам самых разных сил и слоев. Демонстративная простота и традиционность стиля государственного руководства все еще способствуют поддержанию его популярности.
Наибольшее – и потому, видимо, наиболее поучительное – разделение мнений по поводу неизбежности текущей войны в Чечне (оценки предыдущей кампании в данном случае оставим в стороне, отметив лишь, что «первая чеченская» представляется общественному мнению еще менее оправданной, чем вторая). Менее всего склонны считать эту войну неизбежной самые молодые (14: 71; стоит напомнить, что в этой возрастной группе наблюдается наиболее высокий уровень одобрения действий президента и доверия к нему), несколько чаще признают неизбежность войны пожилые (17: 69). Из числа одобряющих действия В. Путина только 22 % против 66 % полагают, что эта война была неизбежной, у неодобряющих соотношение мнений – 14: 76, среди сторонников продолжения военных акций в Чечне соотношение оценок – 30: 62, среди выступающих за мирные переговоры – 18: 71. Из числа считающих неизбежным приход во власть В. Путина только 20 % против 71 % относят к неизбежным событиям и вторую войну в Чечне. Примечательно, что и среди сторонников политики президента, и у поддерживающих военные действия суждения о неизбежности войны разделяются явным меньшинством. Чеченская политика неизменно представляется респондентам наименее успешной областью действий нынешнего президента. Еще одно свидетельство тому – вынужденные поиски опоры федерального контроля за регионом среди определенных групп чеченского населения, причем не среди «умеренных» сепаратистов, непрочным соглашением с которыми 10 лет назад завершилась первая чеченская кампания, а среди вчерашних воинственных боевиков, демонстрирующих сейчас лояльность Москве.
